И это, ну, это звучало достаточно справедливо. Я кивнула, положила сумочку и потянулась за конвертом. Я протянула его ему. — Я вела бухгалтерские книги для братьев Козловых. До сегодняшнего дня я понятия не имела, чем они занимаются. Я отнесла это, — сказала я, когда он с бесстрастным лицом пролистал бумаги, — в полицию.

— И что?

— И детектив, с которым я разговаривала, в значительной степени сказал мне, что я облажалась, и сказал, что они придут за мной. Он дал мне название этого места и твое имя, и отправил меня восвояси. Я пошла домой и… один из них уже был там, так что я просто… убежала.

— Сюда.

— Да.

Он кивнул, убирая бумаги, но не возвращая их мне, когда выдохнул. — Знаешь, что я все чаще и чаще встречаю на этой работе? — странно спросил он, не оставляя мне другого выбора, кроме как спросить.

— Что?

— Мужчины облажались, а женщины остаются с ущербом.

Я замолчала, наблюдая за ним, сдвинув брови. — Это что, окольный способ сказать, что ты мне поможешь?

— Милая, я собирался помочь тебе в ту же секунду, как услышал, как ты врезалась в мою дверь.

— Вот так просто? — спросила я, мое недоверие к большому городу подняло свою уродливую голову.

— Да, именно так.

— Почему?

— Потому что это то, что я делаю.

— Но… почему? Я не смогу тебе заплатить…

— Я и не прошу тебя об этом.

— Так это просто по доброте душевной?

— Может быть, мы можем назвать это искуплением.

Я почувствовала, как выпрямилась, когда он потянулся за моей чашкой горячего шоколада. — Искупление? Ты напортачил и причинил женщине вред?

— Не так, как ты думаешь, — сказал он, протягивая мне чашку, которую держал в руках, от жара мои замерзшие пальцы неприятно покалывало. — Я никогда намеренно не причинял вреда женщине и не подвергал ее опасности. Но я не святой. Я сделал кое-что плохое, и я в долгу перед миром, чтобы вернуть в него что-то хорошее. Я вырос с мамой, которой каждые несколько месяцев бил по лицу сукин сын, в которого она влюбилась, когда я был слишком мал, чтобы что-то с этим поделать. Когда я был достаточно взрослым, я так и сделал. Делая это, помогая женщинам, я чувствовал, что это естественный способ загладить ошибки, которые я совершил в своей жизни.

Не зная, что сказать, я сделала глоток горячего шоколада.

— Детектив что-то говорил о вас… скрытие женщин…

На это он слегка улыбнулся мне. — Что-то в этом роде, да.

— Как что-то в этом роде?

— Скорее всего, если женщина приходит ко мне, то это потому, что у нее буквально нет других вариантов. Я беру это отчаяние и превращаю его во что-то, с чем я могу работать.

— И что же это?

— Решимость. Мне нужно, чтобы ты почувствовала желание жить до мозга костей. Легко сдаться. Очень просто впасть в безнадежность ситуации. Но я ни хрена не могу с этим поделать. Мне нужно, чтобы ты хотела любой помощи, которую я могу тебе оказать, так, как ты хочешь продолжать дышать. Потому что, откровенно говоря, в твоей ситуации моя помощь — единственный способ, благодаря которому ты будешь продолжать жить.

— Я не хочу умирать.

— Тогда тебе придется доказать это мне.

В то время я не знала, как много он имел в виду.

В ту ночь мне дали койку в комнате страха в боксерском центре.

Да, комната страха.

Когда я вставала, если бы я раскинула руки, я могла коснуться обеих стен этой комнаты. Она была совершенно белой, а сбоку стоял пластиковый контейнер с запасом воды, батончиками, мюсли и арахисовым маслом. К счастью, меня не заставили съесть это, получив достаточно приличную порцию остатков китайской еды и еще одну большую чашку горячего шоколада, прежде чем мне вручили большое пушистое одеяло и втолкнули в комнату, которая была невидима снаружи. И, хотя там было страшно, немного жутко и тихо, это было безопасно. С внешней стороны двери была даже камера, которая давала обзор на сто восемьдесят градусов снаружи, так что я могла быть уверена, что это безопасно, прежде чем я открою. И мне был дан строгий приказ никогда не открывать никому, кроме него, и даже была проинструктирована никогда не открывать, если он появится в дверях с кем-то еще. Потому что, если это было так, то это было против его воли.

Я узнала, что Кей был невероятно точен в таких мелких деталях.

На следующее утро ровно в пять утра в дверь постучали. Я не спала уже полчаса, уставившись в белый потолок. Звук заставил меня резко выпрямиться, мое сердце заколотилось в груди, прежде чем я посмотрела на телевизор и увидела Кея, стоящего там, в серых брюках и черной, заправленной рубашке, его рукава были закатаны, чтобы показать еще одни красивые часы в серебре. В руках он держал две дымящиеся чашки кофе. Я скатилась с кровати, поправила одеяло, затем крутанула гигантское колесо. С каждым вращением я слышала, как щелкают металлические прутья, пока дверь не открылась с тихим шипением.

Мне дали кофе, насильно накормили простой овсянкой, потому что она была нужна мне для энергии, а затем сообщили, что мой первый этап тренировки включал оценку моего уровня физической подготовки. Я попыталась сообщить ему, что в этом нет никакой необходимости, что я в такой же форме, как Бассет-хаунд (прим.перев.: порода собак), то есть в никакой, но он не хотел этого слышать. Он заставил меня переодеться в одежду с монограммой, которую предлагал тренажерный зал, а затем провел со мной изнурительную тренировку. Пока меня не вырвало. Затем я получила короткую передышку, и он начал заново. Пока я не заплакала. Затем меня подтащили к рингу и заставили сесть в углу, а он присел передо мной на корточки.

— Все наладится, но я не буду тебе лгать. Это будет чертовски отстойно в течение долгого времени. Но дело в том, Мэйси, что эти люди выше, шире, сильнее и хорошо обучены. Ты не можешь стать выше или шире; ты никогда не будешь такой сильной. Но если ты сможешь смириться с этим, я смогу обучить тебя быть лучше, чем они. Тебя стошнит, ты будешь плакать, у тебя будут синяки и кровь. Это единственный способ стать лучше. Поэтому я дам тебе пять минут, чтобы прийти в себя после рвоты, слез, синяков или кровотечения. Но это все, что ты получишь. Я не могу позволить тебе быть мягкой. Мне нужно закалить тебя, если ты собираешься продолжать жить. Потрать свои пять минут. Я пойду позвоню Фейт.

Фейт, как оказалось, была подругой Кея. Она была высокой, с длинными темными волосами, миндалевидными темными глазами, идеальным женственным телом и аурой «Я никогда не буду гребаной девицей в беде, так что не смей, блядь, пытаться спасти меня». Кроме того, она, по-видимому, была классным инструктором по Крав-маге.

Она была первой фазой моего обучения самообороне.

Кей сказал мне, что мне нужно попрактиковаться с кем-то близким к моему размеру, прежде чем я двинусь дальше.

Двигаться дальше означало, что я наконец-то увижу Кея без парадной одежды, в черных баскетбольных шортах и обтягивающей черной футболке, которая выставляла на всеобщее обозрение его идеально подтянутые руки, грудь и спину. И если после тренировок с Фейт у меня появилось чувство гордости или уверенности в себе, и я даже пару раз роняла ее на землю, то на ринге с Кеем я это потеряла.

Потом, когда я начала привыкать к Кею, не то чтобы я когда-либо действительно превосходила его, он привел Гейба. Гейб был симпатичным блондином с компактным, длинноногим, но обманчиво сильным телом. Когда однажды утром Кей привел его драться со мной, я даже фыркнула, как будто он сошел с ума. Он, конечно, не выглядел так, как будто с ним было бы труднее бороться, чем с Кеем. После этого я очень быстро научилась не недооценивать людей. Потом, наконец, я познакомилась с Ксандером, который был частным детективом и охранником, который брался за все, за что платили. Это был великан с черными волосами и темными глазами. Я чуть не обмочилась при мысли о том, чтобы сразиться с ним.

Что я узнала от всех этих разных противников, так это то, что ни один из них не был особенно лучше другого, но имел разные стили боя. У Фейт были очень умелые, очень отработанные и точные движения на всех ее уроках боевых искусств. У Кея были быстрые ноги и молниеносные кулаки боксера, которым он, очевидно, и был. У Гейба был жесткий, но плавный стиль, который заставил меня подумать о правоохранительных органах. У Ксандера был быстрый, томный, отрывистый стиль уличного бойца.

Поэтому, заставив меня спарринговать со всеми ними, я была готова практически ко всему.

И Кей был прав.

Меня рвало. Я кричала. Я ударялась. Я истекала кровью.

Но я стала жесткой.

Мои мягкие края были отшлифованы в острые линии.

К пятому месяцу Кей объявил, что я почти готова.

Потом он рассказал мне о своем плане.

Я собиралась отправиться в лагерь МК Приспешники. Я собиралась стать кандидатом. Я собиралась сделать все возможное, чтобы меня приняли, потому что моя единственная надежда на долгосрочную безопасность, а не на то, чтобы бегать каждые несколько месяцев, состояла в том, чтобы внедриться в клуб, который будет стоять плечом к плечу со мной против моих врагов. Конечно, было много клубов на выбор. Но Кей доверял морали МК Приспешники. У них также была дополнительная выгода от враждебности к русским, которые в Джерси постоянно пытались украсть у них торговлю оружием.

Итак, я изучила трех главных членов: Рейна, Кэша и Волка.

Я узнала о байкерском образе жизни. Я изучила правила и табу.

Я научилась ездить на байке.

Кей научил меня перестать быть такой девчонкой.

Затем наступила самая трудная, самая мучительная часть моего обучения: уход от Кея.

Я не собираюсь лгать, я плакала, как ребенок.

Это был жалкий, длинный, уродливый, сопливый плач.

Он удивил меня, закутав меня и крепко обняв, пока я рыдала, пока не осталось слез. Это была единственная нежность, которую он когда-либо по-настоящему дарил мне, и мне было еще труднее отвернуться от него, когда он отвез меня на стоянку в Стейтен-Айленде, где мы практиковались в езде на мотоцикле, вручил мне ключи и сказал, чтобы я оставалась сильной и надрала задницу.