— Он убил бы нас обоих.

 

— Он был твоим братом, — возразил Лорен.

 

Он почувствовал, как эти слова тронули те самые струны в нём. Он не говорил о Касторе, за исключением той ночи, когда достаточно оправился, чтобы покинуть постель. Он долго сидел, обхватив голову руками, не в силах распутать клубок противоречивых мыслей. Лорен сказал ему тогда спокойно: «Похорони его в семейном склепе. Отдай ему почести, как, я знаю, ты хочешь».

Лорен знал, когда он и сам ещё не догадывался. Сейчас Дэймен снова с изумлением осознавал это, в очередной раз спрашивая себя, какие ещё завесы Лорен мог приподнять, каких струн его души коснуться и какие давно запертые двери лишь ждали своего часа? Его мать, его брат…

 

— Позволь мне прислуживать тебе, — проговорил Лорен.

 

Ярко освещённые и открытые купальни Лентоса были расположены в череде солнечных атриумов, и вода в них была различной температуры: тёплая в одних, прохладная — в других. Каждая ванна представляла собой углубление прямоугольной формы со ступенями, вырубленными в мраморе, что вели под воду. Некоторые, более уединённые, находились под покровом тенистой колоннады, другие оставались под открытым небом, в окружении цветущих садов.

 

Это был летний вариант, сильно отличающийся от похожих на лабиринты спусков в мраморные залы рабских бань на Иосе или от запотевших мозаик королевских купален в Вире. Служители уже приготовили всё на случай, если их величества пожелают воспользоваться купальнями: элегантные кувшины, мягкие покрывала и полотенца, мыло и масла, и ванны, заполненные чистейшей родниковой водой.

 

Он радовался, что эти купальни не были подземными.

 

Он помнил тот единственный раз, когда его привели прислуживать Лорену в банях в Вире — прикосновения к влажной коже и холодный голос Лорена, дразнивший его. Лорен ненавидел его тогда. Лорен жил в собственной реальности, где он был вынужден позволять убийце своего брата касаться его обнажённого тела.

 

Сознание этого не помогало притушить воспоминания о том времени: давящие стены дворца-темницы, жуткие оргии и его собственная ненависть к принцу, его тюремщику, всё это по-прежнему жило в его памяти. Дэймен помнил те купальни и то, что случилось после, и понял, что была ещё одна закрытая дверь, которую ему не хотелось открывать.

 

— Ты прислуживал мне, — сказал Лорен. — Позволь мне сделать для тебя то же.

 

В Акиелосе, как и в Вире было принято омовение банщиками перед входом в купель. Он подумал — они же не собирались делать это вместе? Если и так, это прошло бы в традиционной манере: как король и принц, они должны были быть раздеты и омыты специально обученными служителями при банях, затем спустились бы в купель, чтобы расслабиться и отдохнуть за беседой. Это было достаточно распространено среди дворян в Акиелосе, где нагота не являлась табу, и было вполне приемлемо принимать ванны в компании.

Но их не ожидал никто из прислуги. Они были одни.

 

Лорен стоял перед ним в сандалиях и простом хитоне из хлопка, с белым цветком в волосах. Если не принимать в расчёт его осанку, он выглядел как раб в старом стиле — с лицом слишком красивым от природы, чтобы накладывать грим, в белом хитоне, выбранном для него любителем классики, предпочитающим, чтобы прислуга являла воплощение простоты и природной красоты.

Если же не игнорировать ничего, он выглядел именно тем, кем был: вирийским аристократом. Царственность просвечивала в каждом его движении — в наклоне подбородка, во взмахе ресниц. Его легко было представить протягивающим перстень для поцелуя или нетерпеливо постукивающим хлыстом по отвороту сапога. Его синие глаза смотрели чуть в сторону, его полные губы, которые Дэймен целовал совсем недавно, чаще можно было видеть сосредоточенно сжатыми или искривленными в жестокой гримасе. Он вошёл в купальни, будто они принадлежали ему. Так и было.

 

— Как обычно рабы при банях прислуживают тебе? — спросил Лорен.

 

— Они раздеваются, — сказал Дэймен.

 

Лорен поднял руку к плечу и отстегнул пряжку. Белая ткань упала до пояса. Тогда Лорен повернулся чуть в сторону и развязал пояс.

Было потрясением видеть его обнажённым, с хитоном, лёгкими складками собравшимся у его ног. На нём всё ещё были сандалии со шнуровкой до колен. И он не вынул цветка из волос.

 

— А потом?

 

— А потом они пробуют, насколько тёплая вода.

 

Лорен взял кувшин и подставил под струю воды, заполняя его, а затем поднял и вылил на себя, так что вода стекла по всему его телу и его всё ещё обутым в сандалии ногам.

 

— Лорен, — проговорил Дэймен.

 

— А потом? — спросил Лорен.

 

Он был весь мокрый, от груди и до пальцев ног, а из-за пара, поднимающегося от ближайших купален, даже его ресницы и лепестки цветка за ухом выглядели влажными. Воздух был насыщен влажным жаром.

 

— Они раздевают меня.

 

Лорен шагнул вперёд.

 

— Так?

 

Они стояли под одной из колоннад, отбрасывающей лёгкую тень, рядом с открытым, залитым солнцем пространством, где спускавшиеся вниз ступени вели к самой большой из внешних купален.

 

Дэймен кивнул. Лорен стоял очень близко. Его пальцы коснулись плеча Дэймена отстёгивая золотого Льва, открывая замок и протягивая ткань через пряжку. Он был совершенно наг, если не считать сандалий. Дэймен же был полностью одет. Гораздо чаще у них всё бывало наоборот.

 

Он вспомнил — пар, поднимавшийся от других купален, момент, когда он схватил запястье Лорена. Так близко, что ему были видны капельки влаги на плечах Лорена. И чуть выше, кончики его волос, тоже мокрые, от пара или от брызг воды.

 

Он ощутил облегчение, когда Лорен снял с него плотную ткань, что была надета под доспехами.

 

— Их больше нет, — словно со стороны, услышал Дэймен собственный голос.

 

— Разве?

 

— Твоего брата и моего брата.

 

— И меня… прежнего, — произнёс Лорен.

Он встретил взгляд Дэймена. Они находились не в заполненных горячим паром банях Иоса, или закрытых купальнях Вира, но атмосфера казалась удушающей.

 

Его одолевали воспоминания, и он видел, что Лорена тоже; прошлое плотной завесой стояло между ними.

 

— Я преклонил перед тобой колени, — сказал Дэймен.

 

Целуй! В памяти всплыли слова Лорена, когда он заставил Дэймена опуститься на колени и, вытянув ногу, подставил ему носок сапога. На колени. Целуй мой ботинок. Он думал, Лорен никогда не пойдёт на это, он слишком горд.

 

Вопреки его ожиданиям, Лорен по собственной воле опустился на колени.

 

Из Дэймена будто весь дух вышибло. Внутреннее сопротивление Лорена было неброским, но почти осязаемым. Грудь его вздымалась и опускалась не сильнее обычного. Губы были приоткрыты, хотя он ничего не говорил. Но каждый мускул его тела был напряжён. Ему претило стоять на коленях.

 

Лорен опускался на колени перед Дэйменом лишь однажды, на дощатом полу гостиницы в Меллосе. Лорен думал, что это их последняя ночь вместе. Отчасти, это было даром; отчасти — желанием Лорена доказать что-то самому себе.

Был ещё один-единственный раз, когда Дэймен видел Лорена на коленях — перед регентом.

 

Это приоткрыло завесу над той частью их прошлого, которое делало Дэймена столь уязвимым. Он не желал до сих пор встречаться с этой частью их истории. Он едва сознавал, что Лорен сделал тогда ради него, даже если это происходило на его глазах.

Дэймен вытянул ногу.

 

Его сердце бешено колотилось. Лорен размотал ремешки сандалий Дэймена и стянул их с него — сперва один, а затем другой. Возле него стояли кувшин, бутылочки с различными маслами, и лежала губка, за которой ныряльщикам пришлось опускаться на дно моря.

Медленными движениями, он начал омывать ступни Дэймена. Это было действо, приставшее личному рабу, нечто, чего один принц никогда не стал бы делать для другого.

 

Дэймен видел слабый румянец от жары и пара на щеках Лорена. Он видел изгиб его ресниц. Он мог различить каждый нежный лепесток белого цветка в его волосах.

 

Вода была горячей. Она струилась из губки, когда Лорен окунал её, а затем поднимал и проводил сверху вниз по ногам Дэймена, оставляя их чистыми и влажными. Сперва были намылены подошвы и лодыжки. Затем он поднялся вверх по голени. Лорен нагнулся, чтобы намылить под коленями, а после внутреннюю сторону левого бедра. Он натирал каждый участок обнаженной кожи до тех пор, пока ее не покрывал густой слой пены, а потом ополоснул всё.

 

Ещё один опорожнённый кувшин: вода брызнула на мрамор, и обдала слегка разведённые врозь ноги Лорена, по-прежнему стоящего на коленях. Но это было ещё не всё. Лорен встал.

 

Для мытья рук Дэймена Лорен сперва пользовался только руками, без губок; массируя каждую фалангу, разминая костяшки, его пальцы скользили в мыльной пене между пальцами Дэймена. Следуя очертаниям каждого мускула и задерживаясь на сгибе локтя, он поочередно поднял и намылил руки Дэймена.

 

Лорен не смотрел Дэймену в глаза, когда принялся намыливать его бока, а затем между ног, где его полувозбуждённый член ощущался таким толстым и тяжёлым, когда он прошёлся по нему губкой. После этого Лорен поднял кувшин и вылил воду, ополаскивая всё тело Дэймена.

 

Его бросило в жар. Он знал, что теперь предстоит. Он всем существом ощутил перемену, даже до того, как Лорен обошёл его сзади.

Молчание; он был слишком сосредоточен на том, чтобы просто дышать. Лорен был у него за спиной. Дэймен не мог его видеть, но знал, что он был там. Он чувствовал себя таким открытым и уязвимым, будто был с завязанными глазами: на виду, но не имеющий возможности видеть сам. Ему стоило усилий не обернуться. Ни один из них не произнёс ни звука.

 

Он невольно задался вопросом, что видит Лорен? Что ему вспомнилось, творилось ли в голове Лорена то же, что в его. Раздался всплеск разлетевшейся по мрамору воды, когда Лорен сжал в ладони губку. Он ощутил физически этот резкий звук, словно сама тишина внезапно дала трещину.