Клянусь, в моем мозгу сработала сигнализация, кричащая: «Опасность, опасность, опасность»! но я не была точно уверена, что было более опасным: признать это или продолжать шараду. В конце концов, я решила придерживаться последнего. — Репо, серьезно, я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Это был, по-видимому, более опасный выбор.

Я знала это, потому что он больше не перегибался через стол, а стоял с другой стороны него, прямо передо мной. Его руки обхватили мое лицо. Не держали, не убаюкивали, обхватывали. Он одновременно потянул меня вверх, когда наклонился, и его губы захватили власть над моими, обрушиваясь жестко и требовательно. Он поднял меня на ноги, когда его язык провел по складке моих губ, пока они не раскрылись, и он проскользнул внутрь. Мои руки схватили его за предплечья, удерживаясь, когда дрожь пронзила мои внутренности. Напротив моего рта Репо зарычал, отпуская мое лицо. Одной рукой он обхватил меня за поясницу, прижимая к своему телу. Другой рукой провел по волосам на макушке, погружаясь, запутываясь и слегка дергая.

Еще одна дрожь пробежала по мне, и мои руки поднялись и обхватили его сзади за шею, притягивая его ближе, крепко держа, когда его язык дразнил мой, отступая, затем дразня еще немного, прежде чем отстраниться, когда его губы снова взяли мои, мягче, глубже. Я захныкала, прижимаясь к нему, чувствуя желание, как раскаленный добела разряд между ног.

Его зубы сильно впились в мою нижнюю губу, удерживая и дергая, заставляя меня снова всхлипнуть. — Черт, — прошипел он, отпуская мою губу, но не тело и не волосы. Он использовал последнее, чтобы оттянуть мое лицо на несколько дюймов назад, чтобы он мог посмотреть на меня сверху вниз. — Именно об этом я и говорю, — сообщил он мне, отпуская меня так быстро, что я на самом деле запнулась на шаге, хлопнув рукой по спинке стула, чтобы удержаться на ногах.

Он стоял ко мне спиной, когда схватил все продукты со стойки у холодильника и подошел к плите, давая мне долгую минуту, чтобы прийти в себя. Мне это было нужно. На самом деле мне нужен был холодный душ, часовой сеанс с мощным вибратором и примерно пятнадцать миль между мной и Репо в любое время в будущем.

Почти уверенная, что все три варианта для меня были исключены, я снова опустилась за стол и сосредоточилась на том, чтобы выпить оставшуюся воду и игнорировать измотанное, электрическое ощущение каждого дюйма моей кожи, особенно между моих ног.

Я скосила взгляд, чтобы посмотреть на Репо, все еще стоящего ко мне спиной, пока он что-то нарезал на разделочной доске. Его плечи казались более напряженными, чем обычно, а нож, казалось, опускался с большей силой, чем требовалось, чтобы нарезать лук. Не в состоянии видеть его лицо, я не могла сказать, был ли он вообще тронут поцелуем, который в значительной степени только что сбил весь мой мир с его оси.

Я много целовалась в своей жизни.

У меня были сладкие, нежные поцелуи и жесткие, требовательные.

Но никогда, никогда, я не чувствовала, что бы кто-то овладевал мной с помощью поцелуя. Но именно это я чувствовала, когда губы Репо касались моих; я чувствовала себя собственностью. В течение всего этого времени не было ничего, кроме него. Весь лагерь мог бы войти и начать аплодировать, а я бы и не заметила. Он целовался так, словно уходил на войну, как умирающий, как будто был уверен, что это будет его последний поцелуй, и хотел убедиться, что он будет хорошим.

— Ты в порядке, Эйз? — спросил Дюк, входя, его футболка прилипла к нему от пота, так что я предположила, что он пришел со своей смены.

— Что? — спросила я, слегка покачав головой.

— Ты в порядке? — спросил он, хватая кружку со стойки и подходя, чтобы сесть напротив меня, хватая упаковку с апельсиновым соком и наливая себе немного. — Вы все не спите.

— О, ам, — сказала я, случайно взглянув на Репо, чье измельчение прекратилось. Это прекратилось, потому что он повернулся, чтобы посмотреть на меня, приподняв бровь, ожидая услышать следующую ложь из моих уст. — Да. Мне просто душно, — сказала я, пренебрежительно махнув рукой.

— Да, — сказал Репо, его губы дрогнули, — должно быть, так и есть. — С этими словами он вернулся к тому, что, черт возьми, он делал, что требовало так много резки.

— Ты вернешься сегодня вечером? — спросил Дюк, откидываясь на спинку стула, как это делают только мужчины: ноги широко расставлены, верхняя часть спины прислонена к стулу, грудь слегка выпячена.

— А, я не вижу причин, почему…

— Нет, — оборвал меня Репо.

Мы с Дюком оглянулись, но Репо не смотрел на нас. — Мне уже лучше, — настаивала я.

— На сколько? На час? Не будь самоуверенной, стажер. Нам нужны люди на страже, которые могут оставаться в сознании во время своей смены. Пока мы не убедимся, что это ты, ты под домашним арестом.

Я выпрямилась, открыв рот, чтобы возразить, когда поднятая рука Дюка поймала мой взгляд. Когда я оглянулась, он покачал головой. Мне не нужно было все это мужское обучение, через которое меня провел Кей, чтобы знать, что он предупреждал меня заткнуться, прежде чем я скажу что-нибудь, чтобы меня выгнали. Зная, что он был прав и я ничего не могла поделать, я встала достаточно быстро, чтобы мой стул перевернулся, привлекая внимание Репо. Но он ничего не сказал, и я вылетела из кухни. Я проигнорировала присутствие Волка и Вина в большой комнате и бросилась наружу, мчась через поле, пока забор не остановил меня. Я повернулась к дереву, глубоко вздохнула и, подпрыгнув, ухватилась за нижнюю ветку, подтягиваясь.

Это была странная привычка, которую я приобрела после того, как моя бабушка взяла меня к себе в детстве. Когда я росла в городе, вокруг обычно было не так много деревьев, не говоря уже о тех, которые были достаточно сильными, чтобы лазить. Но когда мама была не в настроении, и я больше не могла этого выносить, я вылезала в окно и поднималась по пожарной лестнице, пока не попадала на крышу того многоквартирного дома, в котором мы жили в то время. У моей бабушки в Вермонте не было пожарных лестниц. Но время от времени в моей жизни все еще присутствовал взрослый человек, который о чем-то говорил, и мое желание убежать от этого. Учитывая, что мы жили в маленьком викторианском доме в лесу, вокруг было много старых, крепких деревьев. Поэтому, когда бабушка начинала приставать ко мне, я выходила во двор и залезала на дерево, часто не спускаясь, пока не стемнеет и мой урчащий желудок не заставлял меня, наконец, спуститься и найти еду.

Может быть, это было незрелым.

Но дело в том, что у меня больше нигде в комплексе не было уединения. Казалось, в их койках всегда кто-то есть. Или, в случае Ренни, его кресле. В большой комнате всегда было полно народу. И мы не должны были уходить без разрешения. Я знала, что никогда этого не получу. Так что единственное, что я могла сделать, это немного подтянуться и подняться над всем этим. Мне нужно было время, чтобы успокоиться и собраться с мыслями. Учитывая, что я, по-видимому, была «наказана», пока не докажу, что я не какая-то слабая баба, у меня не было причин даже находиться в комплексе. Технически, если нам прямо не давали работу, мы были свободны делать все, что, черт возьми, мы хотели, пока мы оставались на территории. Я была на территории. Так что никто не мог сказать об этом ни хрена.

Ну и что с того, что Репо поцеловал меня? И что с того, что это немного потрясло мой мир? Это был поцелуй. Поцелуй — это ничто. Мы оба были взрослыми. Мы также оба понимали, как обстоят дела. Он даже сказал, что будет лучше, если мы проигнорируем то, что было между нами.

Мне нужно было перестать быть такой девчонкой.

Ничего особенного.

Единственная причина, по которой это произошло, заключалась в том, что он выполнял какую-то миссию, чтобы доказать, что я хочу его. Это было эгоистично. И чем больше я об этом думала, тем больше злилась. Что за дерьмовый поступок. Осёл.

Я довела себя до того, что считала праведным гневом, к тому времени, когда услышала, как подо мной прочистилось горло, удивив меня настолько, что я подпрыгнула и почти упала вперед, прежде чем мои руки опустились, чтобы не упасть.

Это был он.

Конечно, так оно и было.

Кто, черт возьми, еще это может быть?

— Ты закончила дуться, Мейз?

О, этот ублюдок.

— Я не дуюсь. Я сижу здесь, чтобы не оторвать твою гребаную голову.

Брови Репо приподнялись, но он не вызвал меня на разговор. — Ты такая милая, когда обижаешься.

— Ты все время такой придурок. — Это была еще одна ложь. В общем, он был довольно милым парнем. Я имею в виду, что он ухаживал за мной, когда я болела. Сколько женщин могут утверждать, что парень делает это для них?

Репо громко вздохнул и покачал головой. — Ну, этот придурок принес тебе немного еды, — сказал он, размахивая тарелкой, которую я не заметила, как он держал. — Так что ты можешь лезть дальше и сидеть там, и голодать, чтобы доказать какую-то глупую точку зрения, или ты можешь спрыгнуть вниз и съесть что-нибудь, чтобы ты, черт возьми, снова не потеряла сознание.

— Ты готовил для Дюка, Ренни и других придурков? — спросила я, скрестив руки на груди.

Репо покачал головой, оглянувшись через плечо на минуту, прежде чем снова поднять голову и посмотреть на меня. — Мэйз, мы можем просто… черт возьми, не делать этого? Ты злишься на меня. Я все понял. Черт, я, наверное, это заслужил. Но неужели ты действительно должна бросать это мне в лицо каждый раз, когда я делаю что-то наполовину приличное?

— Вот что я тебе скажу, — сказала я, мои слова были намного резче, чем нужно, учитывая, что он снова был хорошим парнем, — держи свои гребаные руки подальше от меня, и у нас не будет проблем.

— Справедливо, — сказал он после долгой паузы, наклонившись, чтобы поставить тарелку на землю, прежде чем повернуться и уйти от меня.

Я обернулась через две минуты после того, как он исчез внутри комплекса, прежде чем спустилась вниз и принялась за чертовски идеальный, пышный омлет, с помидорами, шпинатом, луком, грибами, беконом и сыром чеддер.