ГЛАВА 1

Я обнажена, ты  ―  одет.

Кажется, так было всегда. Тебе просто нравится смотреть на мое обнаженное тело? Или это очередной способ контроля, манипуляции? Способ, чтобы держать меня взаперти, пленницей? Я думаю, оба варианта. Когда я раздета, что происходит очень часто, ведь теперь я живу в твоем похожем на пещеру доме, твои глаза постоянно скользят по мне, стреляют, поглощают каждый изысканный изгиб моей плоти. Они всегда на мне, даже когда ты в работе. Они быстро перемещаются с ноутбука на меня. Замедляются на аккуратной ровной шее, медленно смещаются на ложбинку между крупных грудей, затем на плоский живот, соединение между бедрами, а затем, как-то неохотно, как иногда кажется, ты заставляешь себя вернуться к работе.

Жизнь с Калебом Индиго  ―  музыка клавиш ноутбука, клик и клац, увертюра взглядов, прямых и украдкой. Ты ведь постоянно работаешь. Постоянно. Я просыпаюсь в полночь от звонка твоего телефона - обычный телефон со стандартной мелодией - и твоего краткого ответа:

―  Индиго.

Слушаешь внимательно, сосредоточенно, отвечаешь кратко, по делу, завершаешь вызов, кладешь телефон рядом на тумбочку и грубо прижимаешь меня к груди. Четыре утра: надеваешь брюки, влезаешь в рубашку, что-то пишешь по телефону и объявляешь, что появились дела по работе, а затем не возвращаешься до трех утра или четырех, а бывает и до шести. При возвращении выглядишь помятым и небритым с черными кругами под глазами. Тем временем я, ожидая твоего возвращения, не сплю. И ты это прекрасно знаешь.

И ты стоишь у моей стороны кровати, глядя на меня в ожидании. Я переворачиваюсь и смотрю на тебя. Медленно ты избавляешься от одежды. Ты не отводишь от меня взгляда, иногда убираешь простыню, обнажая меня. Я не могу не заметить, как натягивается молния на брюках, пока ты осматриваешь меня. И в тот же миг во мне вспыхивает желание.

Ничего не могу поделать.

Но я очень стараюсь. Просто чтобы проверить, не появился ли хоть малейший самоконтроль, когда ты рядом.

Но результат всегда один и тот же: я вижу тебя, наблюдаю, как ты освобождаешься от рубашки: быстро расстегиваешь ее, взмахиваешь руками, чтобы свести лопатки - и рубашка падает. Твой торс обнажен, великолепен, скульптура загорелого мускулистого совершенства. У меня перехватывает дыхание, я снова и снова сглатываю, будто могу проглотить свою потребность в тебе. Затем мой взгляд устремляется вниз, скользит по рельефному прессу с восемью кубиками, опускается к паху, выпирающей ширинке, и бедра сводит от горячего желания. От страсти начинаю задыхаться.

И мне не надо ничего говорить.

Ты расстегиваешь штаны, берешься за собачку молнии большим и указательным пальцами, медленно тянешь ее вниз. Выпускаешь свое желание на волю. Твой член покачивается у моего лица: огромный, твердый, идеальный.

И я погибаю.

Все мои желания исчезают.

Твои руки будут грубо прикасаться к моей плоти, царапая, дразня, обладая. И я буду наслаждаться этой грубостью в крепких объятьях жестких рук на моих ягодицах, тянущих меня к краю кровати, поддерживающих меня, когда ты погружаешься в меня, вызывая хныканье.

И я разобьюсь на осколки для тебя, наблюдая, как твои сухожилия на шее пульсируют и напрягаются, как живот сгибается, а бедра двигаются в такт; наблюдая, как пульсирует бицепс, когда ты держишь меня без малейших усилий за любую желаемую часть тела.

И ты тоже кончишь, но как всегда не быстро. Не раньше, чем я достигну своего апогея. А иногда пока я не достигну его дважды. Если я не достигаю его под напором толчков твоего тела, ты нажимаешь большим пальцем на клитор и заставляешь меня нежными, искусными, настойчивыми круговыми движениями, как будто точно знаешь, как доставить мне удовольствие.

Когда ты получаешь разрядку, это происходит тихо, с напряженным стоном, возможно, капли пота стекут по лбу, как будто даже твой пот подчиняется правилу искусности, которое, кажется, диктует твое существование.

А затем, покончив со мной, ты прикоснешься пальцем к моему лбу, отбросишь назад локон волос цвета воронова крыла и подаришь миг зрительного контакта, миг личной связи. Всего лишь миг, лишь кусочек времени. Но хотя бы что-то. Будто ты знаешь, что мне именно это и надо, чтобы продолжить эту... игру.

Уловки.

Обман.

Эти лже-семейные отношения.

Без этого мига интимности, заключенного в посткоитальном взгляде, я бы сгорела. Взорвалась.

И все равно я не удовлетворена. Встревожена.

Ты знаешь об этом.

Я знаю об этом.

Но мы не говорим об этом. Я пытаюсь, но ты увиливаешь, сворачиваешь разговор как грязный ковер. Отвечаешь на звонки, утверждаешь, что должен бежать на встречу, ответить по электронной почте, договориться с брокером.

Подопечные на обучении. Хотя ты слишком умен, чтобы никогда не упоминать при мне своих «подопечных».

Но я знаю, что ты ходишь к ним. Знаю, как ты «учишь» их, «принимаешь экзамен», когда уходишь от меня.

Я знаю.

Хотела бы я не знать, но я знаю. И не могу не знать. Это я тоже пробовала.

Ты проскальзываешь в белоснежную, идеально выглаженную рубашку, застегнутую до второй пуговицы сверху, заправляешь ее в брюки таким образом, чтобы пряжка твоего тонкого черного кожаного ремня находилась точно под линией пуговиц и над ширинкой. Ты закатываешь рукава до локтя на идеальную одну четвертую, проводишь рукой по своим темным волосам и уходишь. Уходишь, не сказав ни слова прощания, ни намека на то, куда собираешься или когда вернешься.

Бросаешь на меня беглый взгляд, это и есть миг нашей близости, касаешься большим пальцем моего локона, заправляя его мне за ухо. А после просто уходишь.

И я точно знаю, куда ты направляешься.

Ты не идешь к брокеру заключать сделку. Ты не идешь на переговоры с другими бизнесменами. Ты не идешь подписывать контракт или разыскивать новое помещение, или исследовать потенциальные инвестиции в недвижимость. Это все, что мог сделать бизнесмен; теперь я знаю, я изучала это. Ты президент, генеральный директор и председатель правления «Indigo Services, LLC», а также дюжины других предприятий, как частных, так и публичных. Ты должен сидеть в углу офиса со стационарным телефоном, прижатым к уху, компьютерным монитором перед собой, обсуждая отчеты «P-and-L», означающие прибыль и убытки... подписывать квартальные отчеты, которые не покажут даже пара.

Пар - это термин в гольфе, означающий минимальное количество ударов до заполнения лузы, но он часто используется в разговорах, чтобы обозначить минимальный стандарт. Я учусь новому теперь, когда у меня есть доступ к Интернету.

Ты определенно должен все это делать; я изучила, чем занимаются все гендиректора, что делают бизнесмены. Из телевизора, из книг, из интернета.

И я не думаю, что ты выполняешь хоть что-то из этого. Или же делаешь, но не тогда, когда я это предполагаю.

В четыре утра ты отвечаешь на электронную почту. В шесть будишь меня, чтобы заняться сексом, делаешь зарядку с полседьмого до полдевятого, принимаешь душ, ешь легкий завтрак, а потом, в девять, ложишься спать и спишь до полудня. Просыпаешься, вновь отвечаешь на электронные письма, созваниваешься со всеми, кто успел тебе позвонить, проделываешь некоторые манипуляции с электронными таблицами и графиками, а после просто уходишь.

Или иногда, после утреннего секса со мной, ты принимаешь душ и тогда уходишь.

И когда ты возвращаешься, то попросту избегаешь меня. Ты идешь в спортзал. Бреешься. И избегаешь меня. Работаешь. И продолжаешь меня избегать.

В конце концов, ты, возможно, посидишь со мной, мы пообедаем, поехав в ресторан, или же пойдем в театр.

А Калеб?

Я знаю, чем он занимается, когда уходит, когда игнорирует меня.

Он «учит» своих «подопечных».

«В переводе» это означает ― трахает.

Обучает бывших проституток, наркоманок и бездомных, как доставить удовольствие мужчине. Как правильно делать минет. Анальному сексу. Как управлять мимикой лица, чтобы выглядеть сексуально и соблазнительно во время этого. Как просить о сексе, не произнося при этом ни слова.

Ты обучаешь их этому, показывая все на практике.

Трахая их.

Они берут в рот твой член, а ты начинаешь инструктировать их, обучая искусству фелляции.

Ты наклоняешь их над кроватью и вставляешь свой член в пятую точку, рассказываешь им, как точно не повредить себе ничего в процессе, как точно получить удовольствие.

А после, вытащив свой член у них изо рта, ты кончаешь им на лица, утверждая, что это для их же блага, так как некоторым клиентам, хоть ты и не в их числе, это нравится. Или может нравиться.

Откуда я все это знаю?

Я дружу с Рейчел. Из третьей квартиры, снизу на третьем этаже. Рейчел, ранее известная как ученица под номером шесть-девять-семь-один-три, или просто «Три» для краткости. Ученица в твоей программе «С улицы в невесты». После того как ты уезжаешь на день, после трех часов сна, после того как я наблюдаю, как твой белый гладкий Майбах элегантно скользит по Пятой авеню, я спускаюсь на лифте на третий этаж и стучу в дверь номер три с бутылкой белого вина в другой руке.

Рейчел разливает всю бутылку в два стакана  ―  не в бокалы, потому что она не владеет ни одним из них, а скорее в большие цилиндрические стаканы для сока  ―  и мы пьем его, сидя на ее кровати, и разговариваем. Она рассказывает мне все. О своей прежней жизни, о которой она не хочет говорить, но почему-то открывается мне. О ее нынешней жизни в качестве невесты на обучении. Она мне все рассказывает. Иногда слишком много.

― Прости, для тебя это СМИ? - всегда спрашивает она.

СМИ: слишком много информации.

―  Да,  ―  говорю я ей. То, что ты был там, в той самой кровати, на которой сижу я, трахал ее в задницу, - это слишком много информации. То, что ты вытащил и кончил на ее спину,  ―  тоже слишком много информации.