38. Дэймон

Мне в запястья впивается веревка, мышцы плеч так горят, словно вот-вот оторвутся от костей. Удивительно, как они вообще не треснут, при том, что я подвешен за руки, а мыски моих ботинок едва касаются бетонного пола. Глаз пульсирует от отработанных ударов. Воздух врывается и покидает мои легкие, отдаваясь в каждом сломанном ребре. К тому же, за то, что я сопротивлялся, один из мучителей воздал дань памяти Мигелю и не без удовольствия раскурочил мою ножевую рану.

Сквозь отголоски мучений и туман надвигающейся отключки, я смотрю вниз на падающие с моего лица капли крови.

Я уже дважды терял сознание. В первый раз, когда мне под ноготь вогнали нож для колки льда. В другой — я увидел лишь приближающийся ко мне гаечный ключ. Понятия не имею, что они в конечном итоге с ним сделали. Знаю только, что очнулся с онемевшей половиной лица.

Теперь я просто жду смерти.

«Основная идея распятия заключалась не в том, что Христос был настолько беспомощен, что умер за наши грехи, а в том, что он отказался применять данную ему силу, чтобы это предотвратить».

Я мог бы избежать всего этого дерьма. Если бы я не высовывался и ни во что не вмешивался, то, наверное, лежал бы сейчас в постели с Айви или потягивал виски. Интересно, а смог бы какой-нибудь отец, узнавший о том, кто заказал его семью, устоять перед искушением отомстить?

Лично я не стал бы винить Бога, если бы за убийство своего единственного сына он сравнял людей с землей.

— Месть — это самая страшная пытка, да? В ней нет никакой цели, только радость от созерцания чьих-то страданий, — Гордон расхаживает передо мной, заложив руки за спину, и почему-то кажется мне меньше, чем раньше.

Все это время я представлял себе этого криминального авторитета каким-то огромным, неуязвимым мистическим существом, а он оказался не более чем стареющим человеком, который, скорее всего, ест от запора чернослив.

— Если честно, я тебя не узнал. Теперь чувствую себя немного глупо. Но, откровенно говоря, весь чертов штат Калифорния думал, что ты мертв.

— Ты убил мою жену и дочь.

— Я заказал тебя и твою жену. Твой ребенок оказался просто... случайной жертвой.

— Она была больше, чем просто чертова случайная жертва, ты, кусок дерьма!

— Ты совершенно прав. Чертовски обидно, когда ребенок погибает из-за глупости своих родителей.

Стиснув зубы, я стараюсь не обращать внимания на острую боль в черепе. Мне нечего сказать в оправдание Вэл. Я понимаю ее мотивы, но даже у меня хватило бы ума не связываться с такими опасными преступниками. Возможно, это потому что один из них был моим отцом, и я никогда не решил бы спасать от них мир.

— Очень печально, что именно твоя жена вела бухгалтерию твоего отца. В некотором смысле в ее смерти виноват он. Её все равно бы шлёпнули — если не я, так кто-нибудь другой. Потому что никто из тех, кто на него работал, не хотел бы, чтобы к нему в дверь постучали сотрудники ФБР. В том, что я сделал, не было ничего личного.

Обреченно выдохнув, я провисаю на веревках.

— Если собираешься меня убить, убей.

— О, я непременно тебя убью. Но сначала мне нужно разобраться со всеми этими эмоциями. Это предательство очень сильно меня задело, — он поворачивается к трем стоящим позади него громилам, которые истязали меня по его приказу, и дергает головой. — Оставьте-ка меня с ним наедине, мальчики.

Как только мужчины выходят из комнаты, он снова обращает внимание на меня.

— Думаю, неплохо бы нам двоим поговорить по душам, тебе и мне.

— Ты и Мака убил.

— Видишь ли, в моей работе очень важно ликвидировать всю семью без следа. Это как инфекция. Если не вылечить ее полностью, она становится сильнее. Устойчивее. Стремится уничтожить все на своем пути. Если бы твоего старика не убил рак, я бы прикончил и его. Бог свидетель, за эти годы он несколько раз пытался свести со мной счеты. Все посланные им наёмники оказывались в неглубокой могиле.

Для меня это новость, поскольку мне бы и в голову не пришло, что мой отец будет об этом беспокоиться после того, как я уехал из Нью-Йорка.

— Кэлвин оказался не таким дураком. Мне не пришлось долго его уговаривать перейти работать на меня.

— А как ты узнал, что это я?

Погрозив мне пальцем, он качает головой и усмехается.

— А вот, это самое сложное. Везде, где я веду свои дела, у меня имеются так называемые pajaritos. И вот в Нью-Йорке… Одна из моих маленьких пташек рассказала, как в дом твоего отца заходил мужчина, очень похожий на тебя. Та же самая пташка в Лос-Анджелесе сообщила мне о женщине, с которой я жажду увидеться сразу после нашей с тобой... встречи.

— Она не имеет к этому никакого отношения.

— У нее есть информация. В моём мире информация — это власть.

— Отпусти ее. Она уедет из страны, и ты никогда о ней не вспомнишь.

— О, она непременно уедет из страны, — Гордон поглаживает свою бороду и расплывается в такой улыбке, от которой мне хочется разорвать эти веревки и расхерачить ему лицо, так же, как и его внуку. — У меня есть друзья в России, которые любят покупать такие красивые вещицы, как твоя девушка. Покупать и продавать. Покупать и продавать. И Арисели тоже.

— Что ты с ней сделал?

— Продал ее. А ты как думаешь? Я буду держать ее у себя дома? Отправлю ее в колледж? Нет-нет. Она уже на пути к тому, чтобы стать заграничной невестой для одного моего делового партнера.

Зажмурившись, я молюсь о том, чтобы всё это оказалось блефом. Всего лишь очередной его пыткой.

— Твой внук ее изнасиловал. Изнасиловал. Дочь другого мужчины. Когда-то у тебя тоже была дочь.

Внезапно мне в челюсть врезается его кулак, и лицо пронзает жуткая боль. На пол стекает еще больше крови. Мука становится просто невыносимой, и на мгновение у меня двоится в глазах.

— У меня действительно была дочь. И я видел, как полдюжины мужчин делали с ней все, что захотят. А потом они ее убили. Прямо у меня на глазах. И все это за двадцать шесть минут. Арисели уезжает, чтобы жить как принцесса, с мужчиной, который даст ей все, чего она пожелает. Не пытайся взывать к моему милосердию. Оно умерло вместе с моей женой и дочерью.

— Как и моё, — сквозь стиснутые зубы процедил я.

— Именно поэтому ты и приехал сюда из Лос-Анджелеса, так ведь? Поменяйся мы сейчас ролями, разве ты не вздернул бы меня на этом же самом месте?

— Ты бы уже был мертв.

— Ну что ж, ты куда более прямолинеен, чем я. Молодец! — он почесывает подбородок и качает головой. — По традиции я должен бы позволить всем этим парням избить тебя до смерти. Это, можно сказать, обряд посвящения. Когда обижают одного из своих, это шанс отомстить, доказать свою любовь и преданность. Но, черт возьми, они бы тебя растерзали в считанные минуты. Как пираньи тунец. Я люблю немного посмаковать.

— Что это за место?

Повернув голову в сторону, я чувствую некоторое облегчение от боли в шее и замечаю, что он оглядывает комнату.

— Это особое помещение, созданное мною под землёй. Соединенное с теми туннелями. Ты ведь ни словом о них не обмолвился, верно? — в ответ на мой слабый кивок, он издает стон. — Вот об этом я и говорил! Чувак, я думал, ты справишься. Ты мне понравился! Между нами двумя чувствовалось взаимопонимание. С Хавьером такого не было, но знаешь, почему он всё ещё жив?

Гордон не дает мне возможности ответить.

— Он закрывает на это глаза. И уже много лет. Каждый второй священник начинает повсюду совать свой нос. Задавать вопросы. Сообщать куда не следует.

— И все они оказывались здесь, под землей.

— Слишком спесивые — да. Остальные просто собирали вещи и тихо уезжали. У тебя тоже была такая возможность, но ты ее упустил, когда испортил моему внуку лицо, — фыркнув, он шагает к рукоятке, которая регулирует удерживающие меня верёвки. Он жмет на рычаг, и я падаю на пол, больно ударившись плечом.

Корчась от боли, я сворачиваюсь калачиком и стискиваю зубы, пока она не ослабевает, и у меня по щекам не сбегают подступившие к глазам слёзы. И все же каким-то чудом мое плечо не выскакивает из сустава.

— Знаю, ты был не в курсе, что это мой внук. Уверен, что если бы ты это знал, то оставил бы его в покое.

— Внук или нет, результат был бы тот же самый.

— Ты можешь прекратить весь этот героический бред? Я и так уже достаточно разочарован.

Сквозь толстые стены просачиваются приглушенные звуки выстрелов.

Должно быть для Гордона это становится полной неожиданностью, поскольку он вскидывает подбородок, хмурит брови и поворачивается в сторону шума. Затем снова окидывает меня пристальным взглядом, и в его темно-карих глазах поблескивает нечто похожее на замешательство и лукавство.

— Сынок, ты меня подставил?

Дверь в комнату распахивается, и в нее вваливается один из его людей. Обычный парень лет восемнадцати-девятнадцати, держащий в руках пистолет, словно игрушку.

— Похоже, на нас напали! Может, нам стоит отключить предохранитель?

Рассерженно застонав, Гордон потирает лоб и качает головой.

— Нет, нам не стоит отключать предохранитель, пока я не скажу, что мы отключаем предохранитель. Половина гребаного туннеля взорвется, идиот. Я нанял тебя и твоих парней, чтобы они меня прикрывали. А значит прикрывай меня и разберись с теми, кто, черт возьми, решил испортить нам вечеринку!

Парень убегает обратно, снова закрыв дверь, и, хоть мне совершенно не известно, что там происходит, я ему подыгрываю, надеясь, что это подорвет его уверенность.

— Все кончено, Гордон. Накрылся твой маленький бизнес.

— Мой маленький бизнес не накрылся. Не говори «гоп» пока не…

Не успевает он закончить, как комнату сотрясает громовой взрыв, и с потолка сыплются кусочки земли.

В ушах у меня раздается звон, и я наклоняю голову, чтобы его унять.

Свет гаснет, и все помещение погружается в кромешную тьму.

Комнату сотрясает второй взрыв.

Я широко распахиваю глаза, но ничего не вижу. И не слышу.

Когда свет вспыхивает вновь я замечаю, что Гордон стоит на четвереньках и шарит руками по полу.