Гримм
Я ехал целый день и ночь, чтобы добраться туда, куда было нужно, останавливаясь только для дозаправки, точно зная, какой запас хода выдержит мой Толстяк, прежде чем начнет барахлить.
На последней остановке припрятал мотоцикл в том самом месте, которое наметил за неделю до этого, предварительно заправив его бензином из канистры, которую спрятал под обвалившейся частью заброшенного гаража.
Оставалось только ждать.
Перекусив копченым вяленым мясом, глотнув спиртного, чтобы скоротать время, сходив отлить, приготовился перейти к активным действиям.
Достал из сумки пистолет «Жнец», который теперь был закреплен вместе с остальными, и, проверив магазин, прикрутил глушитель к своему «Глок-17». Черная пушка была проста в использовании, надежна, универсальна и заряжалась наиболее доступными патронами — 9 мм Парабеллум.
Миновав ряд заросших сорняками дворов, приблизился к дому, в котором, как я узнал, держали Арлен. Стояла неимоверная жара, но встречающиеся тени защищали от опасности полного облучения.
Я прожил в этом гребаном мире всю свою жизнь, половину времени провел в дороге, но по-прежнему ненавидел солнце. Не выносил ни его интенсивности, ни сияния. Я был порождением ночи.
Тьма удобна для глаз и гораздо благоприятней для совершения убийств, охоты и добывания кисок.
Именно поэтому планировал начать действовать, когда небо станет темно-фиолетовым, а природный рельеф Бесплодных пустошей будет освещен лишь полумесяцем.
Отыскать здание получилось легко, это был единственный унылый синий дом во всем захудалом районе. Прямо на лужайке перед ним стоял припаркованный темно-зеленый пикап, и я заметил, как смеющийся Ной, вместе с тремя другими мужиками, забрался в него.
Но меня не было рядом с ним. Не в этот раз. Его песочные часы и так уже практически опустели. Не терпелось разорвать его на части голыми руками. В данный момент моей целью было добраться до моей девочки.
Не зная, как долго они будут отсутствовать, я отслеживал движение в доме, пытаясь определить точность планировки.
Необходимо было как можно скорее вытащить Арлен, но я никогда не был сторонником ввязываться в дерьмо, не разобравшись как можно детальнее. В результате опрометчивых действий люди погибали, потому что были полными тупицами и не думали головой.
Мы с братьями узнали об этом в четырнадцать лет, когда наблюдали, как зарезали целую группу каннибалов, пытавшихся украсть дойную корову.
Семья расставила ловушки по всей своей территории, дабы не допустить подобного. Удача, что попались те ублюдки, а не мы, поскольку именно для этого и приехали.
В конечном итоге корова все равно досталась нам; просто избавились от семьи позже в тот же день, пока они убирали трупы. Тем не менее, урок был полезен.
Птицы сидели на прохудившихся балках дома и на засыхающем дереве неподалеку. Они имели обыкновение появляться, как только вокруг меня начинало твориться всякое дерьмо.
Не понимал, почему, но не в силах был солгать и заявить, что в первые несколько раз не было жутко, когда это все происходило.
Однако, как и остальное, что сформировало мою суть, мне все пришлось по душе, что в значительной степени объясняло мое прозвище.
Прикинув, что внутри находилось четыре человека, а мою девочку, скорее всего, держали в комнате с заколоченным фанерой окном, словно зверушку в клетке, двинулся вперед.
Я не намеренно держался самой мрачной тенистой области. Тьма словно благоволила мне. Используя ее, как покров, пробрался к боковой двери и обнаружил, что первоначальное предположение оказалось верным, — тупые ублюдки не заперли ее.
Отворив жалкое подобие преграды, проскользнул внутрь и снова прикрыл. Справа послышался смех... гостиная. Труба загрохотала, когда кто-то зашевелился в комнате слева, — ванная, предположил я.
Передо мной находилась полуразрушенная лестница, которая вела вниз, должно быть, в подвал.
Поднявшись по небольшой трехступенчатой лесенке сбоку, которая вывела к маленькой площадке, толкнул еще одну дверь, когда убедился, что она не заперта.
Шагнул в узкий коридор, который расширялся по направлению к грязной кухне. В углу от меня располагалась прачечная с ржавой стиральной машиной и сушилкой, а напротив нее была еще одна широко распахнутая дверь.
Если судить по негромкому хрюканью и паре джинсов, спущенных вокруг волосатых лодыжек, кто-то гадил в неработающем туалете. По всему коридору разносилась явная вонь, которая могла быть вызвана тем, что до него то же самое проделали другие, оставив экскременты.
Приготовив «Глок», направился к уборной. Глушитель не мог полностью подавить выстрел — это не кинобоевик, но уменьшал мощность выстрела и сбивал с толку остальных в доме, чтобы определить четкость звука и место, откуда тот раздался.
В момент, когда я спустил курок, мужик уткнулся головой в руки.
Я только что оказал ему услугу. Убийство произошло быстро, вместо смертельного ранения.
Времени на реакцию у него не было, а даже если бы и было, это не имело существенного значения.
Точно в макушке, пуля прожгла плоть, образовав круглое отверстие, окаймленное разодранной кожей. Она проскользнула сквозь волосы и мышцы, будто шелковистая ласка. Патрон стремительно расщепил кальций, фосфор, натрий и коллаген, а затем разорвал в клочья ткани и фиброзные мембраны.
Он даже не успел полюбоваться и почувствовать, как его голову разорвало на части, и все это великолепное творение «рук» маленькой пули разлетелось за долю секунды. Единственное, что осталось после него — это запах дерьма и брызги крови, остатки костей и мозгов на стене.
Услыхав звук, больше похожий на громкое хлопанье двери, чем на выстрел, другие люди, находившиеся в доме, немедленно взялись за проверку.
Проскользнув через холл в прачечную, стал ждать, сунув «Глок» за пояс на место своего «Жнеца».
Раздалось громкое «Какого черта?», после чего один из них распахнул входную дверь, другой поднялся по лестнице на второй этаж, а третий направился в мою сторону, выкрикивая имя своего погибшего приятеля.
Не дождавшись ответа, он заглянул в уборную и мгновенно, как пружина отскочил в ту же секунду, увидев скорчившееся под странным углом тело.
Но прежде чем он успел среагировать, я резко дернулся с места. Он не заметил, как я приблизился. Зажав ему рот и нос рукой, заткнул, тем самым перекрыв поток воздуха, который, как было понятно, должен вырваться наружу.
Однако, вместо того, чтобы всадить нож в шею, вонзил изогнутое лезвие из нержавеющей стали, сбоку, насквозь через артерию, и, сжав рукоятку покрепче, провел вниз.
Значительная часть крови стекала по глотке, а не выплескивалась на чертов пол. Тело обмякло в безмолвных судорогах. Он пытался говорить, захлебываясь собственными выделениями.
Это всегда выглядело грязно, но я старался не делать все излишне кроваво.
Сам по себе метод убийства не возбуждал. Мольбы или пытки... не то чтобы эти аспекты работы мне не доставляли удовольствия. Именно конечный результат — смерть, делал все происходящее стоящим.
Момент, когда человек осознавал, что жизнь его ускользает, был любимой частью из всего. Независимо от того, чем они занимались и как жили, смерть в конечном итоге всегда настигала их. Я лишь помогал отправиться их душам в загробный мир.
Работу свою любил. Был неплох в этом деле... настолько чертовски хорош, что даже дьявол восторгался моим ремеслом. Я должен был жить в аду, так почему бы не насладиться, и не очистить его от всяких ублюдков?
Бросив мужчину, проскользнул через оставшуюся часть дома. Нигде не было видно того, кто вышел в парадную дверь. Он мог подождать.
Рванув к лестнице, в очередной раз отказался от рукопашной схватки и всадил между глаз пулю человеку, который начал спускаться, пока я поднимался.
Уклонился в сторону, когда его тело кувырком пролетело мимо и приземлилось под неправильным углом, заливая пол кровью.
Наверху, увидел, что из трех дверей заперта всего лишь одна. Даже не попытавшись открыть многочисленные замки снаружи, пнул и выломал этот кусок дерьма прямо внутрь.
А вот и она.
Девушка сидела в едва освещенной комнате на большой кровати с веревкой, обмотанной вокруг запястий. От одного только взгляда на нее, в груди разлилось почти сокрушительное чувство облегчения. Казалось, словно только что нашел то, о потере чего даже не подозревал.
Ее реакция была заторможенной. И тогда я понял, что она стала другой.
Это меня не удивило... да у нас и не было времени воспевать это в грустной песне, но, черт побери, это слегка покоробило.
Она внимательно разглядывала меня, будто сомневалась, что в реальности. Изо всех сил старался, чтобы взгляд не отрывался от ее лица. Неважно, что на ней было надето, воображению мало что оставалось.
Я сфокусировался на ее глазах, которые очень напоминали солнечный свет и говорили на собственном языке. Не зацикливался на том, что понимаю эти слова, поскольку они были моими. Не задумывался о том, что самая мрачная часть подсознания уже все знала. Произошедшее между нами, когда выбил дверь, было лишь возгоранием искры, которая вскоре превратится в адское пламя.
Но вместо этого я велел ей подняться и сказал, что нам пора идти.