— Да.

— Погоди, а регби — это что, внутривузовская вещь, или это реально санкционированный вид спорта?

— Это спорт.

— Так вы путешествуете?

— Да.

— Ну, например... куда?

— Туда же, куда ездят футбольные и бейсбольные команды, если у них есть матчи.

Тэдди морщит нос.

— Я не знаю, где находятся эти места.

— Ты не любительница спорта?

— Нет. Я имею в виду, что я не хожу на футбольные матчи или что-то в этом роде.

— Но почему?

Могу поспорить на милую маленькую задницу, что ее друзья, охотницы за джерси, так и делают.

— Просто не хожу.

— Даже с твоими друзьями?

— Нет. Спортивные абонементы очень дорогие.

Хмм.

— Может, регби тебе понравится больше, чем другие виды спорта.

— И почему же это?

— Остальные виды спорта? Все эти парни — просто кучка кисок.

Это вызывает у неё смех, глубокий, гортанный и сексуальный. Тэдди прикрывает рот рукой, подавляя хрюканье.

Я удивленно вздергиваю брови вверх.

— Ты что, только что хрюкнула?

Она со стоном опускает руку.

— Уф, ты слышал?

— В смысле? Это было громкое «хрюк».

И это было так чертовски восхитительно.

— Ненавижу, когда я так делаю.

— Значит, ты хрюшка?

— Ты не мог это так называть?

— Хрюшка? У тебя есть для этого более подходящее слово?

— Не давать этому название, лучшее название. И не вспоминать об этом снова было бы просто фантастично.

— Но это довольно мило.

— Остановись.

Я хрюкаю, как свинья.

— О, боже мой!

Я снова хрюкаю.

— Киплинг.

Нет, она не могла меня так назвать.

— Эй, мы же договорились насчет имен.

— Тогда перестань хрюкать!

Меня так и подмывает сделать это снова.

— Не путай с пердежом. Два противоположных конца.

Тэдди садится, возмущенная, одеяло падает и обнажает ее белоснежную майку. Тень ее сосков внизу, грудь поднимается и опускается.

— Когда я хрюкаю, то совсем не похожа на свинью!

Я слегка пожимаю плечами.

— Как угодно, хрю-хрю.

— Заткнись! — она хихикает, когда говорит это.

— Ладно, я больше не буду над тобой насмехаться.

— Хорошо, потому что я это ненавижу.

— Над тобой часто смеются? — шучу я, но последовавшего молчания достаточно, чтобы ответить на мой вопрос, и хмурю брови. — Кто над тобой смеется?— Тэдди — самая милая девчонка, которую я встречал. Я имею в виду, что знаю ее всего три секунды, но сомневаюсь, что она намеренно заденет чьи-то чувства. — Дай угадаю. Твоя соседка по комнате и другие твои подружки?

Снова наступает тишина.

— Нет. Не другие.

— Значит, только твоя стервозная соседка по комнате.

— Ты не мог бы не называть ее так? Слушай, она не стерва. Она просто... — Тэдди слегка пожимает своими хрупкими плечиками.

— Только не говори мне, что она не такая.

— Я думаю, она такая, какая есть.

— И какая же?

Членоблокиратор?

Охотница за спортсменами?

Эгоистка?

— Мы всегда были противоположностями. Друзья не обязательно должны соответствовать. Дружба не идеальна — ты должен это знать.

— Нет, но и парни бывают разные. У нас нет чувств, и если бы один из моих друзей обращался со мной, как с дерьмом, он бы больше не был моим другом.

Тэдди закатывает глаза так далеко назад, что они, скорее всего, застрянут у нее на затылке.

— Марайя не обращается со мной, как с дерьмом.

Марайя.

Даже имя звучит, как имя гадкой стервы.

Марайя: почти рифмуется с пираньей.

— Ты говоришь, что она не обращается с тобой, как с дерьмом? И я слышу это от девушки, сидящей в гостиной какого-то странного парня, в милях от кампуса, на бог знает какой улице посреди ночи, потому что она не может пойти домой, потому что подруга трахает какого-то чувака в однокомнатной квартире, и ей плевать, что её нет дома.

Черт. Это прозвучало слишком резко, да?

И все же это чертова правда.

— Я... я ... — заикается Тэдди, и на какое-то мгновение я чувствую себя ужасно.

Ну, вроде того.

Ладно, не совсем так. Я не знаю ее, не знаю ее соседку по комнате, но знаю, что ей нужно взбодриться и отрастить пару женских яиц.

— Посмотри правде в глаза, Тэдди, тебе нужны уроки по стервозности.

— Ты псих? Последнее, что я хочу сделать, это нарочно стать стервой.

— Значит уроки по крутости.

— Крутости? — Она удивленно поднимает брови. — Даже это для меня слишком.

— Ладно. Тебе нужно вырастить позвоночник.

— У меня уже есть один! Просто... я предпочитаю выбирать, в каких битвах хочу сражаться.

— И в скольких битвах ты когда-нибудь участвовала?

— Нескольких?

— В спорах?

— Эм…

— Сколько раз твоя хорошая подруга Марайя приходила и «крала» парня, с которым ты разговариваешь? — Я использую воздушные кавычки, и Тэдди вздрагивает.

— Ну, не знаю.

— Больше одного, но меньше пяти?

Господи, ну почему я продолжаю настаивать?

Она пожимает плечами.

— Больше пяти, но меньше десяти?

— Кип! Да какая разница? Если я не нравлюсь парню, как личность, и он позволяет такой девушке, как Марайя, ворваться и «украсть» его, то мне такой не нужен! — Ее голос повышается, и она тоже использует воздушные кавычки, подражая мне, прежде чем скрестить руки на груди, защищаясь.

— Если ты не нравишься парню, как личность? Неужели это та чушь, которую девушки говорят себе, когда их кидают?

С другого конца комнаты я вижу, как у нее отвисает челюсть.

Ой. Я что-то такое сказал? Похоже, я пнул ее щенка.

— Так что это значит «да»?

Ее рот сжимается в тонкую линию, губы поджаты.

— Тэдди, ты же знаешь, что есть правила, и твоя подруга почти все их нарушает.

— Какие еще правила?

— Девичий код и все такое прочее. Я не знаю — ты должна знать об этом больше, чем я. Как быть вторым пилотом, а не членоблокиратором, как встречаться со спортсменом и прочее дерьмо вроде этого.

— Ну, теперь ты просто все выдумываешь.

— Правило номер два: меньше заботься о том, что думают люди, и больше делай то, что делает тебя счастливой.

— Это не правило, а вдохновляющая цитата. Кроме того, какое было первое правило?

— Не будь такой киской. — Я вижу, что она едва сдерживает свое нетерпение и наклоняет голову набок. — Почему ты так себя ведешь?

В ответ она снова смеется.

— Потому что ты в некотором роде чудик.

Интересно, назвала бы она меня чудиком — прямо в лицо, — если бы мое лицо не было покрыто достаточным количеством волос, чтобы согреться во время снежной бури на вершине горы. Что бы она сказала, если бы узнала, что я так нелепо хорош собой под этой бородой, что модельные агентства будут выстраиваться в очередь, стучась в мою дверь, желая растиражировать мою фотографию по всем крупным спортивным журналам?

Но это только мое скромное мнение.

— Я серьезно, Тэдди, ты не найдешь себе парня, если будешь продолжать заниматься тем дерьмом, что делаешь на домашних вечеринках.

— А кто сказал, что мне нужен парень?

— Значит, он тебе не нужен?

— Я имею в виду... — Она запинается, молчит так долго, что я знаю, каким будет ее ответ. — Да, но спешить некуда.

— Ну, это хорошо, потому что тебе наверняка потребуется целая вечность, чтобы найти его с такой скоростью.

Я не могу сказать точно при таком освещении, но, клянусь, она отступает.

— Кип, дерьмово так говорить.

— Но это правда, — настаиваю я, пытаясь деликатно сформулировать то, что собираюсь сказать дальше. Или нет. — У тебя не будет парня, пока будешь играть бармена у бочонка каждые выходные или держать пиво твоей подруги, пока она наверху трахается со случайными чуваками.

— Она вовсе не это делает! — ахает Тэдди.

Я понимающе ухмыляюсь.

— Разве нет?

— Нет!

Как же сильно ошибается милая, наивная Тэдди.

— Откуда ты знаешь? Это она тебе сказала?

— Нет.

— Питер Ньютон. Кайл Ремингтон. Арчер Эйзенхауэр. — Я перечисляю имена, загибая пальцы, удовлетворенно кривя рот в улыбке. — Может быть, она и не сказала тебе, но они сказали мне.

— И это что, имена будущих президентов? — наивно шутит Тэдди.

— Нет, Теодора. Это те чуваки, которых твоя соседка трахала последние три уик-энда, пока ты была внизу и вела себя очень мило.

Если бы у меня было пиво, то сейчас я бы сделал глоток для драматического эффекта. Я разжимаю пальцы, скрещиваю ноги и откидываюсь на спинку кожаного кресла. Выдыхаю, громко и с удовольствием.

— Что?

— Питер Ньютон. Кайл…

— Я прекрасно тебя слышала. Я просто... Быть этого не может. Марайя совсем не такая.

— Окей. Как скажешь.

— Ты серьезно? — вопрос выходит медленно, неуверенно.

Я киваю.

— Да.

Мне не нужно включать свет, чтобы понять, что Тэдди покраснела.

— Я просто не могу себе представить, чтобы она занималась сексом с парнем по имени Арчер Эйзенхауэр, — ворчит она.

— В его защиту скажу, что он не так уж плох на вид.

Она стреляет в меня скептическим взглядом.

— А почему тебя это вообще волнует, Кип?

— Ну, я даже не знаю.

И это чертова ложь, потому что я здесь и настаиваю на своем. Эта наша маленькая пижамная вечеринка превращается в чертов сеанс психотерапии, и это моя собственная гребаная вина, что я пригласил ее сюда в первую очередь.

Я должен был — мог бы — оставить ее спать в коридоре ее дома.

— Когда твоя подруга Марайя в последний раз помогала тебе? Или рассказала тебе о своей сексуальной жизни, когда она не приводила домой парня? Или ждала около дома, чтобы ты могла подготовиться?

Большинство парней не заметили бы, что Тэдди была без макияжа в первый же вечер, когда она появилась в доме регби, но я заметил. И держу пари, на пять тысяч долларов наличными, которые я припрятал наверху в коробке из-под обуви, что она не успела приготовиться сама, потому что они не захотели ждать.

Я один из этих парней — чертовски наблюдательный.

— Я могу тебе помочь.

Боже, что я говорю? Заткнись на хрен, Кармайкл, или я тебе врежу по твоему же чертову лицу.

Скептицизм отражается на ее красивом лице, но она садится еще ровнее.

— Как ты можешь мне помочь?

— Что ж. — Усаживаюсь поглубже в кресло, устраиваюсь поудобнее. — Во-первых, я заметил, что ты часто держишься на расстоянии. Тебе не следует этого делать — присоединяйся к разговорам.

— Ты заметил, что я часто держусь... — Теперь на ее лице появляется странное выражение, когда она наклоняет подбородок в сторону, и ее фраза обрывается.