Глава 13

АЙВОРИ

― Я собираюсь поступить в Леопольд. ― Прекращаю писать маркером, вдавливая его кончик в доску, когда звук скрипящих ботинок мистера Марсо приближается сзади.

Его тень появляется позади меня, а дыхание колышет мои волосы. Его шепот, как атласная лента, скользящая по моему плечу.

― Меньше разговоров, больше дела.

Этот день всего лишь пятый в школе, а я уже распланировала, какими способами убью его.

Мне хочется испортить его кофе, чтобы начать сегодняшний частный урок с наказания. Хотя я совсем забыла о том, как в первый день прервала его, а мистер Марсо был счастлив напомнить мне об этом, зажав в моей ладони маркер и указав на доску на стене.

Я хочу задушить его этим же отвратительным желто-цветочным галстуком за то, что он заставил меня написать бесконечное количество раз «я не буду тратить время мистера Марсо».

Гневно строчу большими буквами еще одно предложение и говорю:

― Мне семнадцать, а не семь.

Шлепок.

В районе бицепса руки разливается острая обжигающая боль. Я потираю кожу второй рукой.

Хочется вырвать дирижерскую палочку из его пальцев и вонзить ему в горло. Потому что... Где здесь оркестр? Нет ни одного, однако он крутит эту чертову штуку, как Ферекид из Патр (прим. пер.: Ферекид из Патр, известный в Древней Греции как «Задаватель ритма». Согласно историческим источникам, еще в 709 г. до н.э. он управлял группой из восьмисот музыкантов золотым жезлом, поднимая и опуская его и добиваясь, чтобы музыканты «начинали одновременно» и «все могли держаться вместе»), и хлопает ею по моим рукам, как нянька нашкодившего ребенка.

― Мы оба впустую тратим время, ― я мямлю, царапая другое предложение, в котором говорится обратное.

Шлепок.

Жара распространяется по спине прямо над копчиком. Ублюдок, это больно. Но это также терпимая боль. Если бы кто-нибудь поднял надо мной этот предмет ― Лоренцо или Прескотт, например, ― я бы огрызнулась и бросилась с кулаками. Но это мой наставник, и я хочу угодить ему. Пока помышляю о его смерти.

Я хочу вернуть того учителя, которым он был три дня назад. Того, кто так нежно коснулся моего лица и сказал, что выступление тронуло его. Куда делся этот парень?

Возможно, это моя вина. Я всю неделю находилась вне себя от страха. И больше не смогу избегать Прескотта. Его домашнее задание выполнено, а я словно комок нервов и гнева. И, начиная с завтрашнего дня, буду все выходные находиться дома. Два дня с Лоренцо, озлобленным из-за того, что он не мог меня выловить на протяжении всей недели.

― Что я говорил по поводу лишних вопросов? ― Шаги мистера Марсо слышны позади меня, мне становится страшно от его ледяного взгляда.

Если бы я знала его лучше ― а дело в том, что я вовсе его не знаю, ― то подумала бы, что ему это нравится.

― Вы говорили о том, что задавать вопросы учителю ― худшее правило из истории правил.

Я напрягаюсь в ожидании ещё одного шлепка, но ничего не происходит.

Мужчина опирается плечом на неисписанную часть доски, находящуюся рядом со мной, его руки за спиной, а на лице красуется ухмылка.

― Я перефразирую. Не сомневайтесь в моих методах. ― Его пристальный взгляд направлен на доску. ― Сотрите последние пять предложений и пробуйте снова манерой написания семнадцатилетней девчонки.

Я со злостью нажимаю ластиком на доску и начинаю все сначала.

― Я могу писать и говорить одновременно, и я хочу поговорить о Леопольде.

― Вы недостаточно хороши для Леопольда.

Я оборачиваюсь к нему, моё сердце стучит, отдаваясь в ушах.

― Вы сказали, что моя интерпретация «Исламея» была чрезвычайно страстной и ошеломляющей.

Стоя в паре шагах от меня, он наблюдает со скучающим видом и полуприкрытыми глазами.

Устал? Не выспался?

Мистер Марсо пожимает плечами вполсилы.

― Это бессмысленная, сказанная мной болтовня, о которой теперь я сожалею.

Поток ярости врезается в моё тело, заставляя содрогаться от злости. Мои руки сжимаются в кулаки, и прежде чем действие доходит до моего разума, я поднимаю маркер и бросаю его. Прямо ему в лоб.

Он отскакивает от хмурого лица учителя и катится по полу, минуя модные ботинки от Дока Мартенса. Эмерик смотрит на маркер, потрясенный и ужасающе неподвижный, прежде чем отбрасывает через стол дирижерскую палочку и обдает меня холодом своих ледяных глаз.

Вот черт. Нет! Нет! Нет!

Мое лицо горит, когда я спотыкаюсь. Плечо упирается в доску, но я продолжаю двигаться к двери, скользя вдоль стены. Да что со мной? Я никогда не теряю самообладания. Черт возьми, никогда не бросаю маркеры в своих учителей!

Рукой он вытирает лоб и на его пальцах остаётся след. Да, мистер Марсо, жирная черная точка моего стыда размазана по вашему яростно сморщенному лбу.

― Извините. ― Взором устремляюсь на закрытую дверь, мечтая оказаться по другую ее сторону ― направляясь в коридор, и прочь от того, что будет дальше.

Не отрывая от меня взгляда, он приподнимает подбородок и развязывает узел галстука.

Черт. Все плохо.

Когда его руки скользят по шелковой жёлтой ткани, я вспоминаю еще один слух, который слышала сегодня утром ― о развратных способах, что он использует при помощи своих галстуков, ремнях и других аксессуаров. Я не верю сплетням, но взглянув в эти жестокие глаза, погружаюсь в бездну воображения, от которых сводит все внутренности.

Узел расслабленно свисает под воротником, когда мистер Марсо сгибает свой палец.

― Следуйте за мной.

Три сказанные без особого усилия слова способны разрушить мое будущее. Страх пронзает мой желудок. Если он отведет в деканат, меня отчислят? Разве швыряние предметов в учителя является основанием для исключения?

Но он не приближается к выходу. Он шагает глубже в заднюю часть комнаты за угол и долой от посторонних глаз. Я смотрю через маленькое дверное окошко на пустой коридор и дрожу от нерешительности.

Бегство только усугубит ситуацию.

Подталкивая себя вперед, плетусь на шатких ногах через ряды столов. Каждая часть моего тела натянута, мои ноги словно дергают за нить, соединенную с тем, что ждет меня за этим углом. Пока я добираюсь до пианино и нахожу его сидящим боком на одном конце скамейки, мой тоненький пульс бьется изо всех сил.

Он указывает на пространство возле его раздвинутых в стороны ног и щелкает запястьем, будто регулирует положение своих огромных часов.

Рукава белой в тонкую серую полоску рубашки собираются вокруг его локтей. На нем еще один черный с маленькими серыми пуговицами жилет. Переключая внимание с желтого галстука на темную тень его челюсти, ровную линию губ, я проваливаюсь в леденящую ловушку его глаз, в страхе осознавая, что заставляю его ждать.

Спешу вперед и останавливаюсь там, где он указал, неуверенно покачиваясь между раздвинутыми ногами.

Снова этот кривой палец, указывающий подойти ближе и ближе. И, боже, помоги мне, когда я, наконец, оказываюсь в подобающем положении, мои сиськи находятся прямо перед его лицом. Я сутулюсь, пытаясь обуздать их, но, черт возьми, они такие, какие есть, и я ничего не могу с этим поделать.

Тепло покалывает щеки, когда он нагло смотрит на вырез моей рубашки, отчего я чувствую себя отвратительной, дешевой и чертовски сердитой.

Я хватаюсь за вырез, чтобы подтянуть его.

— Перестаньте ерзать и выпрямите спину. ― Мужская рука ловит мое запястье, притягивая меня за руку.

Я делаю, как он велит, даже когда собираюсь взорваться от беспокойства о положении наших тел и его молчании об инциденте с маркером.

— Вы собираетесь доложить обо мне декану?

— Я применяю свои собственные методы наказания. ― Он показывает на свой лоб. ― Исправьте.

― Исправить? ― Я сглатываю огромный ком в горле. ― Вы имеете в виду, стереть это?

Он смотрит на меня так, будто я самая глупая девушка в мире. Да, только такая глупая девушка, как я, ставит себя в такое положение.

Дрожащей рукой прижимаю большой палец к испачканному месту над его бровью. Не знаю, чего я ожидала ― холодную чешую рептилий? Но его кожа гладкая, теплая, как у человека. Когда нажимаю сильнее, моя свободная рука притрагивается к его затылку, а пальцы скользят по мягким черным прядям. Это так... лично, нежно, необычно.

Его лицо парит в сантиметрах подо мной, щеки расслаблены, губы слегка приоткрыты, и густые ресницы опускаются вниз. Он действительно красив, даже если все в нем мужское. От древесного запаха его шампуня и квадратной формы скул до сужающейся талии, и того, как мускулистые ноги растягивают его черные узкие брюки, ― все это напоминает мне, что мое будущее зависит от воли и желаний этого человека.

Человека с испачканным лбом.

Я тру пальцем сильнее.

― Не оттирается.

― Попробуйте слюной.

Я внутреннее морщусь и фукаю, но так как нахожусь по уши в дерьме, мне приходится лизнуть большой палец и возобновить очистку.

― Какое у меня наказание?

― Получается?

― Да. Мне очень жаль, мистер Марсо. ― Я вытираю последние следы и опускаю руки. ― Готово.

― Верните руки на место.

Зачем ему понадобились мои руки в его волосах и на лице? Это кажется таким... чуждым. Неправильным. Но он попросил. Точнее, он приказал. Черт возьми, почему так трудно ослушаться его?

В следующее мгновение, вернув руки на прежнее место, мне становится легче и менее неловко. Он пристально смотрит в ответ, и голубизна его глаз мерцает под флуоресцентными лампами. Слегка надутые губы, не в отвратном смысле, смягчают выражение его лица. Думаю, это моя любимая часть.

Это обстоятельство заставляет задуматься, однако я не припомню, чтобы когда-либо видела кого-то столь привлекательного, как мистер Марсо. Ни по телевизору, ни в журналах, ни лично. И, конечно, не так близко. Я остро ощущаю прикосновение его бедер к моим ногам, промежность сквозь его брюки, касающуюся моих коленей, и тепло его дыхания на своей ключице. И эту голову в моих руках хочется оттолкнуть и притянуть к себе одновременно.