Вскоре стеклышки покрупнее были собраны, однако к нитям «бербера» еще продолжали липнуть крошечные осколки. Резать о них пальцы ни Тео, ни Томоко не хотелось. Оба осторожничали. В их взаимной заботливости проступило подобие интимности, она соединила их, — что-то вроде того.

— Простите, — сказал Тео.

— Да ладно. Я видывала вещи и похуже. Поверьте, что бы вы ни учинили, все равно окажется, что я видела кое-что похуже.

— Вы о других авторах говорите?

— Да. И не только о них. О муже. Святом Билле Стейнберге, посланном Богом в дар пластическим искусствам. Критики вечно твердили, что он скорее набрасывается на свои скульптуры, чем ваяет их, — и были правы, — однако набрасывался он не только на глину.

— Спасибо, мне сразу сильно полегчало.

Она снисходительно улыбнулась.

— Давайте подумаем о том, как помочь вам протянуть следующие десять, примерно, часов. Потом вы ляжете спать. А завтра проснетесь другим человеком.

Они уже добрались по ковру до места, где остатки стекла были слишком мелки, чтобы подбирать их мальцами.

— Пылесос у вас имеется? — спросил Тео.

— Не думаю.

— В таком доме и нет пылесоса?

— У нас имеется уборщица, — ответила Томоко. — Род живогопылесоса. Она приходит каждый день в десять тридцать и проводит здесь час. А все необходимое оборудование приносит с собой.

Томоко взялась за углы ковра, сложила его, подняла с пола, отчего ковер приобрел изрядное сходство с дохлым козлом. Затем подошла к окну, распахнула створки и тряхнула ковром в воздухе.

— А это не опасно для тех, кто может оказаться под нами? — спросил Тео.

— Мы на третьем этаже, — беззаботно ответила Томоко. — О стекле позаботится ветер.

Людей на чтение набилось в книжный магазин столько, сколько позволяли нью-йоркские правила противопожарной безопасности — плюс еще двое-трое. Больше, чем видели здешние продавцы со времени визита Дж. К. Роулинг. Тео сидел в одном из служебных помещений, глядя в бокал с вином, который ему удалось уравновесить у себя на колене. Кроме него в комнате находилось еще четыре не то пять человек, — в точном их числе Тео уверен не был, поскольку старался не отрывать взгляд от бокала, а имена, приделанные к рукам, которые он пожимал, уже успел позабыть.

Интересно, это на него начала действовать таблетка, полученная от Томоко перед посадкой в такси, или он просто-напросто съезжает с ума? «Обычное тонизирующее средство, хербальное», — заверила его Томоко, произнеся «хербальное» на американский манер, «ербильное». Что и напомнило Тео один жаркий спор с Мередит на лингвистические темы. И воспоминание это заполнило его голову, не оставив в ней места для размышлений о плюсах и минусах приема таблетки. Даже сейчас, ощущая, как нутро его выбирается из пределов тела и начинает безнадзорно бродить по комнате, он только о Мередит думать и мог.

— Феноме-наа-льно, — произнес устроитель сегодняшней читки, йети в футболке с изображением группы «Пиксис». — Феноме-наа-льно.

Этот тип, запомнить имя которого Тео оказался решительно не способным, был кладезем сведений о славе и успехах «Пятого Евангелия». И сведения свои он, чтобы скоротать время, оставшееся до начала встречи с читателями, одно за другим скармливал Тео.

— «Унесенных ветром» вы скоро обштопаете, — сообщил он.

— Обштопаю? — переспросил Тео.

— На вашем счету уже двадцать восемь миллионов штук.

— На моем?

Устроитель раскинул в стороны руки, словно норовя обхватить ими рынок во всей его необъятности.

Впрочем, один из коллег устроителя оказался склонным к скептицизму.

— Это ты малость заврался, голубчик, — заметил он. — Ни одна книга не продается в Америке тиражом, большим двух миллионов в год.

«Пиксис» его вызов принял:

— Я сказал: «на вашем счету», Мэтт. А это не только книги, уже проданные людям, и не только в Америке. Я говорю обо всем мире, о числе заказанных экземпляров, о том сколько их попадет к концу этого года в книжные магазины, разбросанные от Амстердама до Якутска.

— Ну, а этого ты и вовсе знать не можешь, — сказал Мэтт. — Это домыслы.

— Домыслы, основанные на реальных цифрах. Ну хорошо, согласен, это не цифры продаж. А кроме того, покупатели могут начать тоннами возвращать книгу. Хотя я в этом сильно сомневаюсь.

В разговор вмешалась Томоко Стейнберг, по-видимому, хорошо знавшая устроителя:

— На самом-то деле, картина выглядит еще лучше. Показатель «Унесенных ветром» — это полное число экземпляров, проданных со времени первого издания. А первое вышло Бог знает когда. В допотопные времена.

— В тридцатых, — сказал «Пиксис». — Конечно, любые цифры обманчивы. По-твоему, они преуменьшают достигнутое «Пятым Евангелием», а Мэтт считает, что преувеличивают. Я ведь что, я пытаюсь дать мистеру Гриппину общую картину. Ладно, вот вам другой пример — «Хижина дяди Тома». Те же двадцать восемь миллионов. Но эта книга вышла в тысяча восемьсот пятьдесят втором. По моим прикидкам, мистер Гриппин, к концу нынешнего года — ну, максимум года через два — вы получите цифру продаж, до которой Гарриет Бичер Стоу пришлось ковылять полтора столетия. Вот с чем мы имеем сейчас дело.

 — Поразительно, — сказал Тео. На поверхности его вина плавала пылинка, перенимавшая цвет потолочной флуоресцентной лампы. Он покачал бокал, чтобы увидеть, как эта яркая точка закружит в красной жидкости.

 — Конечно, «Гарри Поттера» или «Властелина Колец» нам так сразу сделать не удастся, — сказал «Пиксис». — Не уверен, что это вообще возможно. Но, думаю, «Код» мы позади оставим. Дайте только срок.

В комнате появилась молодая продавщица, выходившая посмотреть на собравшееся множество народа.

— Состав неплохой, — сообщила она. — Все возрасты, все цвета кожи. Детишек, правда, нет. Ну, так это все же не «Гарри Поттер».

— Это сочинение Малха, человека, который жил в первом веке после рождества Христова, — сказал, обращаясь к вину, Тео. — Не моя книга. Его. Давайте не будем об этом забывать.

— Да, но миру-то ее дали вы, мистер Гриппин, — сказала продавщица. Хорошая, похоже, девушка. В накрахмаленной белой рубашке, свеженькая, чистосердечная. Тео и ахнуть не успел, как мысленно увидел ее стоящей на коленях и отсасывающей у него с расторопностью порно-звезды.

— И начинаю жалеть об этом, — пробормотал он.

— Ну и напрасно, — сказала Томоко. — Людям нравится, когда книга задевает их за живое. Они могут притворяться рассерженными, но, на самом деле, им это по душе. Потому что такая книга резко отличается от бездумных, вмиг забываемых развлечений, которыми мы пробавляемся все остальное время.

— Слушайте, мне только что пришло в голову правильное сравнение, — с радостным воодушевлением объявил «Пиксис». — «Властелин Колец», «Код» это все не то, не «Пятое Евангелие». Выдумки. А тут — рассказ о том, что происходило на самом деле, более или менее. Что-то вроде «Ребенка, которого звали „оно“» Дэйва Пельцера. Многие думают, что его книга побила все рекорды продаж. Расходится-то она хорошо, но вовсе не как горячие пирожки. Знаете, сколько ее изданий в бумажной обложке продается за год — в среднем? Не двадцать восемь миллионов. Не два и восемь десятых. Меньше семисот тысяч. Меньше семисот. Вдумайтесь в эту цифру, друзья. Подлинная история. Страдания ребенка. Интерес со стороны масс-медиа. Автор, готовый разъезжать по рекламным турне, пока его ноги носят. И все равно — семьсот тысяч.

— По-моему, «Ребенок, которого звали „оно“» — дерьмо собачье, — заявила женщина со свеженьким личиком, и иллюзии Тео относительно ее чистоты лопнули, как мыльный пузырь. — Я ее покупать не стала.

— Ты ее бесплатно получила, — усмехнулся Мэтт.

— Нет, я о другом. По-моему, эта так называемая автобиография сильно… ну… фальсифицирована. А о Малхе я этого не сказала бы.

Мэтт кивнул:

— Да, Малх на голову выше Дэйва Пельцера. Он больше похож на… Анну Франк.

— Продано двадцать пять миллионов экземпляров, — тут же сообщил «Пиксис». — По всему миру и начиная с тысяча девятьсот сорок седьмого. Как выражается Мэтт: уподобляй подобному. А мы обойдем Анну Франк еще до конца этого года. Кстати, мистер Гриппин, какой аванс вы получили, если не секрет?