ПРОЛОГ

Примерно шесть лет назад

— Ты уверена, что хочешь это сделать? — спрашивает мой брат-близнец Калеб, скрестив руки на худой груди. Он прикусывает нижнюю губу, а я закатываю глаза.

— Сколько раз ты будешь меня об этом спрашивать?

Я уже высунула ногу из окна своей спальни на втором этаже, а тяжелый армейский ботинок, надетый на ней, тянет меня к траве. Я уже миллион раз тайком выбиралась из дома — поиграть в салочки с фонариком, подглядывать за братьями, украсть немного отчаянно необходимого времени наедине, — но никогда еще не нервничала так, как сегодня вечером.

Или чувствовала подобное отчаяние.

— Сколько раз мне нужно это повторять, прежде чем ты поймешь, что это БЕЗУМИЕ? — шепотом кричит Калеб, бросая нервный взгляд через плечо.

Наши родители спят, и для того, чтобы сегодняшняя ночь прошла так, как мы планировали, мне нужно, чтобы все так и оставалось. Когда он снова смотрит на меня, у него хватает совести выглядеть виноватым за то, что чуть не спалил меня.

— Это мой последний шанс, Кэл, — тихо умоляю я, но мой близнец остается невозмутимым.

— Твой последний шанс на что, Кит? Что ты собираешься делать? Признаться в своей вечной любви только для того, чтобы он мог разбить твое сердце, как и любой другой девушке, с которой эти парни когда-либо вступали в контакт?

Я вздыхаю и перекидываю вторую длинную ногу через подоконник, глядя на облака, плывущие по серповидному лику луны.

— Просто… — Еще один тяжелый вздох вырывается у меня. — Если мама с папой проснутся, просто прикрой меня, ладно?

Когда я оглядываюсь через плечо, Кэл качает головой.

— Ну пожалуйста!

Он подходит к окну.

— Нет. Если ты пойдешь, то я пойду с тобой.

— Ты не…

— Либо я иду с тобой, либо ты не идешь. — Глаза моего брата отражают мои собственные — карие и решительные, такие темные, что почти кажутся чёрными. Мне знаком этот взгляд и знаю, что спорить с ним бессмысленно. — Тебе решать, Кит.

— Тусовщик, — поддразниваю я его и, прежде чем он успевает вытолкнуть меня из окна, прыгаю.

— И каков план? — спрашивает он, прыгнув на землю вслед за мной и бросившись бежать рядом.

— Брайс возьмёт нас с собой.

Когда Кэл начинает смеяться, я одариваю его самодовольной улыбкой, и мы оба запрыгиваем в родительский внедорожник, чтобы начать наше ожидание.

Адам Эверест устраивает сегодня вечеринку, грандиознее, чем когда-либо прежде. Он и остальные члены его группы окончили школу сегодня утром, и ходят слухи, что скоро парни переедут в Мэйфилд. Мой брат Брайс тоже окончил бы школу, если бы его не отстранили за то, что он испортил машину директора в рамках шутки старшеклассников. Наши родители наказали его на всю жизнь, или, по крайней мере, до тех пор, пока он не съедет. Но если я вообще знаю Брайса, это не помешает ему появиться на вечеринке года.

— Ты уверена, что он придет? — спрашивает Кэл.

Он нервно постукивает пальцами по подлокотнику со стороны пассажира, и я подбородком указываю на переднюю дверь. Наш третий по старшинству брат выходит на крыльцо, щеголяя иссиня-черными волосами, которыми славимся все мы, дети Ларсонов. Он тихо закрывает за собой входную дверь, нервно оглядывается по сторонам и трусцой бежит к Durango наших родителей, притормаживая, когда я слегка машу ему рукой с водительского сиденья.

— Какого хрена, Кит? — вопрошает он, распахнув мою дверь настежь и впустив в салон порыв весеннего воздуха. Затем бросает сердитый взгляд на Кэла, но тот лишь пожимает костлявым плечом.

— Мы тоже едем, — говорю я.

Брайс сурово качает головой из стороны в сторону. Он научился отдавать приказы, будучи звездным защитником нашей футбольной команды, но, видимо, слишком часто получал удары по голове, чтобы помнить, что я им не подчиняюсь.

— Нихрена, — говорит он, но, когда я кладу руку на клаксон, он напрягается.

Я единственная девочка в семье, но, выросшая вместе с Кэлом, Брайсом и двумя другими старшими братьями, я знаю, как играть грязно.

— Да, черт возьми.

— Она шутит? — спрашивает Брайс у Кэла, и тот поднимает бровь.

— А что, похоже, что она шутит?

Брайс насмешливо смотрит на нашего брата, а потом снова впивается взглядом в мою руку и спрашивает:

— Зачем ты вообще хочешь туда поехать?

— Потому что хочу.

Как всегда нетерпеливый, он снова направляет агрессию на Кэла.

— Почему она хочет поехать?

— Потому что хочет, — эхом отзывается Кэл, и Брайс ощетинивается, когда понимает, что мы делаем то, что обычно делают близнецы. Я могла бы поспорить, что небо сейчас неоново-розовое, и Кэл прикрыл бы мою спину.

— Ты серьезно собираешься заставить меня взять вас? — выражает недовольство Брайс. — Вы же гребаные первокурсники. Это очень неловко.

Кэл бормочет что-то о том, что технически мы теперь второкурсники, но слова теряются в язвительности моего голоса.

— Как будто мы хотим тусоваться с тобой.

В своем отчаянии я случайно слишком сильно нажимаю на клаксон, и невероятно короткий, невероятно громкий гудок заставляет замолчать сверчков вокруг нас. Мы все трое застываем на месте, с широко раскрытыми обсидиановыми глазами и сердцами, которые бьются так быстро, что я удивляюсь, как Брайс не обмочился. Тишина повисает в пространстве между нашей машиной для побега и нашим домом с шестью спальнями, и когда свет не зажигается, коллективный вздох облегчения наполняет воздух.

— Извини, — говорю я, и Брайс смеется, нервно проводя рукой по своим коротко остриженным волосам.

— Ты заноза в моей гребаной заднице, Кит. — Он протягивает мне руку и вытаскивает из машины. — Садись на заднее сиденье. И не вини меня, если мама с папой накажут тебя до сорока лет.

Поездка к дому Адама занимает целую вечность, а времени совсем нет. Когда мой брат паркуется в длинной очереди машин на улице, выключает зажигание и поворачивается ко мне, я чертовски уверена, что это самая глупая идея, которая когда-либо приходила мне в голову. Я потеряла счет тому, сколько телефонных столбов и уличных фонарей отделяют меня от дома.

— Ладно, слушайте, — приказывает Брайс, переводя взгляд с Кэла на меня, — если явятся копы, я встречусь с вами у большого дуба у озера, ясно?

— Подожди, что? — переспрашивает Кэл, как будто только сообразил, что мы собираемся тусить на вечеринке с рекордным уровнем шума, где малолетки будут распивать алкоголь.

— Ладно, — соглашаюсь я за нас обоих, и Брайс еще мгновение изучает моего близнеца, прежде чем смиренно вздохнуть и вылезти из машины.

Я тоже вылезаю из машины, жду, когда рядом появится Кэл, и следую за Брайсом на звуки музыки, грозящие расколоть асфальт под нашими ногами. Вечеринка уже в самом разгаре, народ шныряет по огромному двору с красными пластиковыми чашками в руках. Брайс входит прямо в хаос у входной двери, и когда он исчезает, мы с Кэлом обмениваемся взглядами, прежде чем войти вслед за ним.

В фойе дома Адама мои глаза перемещаются вверх к люстре, которая отбрасывает резкий белый свет на то, что определенно кажется миллионом извивающихся тел, втиснутых в пространство. Я пробираюсь сквозь море плеч и локтей, через коридоры и переполненные комнаты, чтобы добраться до задней двери патио. Музыка в моих ушах становится все громче и громче с каждым шагом. К тому времени, как мы с Кэлом выходим наружу, она уже бьется в барабанных перепонках и пульсирует в венах. Между мной и тем местом, где Адам Эверест выкрикивает в свой микрофон тексты песен, огромный бассейн, заполненный полуобнаженными старшеклассниками. Джоэль Гиббон играет на басу слева от Адама. Новый парень, какой-то Коди, играет на ритм-гитаре рядом с Джоэлем. Майк Мэдден бьет в барабаны сзади.

Но все они — просто размытые очертания в моем периферийном зрении.

Шон Скарлетт стоит справа от Адама, его талантливые пальцы терзают соло-гитару, растрепанные черные волосы беспорядочно свисают над темно-зелеными глазами, сосредоточенными на вибрирующих струнах. Жар танцует у меня на шее, а Кэл бормочет:

— Он даже не самый горячий из них.

Я игнорирую его и приказываю ногам двигаться, неся меня вокруг бассейна туда, где собралась огромная толпа, чтобы посмотреть на группу. В своих армейских ботинках, рваных джинсах и свободной майке я слишком одета, стоя позади выряженных в бикини черлидерш, которые не поймут разницы между Фендером и Гибсоном¹, даже если я разобью инструменты об их обесцвеченные головы.

Песня заканчивается тем, что я стою на цыпочках, пытаясь разглядеть что-то поверх подпрыгивающих волос, и с раздражением поворачиваюсь к Кэлу, когда группа благодарит толпу и начинает собирать свои вещи.

— А теперь мы можем пойти домой? — спрашивает Кэл.

Я отрицательно качаю головой.

— Почему нет? Шоу закончилось.

— Я пришла не за этим.

Кэл пристально смотрит на меня, словно взглядом заглядывая мне в душу.

— Ты серьезно собираешься с ним поговорить?

Я киваю, и мы удаляемся от толпы.

— И что скажешь?

— Еще не придумала.

— Кит, — предупреждает Кэл, его темно-синие конверсы замедляются и останавливаются. — Чего ты, собственно, ожидаешь? — Взгляд темных глаз брата печален, и я жалею, что мы не стоим ближе к бассейну, чтобы я могла столкнуть его туда и стереть это выражение с его лица.

— Ничего.

— Тогда зачем все это?

— Затем, что я должна это сделать, Кэл. Мне нужно поговорить с ним, хотя бы просто сказать ему, как сильно он изменил мою жизнь.

Кэл вздыхает, и мы оба прекращаем разговор. Он знает, что Шон для меня больше, чем просто подростковая влюбленность. Впервые я увидела его играющим на гитаре на школьном шоу талантов, когда мы оба еще учились в средней школе. Я училась в пятом классе, он — в восьмом, и они с Адамом устроили акустическое представление, от которого у меня мурашки побежали по коже. Они оба сидели на табуретах с гитарами на коленях, Адам пел вокальную партию, а Шон — бэк-вокал, но то, как пальцы Шона порхали по струнам, и то, как он терялся в музыке, — он забрал меня с собой, и я тоже потерялась. На следующей неделе я убедила родителей купить мне подержанную гитару и начала брать уроки. Теперь мое любимое занятие навсегда будет связано с человеком, который научил меня любить его, с человеком, в которого я влюбилась в тот день в спортзале средней школы.