Может, я все-таки не так напортачила, как мне казалось.
— Сегодня будут уроки фортепиано?
На его шее пульсируют вены.
— Нет.
— Но вы же сказали...
— Вот сегодняшний урок. — Он сокращает между нами расстояние и врывается в мое пространство. — Не задавайте лишних вопросов. Не лгите мне. И никогда не отворачивайтесь от меня. — Он выпрямляется. — Сядьте.
Такие нелепые требования, но я практически падаю в кресло, встречая его взгляд.
Он почесывает пальцем свой щетинистый подбородок и дергает узел галстука. Отказываясь его расслабить, мистер Марсо приседает передо мной.
— Во сколько лет вы сделали себе татуировку?
Не могу ответить ему, не солгав, однако отвечаю на этот вопрос следующее.
— Мне было тринадцать.
Что-то мелькает в его глазах. Понимание? Он знает, во сколько лет я потеряла папочку. Мой отец. Боже, даже в мыслях я пытаюсь угодить ему. Но, возможно, он прав насчет моей незрелости. Если бы мой отец был жив, звала бы я все еще его папочкой?
Вместо того чтобы задавать вопросы о татуировке, мистер Марсо тянет руку под мой стул, перемещая оттуда мою обувь к своим ногам. Его тело согнуто таким образом, что лицо находится недалеко от моих коленей, но он не спускает с меня взгляда, пока его руки двигаются вокруг моих лодыжек.
Я не чувствую себя в ловушке, когда оказываюсь между его коленей, но трепет в животе ощущается постоянно. Не понимаю, почему он держит мои поношенные балетки, почему осматривает их внимательно, и что он придумал еще.
С обувью в одной руке он тянется к моей ноге. В тот момент, когда его пальцы касаются моей лодыжки, я подпрыгиваю.
Он приковывает меня суровым взглядом, его нахмуренный вид противоречит нежным прикосновением руки. Он неторопливо ласкает ею кожу моей лодыжки, следует по выпирающим косточкам, расположенным по бокам, и обхватывает пятку, приподнимая ее.
Я будто проглотила язык, обескураженная этой нежностью, потеряна в ощущении. Весь мир сузился до теплоты его ладони, которая аккуратно помогает скользнуть моим пальцам в обувь, делая это с абсолютным вниманием.
Я выдыхаю, когда он опускает мою ногу на пол. Затем принимается за вторую ногу.
Почему он делает это? Какую выгоду хочет получить? Неужели ожидает, что я покажу ему свои сиськи? Сделаю ему минет? Или займусь с ним сексом?
Я выдергиваю ногу из его хватки.
— Я могу сама.
Он сжимает пальцы в кулаки, опираясь ими на ноги, и лишает свободы этими холодными глазами.
— В чем состоит суть сегодняшнего урока?
— Не перечить вам.
Может, для него это мелочь, но для меня — нет. Мужчины не прикасаются ко мне просто так, а его прикосновение пугает меня. Это слишком мило. Слишком интимно. Для учителя и ученицы.
Он ждет, когда протягивает свою ладонь. Мне так хочется спросить, чего он хочет от меня, но этот вопрос сорвет урок.
Я двигаю ногой к его руке, и он уделяет ей такое же внимание, как и первой. Легкие прикосновения. Пальцы, словно бархат, обвивают мои хрупкие кости. Принимая? Отдавая? Я не знаю, что это. Каждое касание его пальцев отдается покалыванием в ногах, заставляя мое сердце трепетать, а тело становится гиперчувствительным. Это пугает меня. Он пугает меня.
Когда мистер Марсо надевает обувь на вторую ногу, я прячу их под стул, сжимая колени вместе, опасаясь дальнейших его требований.
Он поднимается с темным выражением лица и с шумом выдыхает. Мне знаком этот нуждающийся взгляд, этот голодный звук. В моих жилах стынет кровь.
Мне бы сейчас сбежать отсюда, но ноги не слушаются. Почему? Думаю, мне нужно его разрешение.
Я хочу его разрешения.
Повернувшись к столу, он опирается на него ладонями.
— Идите домой, мисс Вестбрук.
Облегчение прокатывается по моему позвоночнику, но тут же меня атакует следующая мысль.
Я могла бы выйти через любой выход из Кресент Холл, мчаться зигзагом через парковку или парк, по улицам и до автобусной остановки. Не имеет значения, куда я пойду. Прескотт наверстает упущенное. Он меня найдет. Он всегда так делает.
И дом, где может поджидать меня Лоренцо. Где Шейн может трахаться на моей кровати.
Кто страшнее? Прескотт? Лоренцо? Шейн?
Мистер Марсо.
Я хватаю свою сумку и быстро двигаюсь в сторону коридора.