Над бездной

Бомбардировочный полк Селиверстова, укомплектованный в основном мальчишками 18—20 лет, выпускниками училищ, прибыл на Юго-Западный фронт.

Встречались в нем и «старики»-госпитальники, имевшие не по одному десятку боевых вылетов, но было их мало.

Младший лейтенант Ушаков, с отличием окончивший училище, стал штурманом звена капитана Медведева.

Стояли холодные ноябрьские дни. Дули промозглые ветры. С густо замазанного серо-грязными увалами неба местами высеивались плотные снежные заряды. В один из таких дней экипаж Медведева выполнял очередное боевое задание.

Линию фронта, как обычно при такой погоде, прошли за облаками.

Ушаков — на коленях в самом носу остекленной, кабины — всматривался вниз. Он был похож на гончую, принюхивающуюся к следу убежавшего и притаившегося где-то неподалеку матерого зверя. Разыскивалась танковая колонна. Час тому назад разведчик сообщил, что она шла по этой самой проселочной дороге.

Прошли над дорогой в ту и другую сторону: нет колонны! Обшарили все окрестные леса в радиусе 40 километров. Вот-вот подойдут самолеты полка, а он, доразведчик, не может навести их на цель. Хоть плачь с досады или выпрыгивай с парашютом и ищи колонну, опрашивая местных жителей.

Владимир кусал губы и продолжал вглядываться в унылые, опустевшие поля и голые березовые перелески… Как назло, еще парашют гирей висит на груди, мешая вести наблюдение. Владимир отстегнул его, толкнул назад к сиденью.

— Ну что, штурман? Где танки? — раздался в наушниках шлемофона недовольный голос Медведева.

— Где-то здесь внизу, товарищ командир.

— Это и я знаю, что внизу. А вы мне покажите, где…

— Искусно замаскировались, видно…

— Но где и чем? Леса-то пустые… Да и в этих колочках разве спрячешься? Думайте! Думайте лучше, штурман! Не можем же мы, не обнаружив их, вернуться домой! Головы нам поотрывают! — Медведев, тяжело вздохнув, ненадолго замолк. — И танков нет. И «худые», гляди, откуда-нибудь вывалятся…

Внизу по-прежнему тянулись перелески, чуть притрушенные снегом поля, на которых кое-где темнели зелено-бурые копны сена, желтели зароды соломы. Пестрая, грустная, затаившаяся виднелась сверху земля.

— Вам не кажется, штурман, вон на тех дальних полях прямо по курсу подозрительно много копен?.. Под нами их гораздо меньше.

— А мы сейчас проверим! Стрельну-ка я по ним зажигательными…

Владимир, поудобней усевшись у «Шкаса», выбрал копну посреди поля и, поймав ее в кольцо прицела, плавно и коротко нажал на спуск. Красно-желто-зеленая трасса уперлась в копешку. Та продолжала стоять.

Тогда Владимир еще раз приладился к «Шкасу» и снова пустил трассу. Из ската копны повалил густой черный дым, вдруг сменившийся белым, а затем на верхушке заплясало, запрыгало вырвавшееся изнутри пламя.

— Стать в круг! — скомандовал Владимир.

И когда Медведев «уперся», крылом самолета в землю, заложив глубокий вираж, копна вдруг поехала в сторону, разваливаясь пополам, и обнажила что-то черное. Покачивая длинным орудийным дулом, точно слон вытянутым хоботом, из нее выполз продолговатый танк.

— Ага! Так вот вы где, сволочи! — обрадовался командир. — Ну-ка, Владимир, угостите их ПТАБами!

Медведев вывернул самолет из виража, повел в сторону, готовясь к боевому заходу.

— «Чайки»! «Чайки-38»! Я — «Голубь-2»! В квадрате «33—40» коробки противника! Магнитный курс 23 градуса! — Командир повторял свое сообщение до тех пор, пока не услышал в наушниках знакомый голос Селиверстова.

— Молодец, «Голубь»! Идем к тебе грудой!

— Боевой! — снова дал команду Владимир, когда командир, закончив разворот, направил бомбардировщик к полю с замаскированными танками.

Припав к прицелу, Владимир взял целью центр поля с выползшим танком. Дважды довернул самолет. Открыл рукояткой люки, установил на электрощитке сброс бомб. Через мгновенье почувствовал — машина, облегченно вздрогнув, подпрыгнула. Не спеша закрыл люки — и сразу же исчез хыркающий, вибрирующий звук сопротивления воздуха, сотрясавшего бомбардировщик мелкой дрожью. Нетерпеливо заглянул вниз. Танк, поводя хоботом орудия, шевелился.

И вдруг поле покрылось яркими желто-багровыми вспышками, потом взбугрилось, взметнулось десятками черных грибообразных фонтанов, которые затянули все непроглядной завесой. Когда она немного рассеялась, Владимир насчитал четыре костра-пожара, посередине которых жирно дымили недвижные танки. Остальные, один за другим раскидывая копны, вылезали из укрытий и ползли, держась подальше от костров. Поле ожило.

— Молодец, Владимир! Разворошили логово! А вон и «Чайки» наши идут! Курсовой — 45!..

Справа на горизонте журавлиным клином показались самолеты полка. Увеличиваясь в размерах, они на предельной скорости мчались к расползающейся цели…

Минут через пятнадцать бомбардировщик Медведева, возвращавшийся домой, был уже около линии фронта. Облачность начала рассеиваться, уходить куда-то вверх и в стороны. Появились голубые «окна». Показалась бледно-желтая тыковка солнца. Присмотревшись, можно было заметить, как она пульсирует, окрашивая в палево-оранжевый цвет закраинки облаков своими холодными лучами.

Не успели остыть от пережитых волнений, когда скребанул по сердцу тревожный крик стрелков:

— Отбиваю атаку! Два «мессершмитта» сверху сзади!..

Медведев и Ушаков завертелись в своих кабинах. До облачности далеко, да и «мессеры» сверху не пустят, расстреляют. Впереди по курсу метнулась из-за облаков продолговатая тень.

— «Мессершмитт» спереди! Отбиваю атаку! — Владимир приткнулся к пулемету. «Вот сволочи! Решили отрезать от линии фронта! В клещи зажать!.. Один выход — вниз!»

— Держись, ребята! На бреющем уйдем! — крикнул командир.

Владимир ловил в прицел стремительно приближающийся истребитель и очередь за очередью направлял ему навстречу. Но противник попался отчаянный — не сворачивал с курса ни на градус и тоже поливал бомбардировщик огнем, оплетая его трассами, будто цветными шнурами.

«Вот тебе на! А везде пишут, что боятся они атаковать в лоб! И таранить!» — Владимир побледнел, продолжая давить на спуск.

Сейчас ему казалось, что оба самолета связаны резиновыми канатами, которые, со страшной силой сокращаясь, притягивают их друг к другу. Было жутко глядеть на эту изукрашенную смерть, летящую прямо в голову. Он перестал различать уже свои и чужие трассы, перевившиеся в один толстый жгут. Злобно мигали пулеметно-пушечные огоньки «месса». Он рос на глазах, заслоняя небо.

В последний миг Владимир выпустил очередь и прикрыл голову рукой, ожидая удара, но «мессер», сверкнув светло-зеленым брюхом, пронесся над бомбардировщиком. И непонятно было: то ли он «подпрыгнул», то ли успел снизиться Медведев…

Почувствовав, что куда-то проваливается, Владимир открыл глаза. Он со страхом увидел под ногами дыру — открывшийся люк. Виднелась серая щетина перелесков и заснеженная близкая земля. Коснувшись лица, скрылись в люке коричневый бланк бортжурнала и зеленая полетная карта. За ними исчезли карандаш, резинка, навигационная линейка. Мощный, оглушающий рев двигателей вперемежку с хрипло-басовитым гулом набегающего потока воздуха заполнил кабину, ударил в уши. Запахло маслом, бензином, еще чем-то жженым.

Парашют, который лежал на краю люка, вдруг сдвинулся и нырнул в отверстие. Обтекавшая самолет стремительная струя создала в люке пониженное давление — воронку: словно могучим насосом, из кабины высасывалось все, что плохо было закреплено.

С головы сорвало незастегнутый шлемофон, подшлемник, с ног поползли меховые унты. Мелькнув желтым взъерошенным подшерстком собачатины, пропали под самолетом.

Владимир, не успев за что-нибудь уцепиться, сам очутился по пояс в люке. Будто невидимый силач тянул его неудержимо из самолета. В последнюю секунду он инстинктивно развел локти и точно приварился к закраинам люка. Набегавшая сзади жгучая струя вмиг прижала его ноги к обшивке, сорвала с них унтята, шерстяные носки и впилась тысячами огненных игл.

«Только бы удержаться! Только бы не вывалиться!..»

Владимир, кусая в кровь губы, вкладывал всю силу в растопыренные руки. Он даже попытался приподняться на локтях и залезть в кабину. Но тут же понял, что впустую тратит силы. «Только бы добраться до аэродрома! Скорее сесть! Но до посадки… час или два?! Нет, не выдержать! Конец! Конец! Конец!» — стучало в висках. Владимир заметил на левом запястья кировские наручные часы, похожие на маленький будильник. 12-23… Значит, недавно прошли линию фронта. В 13-01 будем дома. Он хорошо помнил эту цифру, потому что сам ее рассчитывал и сообщил командиру. «А командир, наверное, думает — меня убили, не отзываюсь…» И действительно, Медведев считал штурмана погибшим. Уйдя от истребителей, он несколько раз вызывал его по переговорному устройству, но так и не услышал ответа.

…Лицо Владимира заливал липкий, холодный пот. Сползая едкими солеными каплями, он жгуче бороздил щеки, разъедал разбухшие губы, щипал шею. И не было ни малейшей возможности смахнуть его… Через какое-то время Владимир почувствовал, что вроде бы застабилизировался: тело его привыкло к новому положению, и немного стерлась, а затем и прошла острота первоначального страха.

«Но почему все-таки открылся люк? Может, плохо закрыл его? Нет, захлопнул как следует и ручку повернул… Неужели от резкого снижения?» Владимиру и в голову не приходило, что разрушил запор люка и открыл его снаряд, выпущенный «мессером».

«И надо же было парашют снять?! Жив останусь — вытребую летчицкий! ПЛ[1]! Пусть сзади болтается…»

Ноги жгло точно пламенем, потом перестало. «Как бы не отморозить?» — забеспокоился Владимир. Он попытался свести их вместе — получилось — и стал тереть одну ступню о другую. Потом немного втянул их в трепещущие штанины комбинезона. Но вскоре он перестал чувствовать ноги, потом руки, а затем вообще все тело. С удивлением и даже некоторым страхом глядел он на локти, которые ему сейчас казались перекладинами-распорками…