Глава 19

АЙВОРИ

— Это ты во всем виновата!

Внутри меня все переворачивается от пронзительного крика матери и ненависти в ее темных глазах.

Я даже не знаю, в чем меня обвиняют. Сейчас середина ночи, и она ворвалась ко мне в комнату, включив свет и разбудив меня своим безумным воем.

Лежа на диване, на котором я всегда сплю, я подтягиваю ноги ближе к телу, сворачиваясь в клубок и прижимая Шуберта к груди.

— В чем? В чем моя вина?

Мама вернулась домой месяц назад, оплакивая парня, который ее бросил. Она плачет по нему до сих пор.

— Если бы не ты... — Она начинает шагать по гостиной и спотыкается о собственные ноги, дергая за стриженные пряди волос. — Чертова эгоистка!

Когда-то она была хорошенькой, пухленькой и соблазнительной, с радостным блеском в глазах. Но наркотики и горе высушили ее тело. При виде неё у папы разрывалось бы сердце.

Если меня не примут в Леопольд, если я никогда не найду выход из Трема, меня ждет то же самое? Всякий раз, когда я думаю о будущем, то вижу себя, навсегда прикованной к Лоренцо и его жестокости. Как я могла не пристраститься к наркотикам, чтобы избегать мучений от его прикосновений? Такое будущее пугает меня, но и закаляет. Я выберусь отсюда любой ценой.

Мама, спотыкаясь, идет по комнате, царапая свое впалое лицо, словно пытаясь убрать то, чего там на самом деле нет. Должно быть, она пришла в себя от того, что принимала. Все ее тело содрогается.

Она винит в этом меня. В своём несчастье. Я — причина, по которой она употребляет, причина, по которой бедна, причина, по которой не может найти работу или завести парня.

Полагаю, в каком-то смысле я виновата в ее страданиях. Мне хочется подойти к ней, обнять и утешить. Но она терпеть не может проявления моих чувств.

Позади дома раздаются шаги. Я утыкаюсь носом в успокаивающий кошачий запах Шуберта, стараясь выровнять дыхание.

Лоренцо и Шейн входят в гостиную, оба одетые в джинсы и футболки. Они куда-то собрались или откуда-то вернулись домой? Часы на столике показывают 3:15 утра. Я протираю глаза. Мне нужно быть готовой к учёбе уже через два часа.

Лоренцо отстраняется от мамы, когда Шейн подходит к ней, убирая руки с ее лица.

— Мам, прекрати. Ты делаешь себе больно. — Он поправляет бретельки ее ночной рубашки на костлявых плечах и сердито смотрит на меня. — Почему ты позволяешь ей проделывать это с собой?

Серьезно? Я сажусь, держа Шуберта на коленях.

— Я не собираюсь кормить ее наркотиками.

Лоренцо откидывается на противоположном конце дивана, с интересом наблюдая за мамой. Я провожу дрожащей рукой по шерстке Шуберта. Лоренцо ничего не предпримет. Возможно, он даже не посмотрит на меня.

Когда мама возвращается домой вся в слезах, её присутствие обеспечивает мне безопасность. Они с Шейном не верят моим обвинениям в том, что Лоренцо постоянно причиняет мне боль, но тот всегда ведет себя тихо в их присутствии. Я избегала грохота его мотоцикла по пути из школы, и он даже не прикасался ко мне с тех пор, как мама вернулась домой. Тем не менее, я ощущаю его нетерпеливое желание.

Мамин взгляд на мгновение смягчается, когда она смотрит на Шейна, пока он не пересекает комнату, чтобы остановиться возле меня.

— Ты забрала у меня все.

Мне становится тяжело глотать.

Мама подходит ко мне, почесывая костлявую руку.

— Лучше бы ты никогда не рождалась.

Слезы щиплют глаза. Это говорят в ней наркотики.

Подходя ближе, ее более трезвый, ясный взгляд выдаёт сам себя.

— Ненавижу тебя, маленькая эгоистичная сучка.

Слезы наворачиваются на глаза, и, хотя она говорила мне подобные слова тысячу раз, я все еще пытаюсь достучаться до нее.

— Я люблю тебя, мама.

Она бросается ко мне, крича во все горло, пока Шейн не ловит ее за локоть, оборачивая руки вокруг талии.

— Ненавижу тебя. Я ненавижу тебя. — Она дергается в его руках, пытаясь добраться до меня. Грудь выскакивает из тонкой ночной рубашки. — Ты разрушила мою жизнь!

— Да мам. — Шейн выпроваживает ее из комнаты. — Сейчас дам тебе все, что нужно.

Ей не нужны наркотики, которые он собирается влить в её исхудавшее тело. Ей нужна работа, стремление и чертов хребет.

Я сворачиваюсь калачиком рядом с Шубертом и сосредотачиваюсь на потолке, пытаясь остановить слезы. Может, мне тоже нужен хребет.

Ее крики эхом разносятся по дому, под конец перерастая в рыдания.

— Он любил ее больше. Он забрал у нас все, Шейн, и отдал ей.

Мое сердце сжимается в груди, и слезы катятся градом. Я жду, когда диван прогнется, и когда это случается, Шуберт вырывается из моих рук.

Бедром Лоренцо двигает мои ноги под себя. Он наклоняется и заставляет лечь на спину, вены на его шее бьются под татуировкой с надписью «разрушай».

— Думаешь, что сможешь избегать меня вечно?

— Таков план. — Я прижимаюсь к его груди, и новый поток слез щекочет мои уши.

Его черные глаза становятся еще темнее.

— Такая чертовски красивая.

Он засовывает руку между моих ног, но взбитое одеяло мешает ему. На мгновение я представляю, как открывается входная дверь и на пороге стоит мистер Марсо с ужасающим взглядом. Бьюсь об заклад, Лоренцо испугался бы его, и, возможно, оставил бы меня в покое.

Но мистер Марсо не вернется в Трем. Не сегодня. Не когда-либо.

В порыве гнева я пихаюсь и толкаюсь, ударяясь о ребра Лоренцо, и пытаюсь выпутаться из одеяла, чтобы убежать. Он хватает мои колени и держит их неподвижными. Я царапаю его руки, мои легкие задыхаются от учащенного пульса.

Когда тяжелые шаги Шейна приближаются, мы оба замираем.

Лоренцо убирает руки и смотрит перед собой, когда Шейн входит в комнату.

— Слишком близко сидишь к ней, придурок. — Брат шлепает Лоренцо по голове. — Отодвинься.

Я делаю глубокий вдох и поправляю одеяло.

— Я все равно еду домой. — Лоренцо встает и обменивается рукопожатием с Шейном, хлопая ладонями и постукивая костяшками пальцев.

Когда дверь закрывается позади него, Шейн плюхается на диван рядом со мной и достает пачку сигарет из кармана.

В моих венах бушует адреналин, поигрывая на нервах.

— Я не хочу, чтобы он приходил сюда.

— Закрой на хрен свой рот, Айвори. — Он закуривает и откидывается на спинку дивана.

Я решаю попробовать заново.

— Он меня насилует, Шейн.

Лицо его краснеет, затем становится темным, когда он тычет сигаретой в сторону двери.

— Этот парень спас мне жизнь в Ираке, — произносит он громким голосом, и его руки трясутся. — Если бы не он, меня бы здесь не было. Так что, пока ты не перестанешь скакать в своих маленьких шортах и дразнить его гребаными сиськами, помни об этом. Помни, этот парень — причина, по которой я жив.

Я уже слышала эту историю, но спасение чьей-то жизни не дает ему права заниматься сексом с сестрой друга. И разве братья не должны защищать своих сестер? Может, он думает, что я недостойна такой любви.

Я плотнее закутываюсь в одеяло, говоря тихо и бессмысленно:

— Я не скачу, просто у меня мало одежды. Это мамины шорты.

— Еще одна вещь, которую ты отняла у нее.

Может быть, он ударит меня, и тогда мистер Марсо доложит о новых ссадинах? Но, черт возьми, я не могу ему позволить дальше издеваться надо мной. — Я оплачиваю счета. Не ты. И не она. Мама ни разу не спросила меня о школе или о том, где я беру деньги. Но там я надрываю задницу, чтобы быть уверенной, что мы не потеряем этот дом.

Он затягивается сигаретой с напряженным выражением лица.

— Да, держу пари, ты работаешь своей задницей. Откуда ты их берёшь? — Он бросает на меня косой взгляд. — Ты, на хрен, шлюха?

Стыд подкатывает к горлу. Я качаю головой. Боже, если бы он знал? Даже не хочу представлять, чтобы он тогда сделал.

— Да и на*рать. — Он встает и стряхивает пепел на пол. — Пошла ты. — Он подходит к входной двери, открывает ее и смотрит на меня через плечо. — Знаешь, мама права. Отец продал наше будущее, чтобы купить твое. Он любил тебя больше.

Дверь захлопывается за ним, и из моих глаз брызжут слезы.

Все ясно. Что ж. Их неприязнь ко мне из-за двухсот тысяч долларов.

Когда я выключаю свет и возвращаюсь на диван, Шуберт присоединяется ко мне, в темноте мурлыча и уткнувшись носом в мою грудь. Иногда мне кажется, что любовь Шуберта — продолжение папиной любви. Он выбрал его, удивив меня этим подарком, и умер на следующий день, будто знал, что это произойдет. Он хотел убедиться, что часть его сердца осталась с этим котом для моего утешения в особенные для меня времена.

Но не думаю, что папа любил меня больше, чем их. Он просто пытался помочь мне с образованием. Хотя могу представить, что они должны чувствовать. Я едва могу дышать после отказа мистера Марсо, а это даже близко не было любовью.

По крайней мере, Марсо не отменил частные уроки. Я была бы рада этому, но последние пять недель только злили меня. Чертовски злили. Его строго профессиональные отношения и холодное поведение ежедневно напоминали о том, что я недостаточно хороша.

Недостаточно хороша для Леопольда. Не настолько, чтобы рисковать, имея отношения со мной.