Одевшись, она отправилась в лес и нашла там свое укромное местечко — темный небольшой, слегка сплющенный валун, настолько древний, что время сгладило его острые края. Идеально, чтобы присесть. Она опустилась на его прохладную грубую поверхность и стала ждать.

Это одно из ее излюбленных мест не только на острове, но и во всем мире, пожалуй. Зрелище цветущих под незыблемо возвышающимися секвойями папоротников и орхидей — словно щедрый бальзам на душу для той ее части, которая досталась ей от далеких предков пустыни. У этого места своя особая Сила, с оттенком изумрудной травы. Древнее величие, наполненное бесконечным парадом залитых Солнцем дней, ночей, когда Луна сияла сквозь листву, и неистовым грохотом морских штормов.

Карлинг прислушивалась, пока не уловила на краю сознания легкое волнение. Едва заметное и, тем не менее, отличающееся от других тихих шорохов ночи. То был даже не звук. Нет, скорее, это чье-то присутствие, мягко касающееся ее магии робкими осторожными пальчиками. И тогда она поняла, что больше не одна.

— Я пришла сказать вам, — обратилась она тихим голосом к крылатым созданиям, которых никогда не видела в дневное время, — что мне нужно уйти. Я постараюсь вернуться. Хотела бы сказать это с уверенностью, но не знаю точно, получится ли у меня, так что я защитила вас, как смогла, — они хорошо поработали с Дунканом, расставив, где только возможно, магические щиты и предприняв все допустимые юридические меры. Но она прекрасно понимала, что ни магия, ни закон не вечны. Все течет, все изменяется. По крайней мере, она успокаивала себя тем, что сделала все, что в ее силах.

Ну вот, еще одна обязанность выпала из ее ответственности. Пожалуй, ей по душе это растущее чувство свободы, если бы дамокловым мечом над ней не висела смерть. Но вдруг правда, не спросив на то разрешения, сорвалась с ее уст, и в темноту, словно порхающие бабочки, вырвались слова.

— Я буду скучать по вам, — прошептала она, глаза жгло непролитыми слезами.

Давно, очень давно она перестала ощущать себя живой. Ее существование подчинялось, скорее, воле разума, а в сердце не осталось места эмоциям. И что теперь? Спустя столько веков иссушающей пустоты душа вдруг ожила, а чувства переживают ренессанс. Но возрождение, как и любое изменение в жизни, не дается легко. Однажды обнаружив в потаенном уголке своего сознания колодец, полный слез, она поняла, что больше не сможет их сдержать.

Раздался легкий шелест. Затем присоединились другие едва уловимые шорохи. Да, это в самом деле шуршали крылья у нее над головой. Карлинг подняла глаза, и нежное прикосновение скользнуло по ее щеке. Она протянула руку, пытаясь зажать в ладони эту нежность.

Перышко. Такое же оставили ей на подоконнике в подарок. В темноте невозможно было рассмотреть его как следует, но это и не нужно: она знала, что перо черного цвета с ярким радужным отливом. И снова что-то мягкое коснулось ее кожи — лицо, шея, руки — лесные существа парили над ее головой, осыпая пушинками, которые кружились вокруг нее подобно ласковому ночному дождю.

Она смахнула непрошенные слезы с глаз и выпрямилась. Прошлое стало таким же неопределенным, как и будущее. Время оказалось тяжелым испытанием, стирающим в пыль все на своем пути. Труднее уже не будет, просто некуда.

И все же, кое-что ей стало понятно. В обеих версиях ее прошлого она родилась в нищете и была рабыней. И в обеих версиях достигла бессмертия, став Королевой.

«Я не менял тебя, — сказал Рун. — Ни тебя, ни твой характер или душу».

Она, наконец, осознала, что он имел в виду.

— Я снова знаю, кто я, — прошептала она.

И я возьму на себя ответственность за эту новую жизнь, какой бы короткой она ни была.

***

Закинув рюкзак Карлинг на плечо, Рун забрал свою спортивную сумку из основного здания и спустился по крутому склону на пляж ждать Карлинг. Соленый ветер кружил над водой. Прохладный влажный воздух приятно обдувал его разгоряченную кожу. Сняв через голову остатки разорванной футболки, Рун бросил их на песок рядом с остальными вещами и водонепроницаемым контейнером, который остался на берегу еще с тех пор, как Рун только прибыл сюда. Затем Вер повращал плечами вперед-назад, пытаясь немного ослабить напряжение, натянувшее его мышцы подобно рояльной струне.

Внутри что-то свербило. Ему казалось, что он в полшаге от черты, отделяющей логику от иррациональности. Причем непонятно, с какой именно стороны от этой черты он находился. И ему очень не нравилось, что Карлинг сейчас далеко. Разве она не понимает, насколько уязвима, когда с ней случается эпизод? Его бросило в пот от одной лишь мысли, что обморок может застигнуть ее прямо посреди оживленной городской улицы. Да, она считалась одной из самых опасных не только среди Ночных Созданий, но и среди представителей любых Древних рас. Вот только именно сейчас она была еще и самой беззащитной. Ничего не стоило ударить ее ножом меж ребер, пока ее тело оставалось неподвижным и не могло защитить себя, а разум застрял где-то в параллельном времени.

И раз эпизоды так влияют на него, когда он рядом с Карлинг, то кто или что еще может попасть под их воздействие? Какие еще существа или Силы могут просочиться в ее разум, или в прошлое, или в… ту непонятную хрень, которая происходит с ней, и наткнуться там на маленького храброго, очень свирепого и одновременно до боли хрупкого тигренка, каким была Карлинг в своем детстве?

Разве ты не изучаешь возможности своих врагов? Мимоходом брошенная фраза словно подняла на поверхность подводную часть айсберга, все те невидимые расклады напряженностей между магическими Силами, участвующими в игре. Рун подумал о черной магии, про которую упоминала Карлинг, о той голодной Силе, что питалась душами своих жертв, равно как и душами тех, кто эту магию практиковал. В голове всплыл образ, как вокруг юной Карлинг спиралью закручивается зловещее нечто, напоминающее черный дым. От этой картинки его снова бросило в пот.

Он больше не намерен держать данное ей слово. Резко повернувшись с намерением сейчас же пойти и разыскать ее, он издалека заметил Розвен, спускающуюся по крутой тропе вдоль утеса. На ней был гидрокостюм, ее светлые волосы собраны на затылке в привычный тугой хвост, а в руках она несла какие-то вещи. Оказалось, что это пара водолазных ласт, темный непромокаемый мешок и молчаливая поникшая тушка Распутина. Холодным раздраженным взглядом она бегло окинула обнаженный торс Руна, затем сваленные в кучу сумки и зависла на потертом кожаном рюкзаке Карлинг.

— Карлинг уходит? — поинтересовалась она.

— Мы собираемся в город, нужно кое-что выяснить, — ответил он.

И в тот момент, когда Рун собрался спросить, что с Распутиным и почему он так странно неподвижен, она швырнула все, что было у нее в руках — Распутина и остальные вещи — на землю. Вер метнулся вперед, поймав пса до того, как тот упал в песок.

— Что, черт возьми, ты творишь?

Вампирша игриво приподняла уголок губ.

— Расслабься. Маленький говнюк сейчас под заклинанием стазиса. Он все равно ничего не почувствует.

Рун осмотрел собаку в своих руках. Под густой шерстью спряталось обмякшее, но все еще теплое тельце. Пес не дышал, но Рун почувствовал его жизненную силу, неровное свечение, словно светлячок трепыхался под его пальцами. Какой-то незнакомый железный ошейник висел на нем и фонил магией. Рун осторожно пошевелил одной из его лап. Плоть под его пальцами оказалась податливой, а хрупкие мышцы на кости легко сгибались. Пес, возможно, не почувствовал бы удара, но стазисное заклинание никак не спасет от травм при падении.

— Как долго он может оставаться в таком состоянии? — спросил он.

— Ну, около суток, может, больше. До тех пор, пока магия на ошейнике не исчерпается и его не нужно будет снова заряжать. Это то самое заклинание, которым Карлинг погрузила Тьяго в стазис, когда тот истекал кровью и был почти покойник. Собака же ничего не ощущает. Ему сейчас просто отлично, и это даже удручает.

Он обратил внимание, что осматривает одну из искривленных лап Распутина. Наклонившись, он осторожно уложил собаку на песок.

Затем резко повернулся и с рычанием кинулся на Розвен. На ее лице отразился шок. Девушка попыталась отскочить назад, но куда ей было тягаться с ним в скорости?

Вер сжал в руке ее тонкую шею, приподнял вампиршу над землей и ощутимо встряхнул. Ее тело рывком дернулось назад и опять вперед. Глаза вспыхнули раскаленной до красна ненавистью, а рот широко раскрылся, обнажая клыки. Когти она тоже выпустила и впилась ими в его предплечье, оставляя глубокие борозды. Кровь Руна густо окропила песок.

Не обращая на раны ни малейшего внимания, он снова тряхнул Розвен, приблизив ее к себе.

— Повзрослей уже, наконец, чокнутая капризная сучка!

Но она еще сильнее вонзила в него свои когти. Рун почувствовал момент, когда они царапнули кость в его руке.

— Я отдала ей все, — прошипела Розвен.

— Да нихрена ты не отдала, — раздраженно отозвался он, швырнув ее на землю с такой силой, что не столько услышал, сколько ощутил под пальцами, как у девицы внутри что-то хрустнуло. С ее губ сорвался сдавленный крик. Розвен выгнула спину дугой, пытаясь вывернуться из его хватки. — Заткнись. Ничего с тобой не случится, ты скоро исцелишься. Чего не скажешь о Распутине, который запросто мог бы сломать себе шею, когда ты бросила его.

— Да хорош, — выдохнула она, снова вцепившись в его руку. — Сомневаюсь, что ты переживаешь об этом уродце больше, чем я.

— Я понимаю его лучше, чем ты думаешь. Он альфа-самец. И все его выходки легко поддаются воспитанию при должной тренировке, — он наклонился к ней. — А еще я не шатаюсь по округе, убивая или калеча всех вокруг только потому, что что-то пошло не так, как я хочу. Ты получила розовый листок (Извещение об увольнении. Первоначально печатались на бумаге розового цвета тж. walking ticket;- прим. перев.). Так что прими это и двигайся дальше.