— Ну что за идиот, ну что на тебя нашло?!

Ваня показал ему фак, убрал телефон во внутренний карман.

— Ждём.

— Ждём, — злобно поддакнул Василий.

Молчали оба. Ваня очистил штаны, выбил из ворота обуви снег, растёр замёрзшие руки. Вид говорящей сороки не выходил из головы, собственно, как и прекрасного, почти кукольного, трупа. Какое-то безумие, но слишком реальное, чтобы быть неправдой. Здесь точно нет его вины?.. Кашлянул. Испуганно выдохнул: тишина ударила по ушам. Только сейчас он понял, что вокруг невероятно тихо, лишь едва-едва воет ветер. Шоссе пустое, что неправдоподобно для одной из выездных городских дорог. Только всё тот же ветер. И только мягкий снежный скрип под ботинками Василия. Последний замер, глянул на Ваню. Крест очертился.

— Может, хотя бы палец съедим, пока не приехали?

Далёкий гул мотора зазвучал как вблизи. Вскоре из-за поворота показалась машина с выключенными мигалками. Ваня взобрался на насыпь, замахал руками. Когда с трудом съехал с горки, следователи уже припарковались у обочины, почти вплотную к насыпи, и торопливо вышли. Было их двое — однолицые, безволосые, плотные, в тёмных бушлатах с меховыми воротниками и в шапках без козырька.

— Ангел! — раздражённо крикнул Василий, скатываясь вслед за Ваней. — Там ангел!

— Не человек? — спросил один из полицейских, говорил в нос, но чётко и громко.

— Нет!

Тот, который спрашивал, цокнул, второй достал рацию и, как только затихли помехи, невнятно, не менее в нос, что-то проговорил. Первый в это время спросил у Вани:

— В первый раз?

Ответил Василий:

— Да, кажется, он в первый раз.

Первый харкнул в снег. Второй убрал рацию, вытащил из кармана вейп и затянулся. Причмокнул.

— Ну что ж, придётся съесть вашего ангела. Не просто же так мы приехали.

Ваня ощутил, что как никогда близок к тому, чтобы расплакаться. Первый полицейский глянул на машину, поправил шапку, уже слегка припорошённую снегом.

— От чертей закрыл?

Второй выдул ладановый дым.

— Крестик повесил. Ни одна дохлая манда не залезет. Ну, ребятки, ведите.

Ваня кожей ощутил жар гневного взгляда Василия и буквально прочитал мысли друга: «А ведь мы могли сами его съесть!»

Ангел покоился всё там же — ещё более красивый, усыпанный кристалликами-снежинками. Первый полицейский присвистнул, сел на корточки, ощупал бугорок живота, надавил. Одобрительно замычал. Второй спрятал вейп в карман, из него же вытащил складной нож, воткнул в жирное бедро — лезвие вошло будто в нагретое масло, плоть немного промялась, кровь не выступила. Ваня смотрел как в бреду, ошалело глянул на Василия. Друг облизнулся, наблюдая за разделкой, крест над бровями почернел.

Первый полицейский аккуратно выводил ножом круг. Второй присоединился, но точно таким же ножом быстро, надавливая, вырезал квадрат. Порезы были бескровными, широкими, с едва заметными трещинами, словно по корке пирога. Оба одновременно, выгнув кисть, подрезали сердцевину и осторожно подняли «куски». Без костей, слоёв жира, мяса, тонкой плёнки фасций — просто однородная мякоть, издалека похожая на бледный пористый манник.

Вкусили одновременно, замычали, захрипели. Прекрасный ангел зиял двумя фигурными дырами с темнеющим манником на дне.

— Так подходите, не стесняйтесь!

Ваня отрицательно помотал головой, но Василий охотно присоединился. Ему дали правую ладонь, он тут же откусил три пальца, зажмурился, чуть ли не хрюкнул от удовольствия.

— Эй, парень, да не бойся ты, у всех бывает в первый раз, — позвал первый полицейский.

— Я не буду есть человека.

— Ты откуда такой взялся? Какой ещё человек? — чавкая, проговорил второй. — Ангел это. Ну а то, что дохлый… Сам виноват пернатый, что над лесом пролетал. Все знают, здесь хтонь живёт и таких вот жирных красавцев подстреливает. Не боись, подходи. Ангелы чистые — не отравишься.

— Вань, — коротко позвал Василий и протянул половину ладони, переходящую в запястье. — Попробуй.

Ваня скрежетнул зубами, но под ясным и таким милым взглядом Василия подошёл ближе, отломил немного рассыпчатой плоти с тонким, скрепляющим слоем кожи. Осторожно положил на язык, прожевал. Вкуса у ангела не было. Вообще. Но было послевкусие, сильнейшее, щиплющее язык. Едкая сладость с ложкой кислого уксуса. Захотелось ещё, но парень пересилил себя. Не настолько он безумен.

Первый полицейский одобрительно кивнул:

— Молодец. Мужик! Давно пора. Это бабы там у себя землю задабривают, мы же трапезничаем пищей мужской.

Второй полицейский, прикончив свой кусок, наклонился к лицу ангела, соприкоснулся носом, поцеловал. Ваня внутренне вздрогнул. Мужчина оттянул губу трупа, кожа порвалась, словно плотный мармелад. С причмокиванием заглотил. Василий выдёргивал лоснящиеся золотистые волосы, тут же закидывал в рот.

— Точно не хочешь, Вань? Они как хворост с клубникой.

— Не, спасибо. Не голоден.

К концу трапезы полицейские расчленили ангела. Первый закинул на плечи крошащиеся руки, второй прижал к себе жирную ногу, успевая выкуривать вейп. Плотный ладановый дым бил Ване в лицо. Также мужчины забрали себе зубы — белоснежные карамельки выковыривали ножами — и глаза. Однако, подумав, один глаз отдали Василию со словами:

— Всё-таки неправильно это — дар у вас забирать, хоть он и вкусный. Оставим один. Надеюсь, не обосрётесь перед Амей. Мы приедем завтра: вдруг надо будет вас похоронить. Удачи!

Ваня и Василий остались одни. На рыхлое, дырявое тело ангела было страшно смотреть — отсутствие крови, как ни парадоксально, делало картину ещё более извращённой. Единственная конечность, нога, вывернута, искусана и изрезана. На месте пальцев — размокший манник. Лицо — уродливая пародия на человека, обсыпанный снежинками кусок глины без глаз и с порванным ртом. Ваня отвернулся.

— Кто такая Амя? — спросил он.

Василий пожал плечами, не отвлекаясь от разглядывания глаза ангела на ладони.

— Может, она украла твою любовь ко мне?

— Да ничего никто не крал, не люблю я тебя! — раздражённо ответил Ваня. — Безумие! Вокруг происходит какое-то безумие! За что?! Почему всё так реально? Неужели дело в грибах?.. Вась, быстро давай мне свою камеру!

Василий застыл с глазом во рту, белёсый ангельский зрачок мгновение смотрел на Ваню, после чего был заглочен.

— Фу! Нахер ты это сделал?! Ай, забей, давай камеру.

— Зачем? — спросил Василий, прожёвывая мерзкий десерт.

— Хочу заснять ангела, небо, себя. Чтобы дома пересмотреть и убедиться — всего этого на фотках нет.

Когда Canon оказалась в руках Вани, что-то в лесу изменилось — неуловимое, возможно, невидимое глазу. Как только объектив нацелился на расчленённого ангела, а кнопка съёмки щёлкнула, поднялся ветер. Он игнорировал деревья, ветви, для него не существовало преград, дул сильно, как в степи.

Ваню и Василия привлёк шум ломаемых деревьев. Берёзы трещали, стволы лопались, в стороны били фонтаны щепок, в воздух поднималась снежная волна. Невидимая сила летела прямо на них, оставляя после себя чудовищный бурелом.

— Амя! — крикнул Василий, крест сложился над бровями. — Там Амя!

Ваня ничего не видел, кроме приближающегося разрушения. Колени дрожали, разумом завладела паника, побуждая бежать, но вместо этого парень приложил видоискатель к глазу и щёлкнул. Щёлк, щёлк, щёлк. С каждым разом на секунду показывалась фигура, парящая впереди заснеженного ада. Щёлк. Обнажённая женщина. Щёлк. Копна пшеничных волос тучей вздымается вверх, чернеет, становится ртутью небес. Щёлк. Костлявая, бледная, как труп. Щёлк. Амя.

Безумный шквал замер, ангела засыпало берёзовыми щепками. Запахло влажной грязью.

— Она стоит перед нами, — сказал Василий.

Ваня опустил камеру, не решаясь сфотографировать Амю вблизи.

— Она что-то хочет. — Василий вытянул шею, как гусь, боясь сойти с места. — Показывает на себя, на нас. На губы.

— Только не говори, что…

— Она хочет, чтобы мы поцеловались.

Невдалеке с грохотом рухнула берёза, изрядно поломанная явлением Ами.

— Я не собираюсь этого делать! — крикнул Ваня и едва устоял на ногах, так как земля содрогнулась; с верхушек деревьев посыпался снег. — Она, что, топнула?

— Почти. — Василий сглотнул. — Просто шагнула.

— В жопу всё!

Ваня ремешком повесил камеру на локте, шагнул к Василию. Глянул на губы и тут же потерял решимость.

— Безумие… — Выдохнул. — Тебе не будет мерзко?

— Нет. Если не убьют — уж точно.

Ваня нервно усмехнулся. Приблизился, прикрывая глаза, и поцеловал. В самом начале по-детски, символически соприкоснувшись губами. Потом, словно различив эхо от недовольного крика Ами, по-настоящему, упершись носом в румяную щеку. Василий ответил, неловко подняв руки, как будто не решаясь обнять. Первый поцелуй. Правда, радости он не принёс, было страшно, не более.

Когда отстранились, Василий вытер губы ладонью. Ваня заметил это и почувствовал растущую обиду.

— Она довольна?

— Ещё что-то хочет. Указала на тебя, Вань.

— Час от часу не легче!

— Теперь на меня. И, нда… Она коснулась себя. В промежности.

— То есть она хочет, чтобы я коснулся тебя в промежности?

Некоторое время Василий не отвечал, смотря в пустоту.

— Она дрочит.

Ваня улыбнулся, разглядывая бурелом. Улыбка стала широченной, болезненной. Засмеялся — так, что аж выступили слёзы. Засмеялся и Василий. В истерике бились долго, видимо, всё то время, пока Амя себя удовлетворяла.

— Снимай штаны.

— А?..

— Снимай штаны. Не так я себе это представлял, но выбора нет.

Василий, с крестом над бровями, стыдливо покрасневший, глянул так, словно не понял ни единого слова. Но тут же расстегнул нижние пуговицы куртки, развёл края. Не без труда справился со шнуровкой на утеплённых штанах, припустил их вместе с трусами, безостановочно матерясь. Матерился и Ваня, чуть наклонившись, глядя на сморщенный член.