21. Айви

Наверное, существует такой способ убийства, при котором те, кто совершает его постоянно, умудряются пережить последствия своих деяний без единой капли раскаяния.

Я не из таких людей. С одной стороны, это радует.

Припарковав машину Дэймона рядом с церковью, я смотрю сквозь сумрак давно окутавшей город ночи на темный задний двор, где, как я знаю, похоронено тело Кэлвина.

Нет, не похоронено. Выброшено.

Машина стоит за пределами пятна света, что отбрасывает на землю уличный фонарь. Она скрыта в темноте, на случай, если отец Руис в этот час не спит. Я сказала Дэймону, что буду водить его автомобиль только в случае необходимости, учитывая, как то, что у меня последние десять лет не было машины, ужасно сказалось на моих водительских навыках. Не знаю, можно ли считать необходимостью поездку в церковь, но за последние несколько дней она стала для меня источником постоянных мучений в моей мазохистской попытке избавиться от овладевшего мною чувства вины. От напоминания о том, что я была соучастницей убийства.

Он умер из-за меня.

Прошло уже около недели. Иногда я могу легко оправдать его смерть, напомнив себе, что он убил ни в чем неповинную женщину с ребенком, и кто знает, сколько еще, помимо них. А иногда, мне ужасно хочется стереть из памяти это чувство вины, или душевные терзания убийцы, как однажды назвал это Дэймон. Вернуться в ту ночь и уехать из Лос-Анджелеса, как планировала много раз за последние несколько лет.

Но Кэлвин все равно бы меня нашел. Каким-то образом это ему всегда удавалось.

Взглянув на электронные часы, я вижу, что уже двенадцатый час. После той ночи я уже три раза приезжала сюда, чтобы посмотреть и обдумать все возможные последствия этого убийства, одним из которых является то, что моя душа неминуемо сгорит за это в аду. Адом для меня станет вечность в огне с тем самым мудаком, которого я помогла убить. Интересно, был ли Кэлвин на самом деле мертв, когда Дэймон его туда бросил, или просто надолго потерял сознание от перенесенных им пыток?

Две ночи назад мне приснилось, что я оказалась запертой в этой смердящей яме дерьма, без света, без воздуха и без надежды. Я проснулась в слезах в пустой постели. Дэймон много раз уверял меня в том, что будут ночи, подобные этой. Ночи, когда мне будет казаться, что я явственно слышу в квартире голос Кэлвина или чувствую, как он залезает ко мне в постель.

Мне хочется, чтобы эти потусторонние встречи с ним закончились, и я смогла его забыть, может даже настолько, чтобы снова смотреть на себя в зеркало, не содрогаясь.

Завтра здесь, в церкви, состоятся похороны mamie, и я рада, что их организация заняла некоторое количество времени, потому что неделю назад я бы, скорее всего, встала и прямо во время поминальной службы призналась в убийстве Кэлвина.

Включив зажигание, я жму на газ, и машина рвется вперед, но тут же резко замирает, потому что я бью по тормозам. Ради всего святого, даже подростки водят намного лучше. Вцепившись в руль, я выезжаю на почти пустую дорогу и направляюсь в сторону дома Кэлвина.

Эта маленькая вылазка не имеет ничего общего с моими обычными угрызениями совести, просто прошлой ночью мне не давали спать параноидальные мысли о том, что через некоторое время у него дома начнет шнырять полиция и кое-что обнаружит. Я знаю, что в коробке, что стоит на полу у него в кабинете, до сих пор хранится медицинская карта того адвоката. Адвоката, которого он убил, потому что я преподнесла ему нужную информацию на блюдечке с голубой каёмочкой. Документ, который быстро приведёт полицию к моему отделению в больнице.

Не говоря уже о моих обнаженных снимках, которые он хранил на своем компьютере и некоторое время назад отправил по электронной почте моему боссу, что может быть также расценено как мотив с моей стороны.

Куча маленьких зацепок, которые тут же выведут на меня даже следователя-новичка, и поскольку врун я никудышный, одна только мысль об этом приводит меня в ужас. Намного больше, чем галлюцинации, кошмары и дурные сны. Держать в памяти каждую деталь своей лжи, глядя в глаза скептически настроенному следователю… С этим сравнятся только мысли о бейсджампинге с небоскреба. Однако, если бы дело дошло до этого, я бы, скорее всего, выбрала небоскреб с парашютом. А учитывая, что Кэлвин дружил с половиной полицией нашего города, мои шансы, даже с неисправным парашютом, существенно бы возросли.

На углу улицы яростно дерутся двое бездомных парней, но, когда я прохожу мимо, то едва обращаю на них внимание. Лос-Анджелес — это город, который никогда не спит. В любое время ночи здесь можно наткнуться на наркоманов, а стать свидетелем таких сражений и подавно. Может, один из них погибнет в этой драке, и на долю секунды я задумываюсь, а что победивший сделает с его трупом? Избавится от него? Или просто бросит и убежит?

Я сворачиваю на Лома Виста и подъезжаю к обочине перед одноэтажным домом в неомиссионерском стиле. Вместо крыльца возле него стоит конструкция из досок и шлакоблоков, а ставни на окнах висят косо, держась на одном добром слове. Свалка чистой воды, если бы не ценник в полмиллиона.

Окинув взглядом спящий район, я стремглав пробегаю по выжженной солнцем лужайке, что хрустит под моими балетками, и, чтобы войти в дом, набираю код безопасности. Дверь со щелчком отворяется, и я проскальзываю внутрь.

Когда я, спотыкаясь, иду к занавескам, чтобы их задёрнуть, то ударяюсь обо что-то мизинцем.

— Ой! Черт!

Включив свет, я вижу расставленные у входа коробки. При беглом осмотре в них оказывается какая-то электроника — рации и что-то похожее на маленькие камеры.

Я хмурюсь и, потерев ушибленный мизинец, направляюсь в спальню. Преследуемая каким-то жутким чувством, я иду по дому Кэлвина, в котором вовсе не так грязно, как можно было подумать по его внешнему виду. Внутри все довольно хорошо прибрано и организовано, и я не могу избавиться от ощущения, что сейчас откуда-нибудь из тени выскочит Кэлвин и заорёт, чтобы я разулась и не ходила по дому в туфлях.

Оказавшись в его комнате, я стараюсь не смотреть на кровать, где часами делала такие вещи, которые сейчас хотела бы стереть из памяти. Насколько больным должен быть человек, чтобы при одной мысли о сексе с ним, тебя буквально выворачивало?

Если бы не Дэймон, я бы до сих пор была уверена, что потеряна навсегда. Что больше никогда не получу удовольствия от секса с мужчиной. При нормальных обстоятельствах я бы сейчас страстно тосковала по своему порочному священнику, как девушка после фильма «Мстители» по своему фаллоимитатору, но с похоронами mamie и моей обострившейся за последние несколько дней паранойей, все, о чем я могу думать, это как бы не запнуться во время надгробной речи и не проболтаться о местоположении мертвого и, несомненно, разлагающегося тела Кэлвина.

Коробка с документами обычно стоит рядом с письменным столом, расположенным в углу спальни, но сегодня ее там нет. Мой мизинец пульсирует напоминанием о том, что это была плохая идея, и с каждой секундой она становится все хуже и хуже. Чем больше времени я здесь проведу, тем больше отпечатков пальцев и улик окажется у полиции, когда они наконец придут его искать.

Я распахиваю дверцу шкафа и вижу, что там коробки тоже нет. И под кроватью. Я не могу найти её нигде. Я обыскиваю кладовку в прихожей. Ничего. Ванную. Ничего. Кухонные шкафы и серванты. Ничего.

По телу расползается паника, и меня начинает одолевать мысль, что сегодня ночью я могу не найти медкарту того адвоката, и не буду знать, что с ней сделал Кэлвин.

Стараясь не останавливаться и не слететь с катушек, я возвращаюсь в спальню и начинаю утомительный процесс отсоединения его компьютера. На то, чтобы отцепить монитор и динамики, уходит добрых тридцать минут, и я аккуратно перетаскиваю все детали к себе в машину, все время внимательно оглядываясь по сторонам, чтобы никто меня не увидел и не вызвал полицию. Мои нервы обострены и натянуты, но я не останавливаюсь, пока весь компьютер не оказывается у меня в багажнике.

Возвращаясь, чтобы запереть дверь, я замечаю в стене дома поблескивающий подвальный люк.

«О, Боже, нет».

Я знаю, что если сейчас его не обыщу, то дома меня будут мучить кошмары о том, как полиция находит внизу коробку и заявляется ко мне на работу. Если же я это сделаю, то меня будут мучить кошмары о том, что я там найду, и зная Кэлвина, это вполне может оказаться труп.

Глубоко вздохнув, я обхожу дом и останавливаюсь перед входом в подвал.

«Пожалуйста, пусть он будет заперт. Пожалуйста, пусть он будет заперт».

К моему глубочайшему отвращению, он открыт, и мне в нос ударяет запах плесени и грязи. С моим везением, все кончится тем, что я умру от инфекции черной плесени, и Келвин, как всегда, добьётся своего.

Я включаю фонарик своего мобильного телефона и, поводив им из стороны в сторону, убеждаюсь, что помещение подвала и в самом деле такое ужасное, каким я его себе представляла, — с низким потолком и разводами на бетонных стенах. Справа вдоль стены выстроились кипы коробок, и, чтобы до них добраться мне придется проползти по грязному полу.

Я спускаюсь в подвал, и у меня волосы встают дыбом при мысли о том, что кто-то придет и запрет меня здесь. Опустившись на колени, я делаю еще один взмах фонариком и, увидев перед собой два смотрящих на меня светящихся глаза, издаю истошный крик. Маленькая тварь уносится прочь, но мои мышцы так и не могут расслабиться. Я вижу, как ничтожны шансы полиции найти эту карту, так что мне можно покончить с этим безумием и убраться отсюда к чертовой матери, но я отгоняю от себя эти мысли. Мне необходимо ее отыскать. Мужчина, которому она принадлежит, — жертва совершенного Кэлвином убийства, и прямо в ее заголовке стоит название больницы, где я работаю.