ГЛАВА 11

Дождь бьет меня осколками, острыми как ледяные ножи. Я дрожу, но не от холода − я истекаю кровью. Я чувствую ее привкус во рту, чувствую теплые и липкие струи крови, бегущие по моей голове, стекающие по бедрам и щекам, каплями падающие с подбородка. Тьма. Все во тьме, и только бледный прямоугольник света, пробивающегося через оконное стекло, отсвечивает пятном, освещая часть улицы и тротуара, как светящийся бордюр между ними.

Я слышу звук сирены. Он похож на трели доисторических птиц, которые эхом отражаются от стен зданий.

Я просто хочу тепла.

Я не хочу боли.

Мой желудок сжимается, и я слышу звуки. Стоны. Крики.

Мое горло болит, и я понимаю. Эти крики и стоны издаю я.

Я совсем одна.

Я не могу поднять голову.

Я вижу впереди пятно света и мечтаю дотянуться до него. Мне хочется заползти в него, погреться в его тепле. Ведь там гораздо теплее, чем здесь, под злым проливным дождем, который пронизывает до костей, замораживает до самого мозга.

Почему я здесь? Я не помню.

У меня есть идея для сценария фильма ужасов или страшного сна. Осколки битого стекла, покореженный металл. Бритвы, полосующие мою кожу на голове, обнажающие кости черепа. Молотки, бьющие по всему телу. Состояние невесомости. Тьма.

Кровь.

Очень много крови.

Лицо возникает передо мной. Это Ангел?

Нет. Темный. С глазами, похожими на осколки ночи, в них слишком много грешных снов, что говорит о нем как об обитателе ночных кошмаров.

Он − инкуб.

И мне кажется, что я вижу, как расправляются его крылья по бокам мокрого, атлетически сложенного тела, они похожи на спиральные хвосты кнута, на пернатых змей. Я моргаю, нет − это всего лишь человек.

Я моргаю. И я знаю чье это лицо.

Я кричу, а может просто пытаюсь кричать. Он поднимает меня, и я вижу кровь на его руках, когда тот проводит по моим волосам, убирая их с моих глаз.

Мир покачнулся и начал темнеть, и черная дыра уже засасывает меня в свою воронку, где на самом дне я вижу языки пламени. Я хочу быть там, среди огня, там, где тепло. Я хочу быть в этом пламени. Хочу прямо в центр огненной стихии.

Я напрягаю мышцы, но железные обручи крепко держат меня. Я почти уже достигла пламени. Я всматриваюсь в языки огня и вижу руку, почти черную в обгоревшем рукаве рубашки, скрученные лохмотья ткани. Возможно, мне все это кажется. Наверное, мне просто причудилось это пламя.

Я не знаю. Знаю, что мне очень холодно.

Ужасно холодно.

Я знаю, жизнь − это боль.

Я знаю, что стальные обручи, удерживающие меня, они теплые. И я чувствую на своем лице дыхание с запахом виски.

Я смотрю вверх и взгляд пронзает меня.

− Тссссс. Все будет хорошо. Я помогу тебе. − Голос с текстурой затемненной комнаты, Ровный, бархатный, сильный, глубокий.

Я падаю. Борюсь с гравитацией, понимая: это путь во Тьму, а Там во Тьме скрывается Мрак. Я не очень понимаю, что означают мои мысли, но я должна бороться, попытаться выиграть.

Но я проигрываю.

Я падаю.

Сквозь бездонную Тьму. Я падаю.

***

Я вздрагиваю и просыпаюсь. Мой голос сорван. Мое горло болит от криков.

Ты отбрасываешь назад прядь волос. Закрываешь мой рот ладонью.

Я все еще во сне.

Я отталкиваю тебя от себя. Твои прикосновения неприятны мне, твой голос не дает передышки от навязчивых образов, возникающих в моей голове.

− Отстань. Уходи!

− Это я. Калеб.

− Я знаю. − Я борюсь за каждый свой глубокий вздох. − Нет! Не трогай меня! − Я сажусь, закутываюсь в одеяло, натягивая его на плечи, прижимая к себе, мои глаза зажмурены так сильно, что я вижу звезды в темноте. Я не хочу делиться этим с тобой, но должна сообщить этому миру, что он не должен рушиться в моем сне, не может затеряться в глубине моего разума.

− Я помню много воды вокруг, − шепчу я. − Я помню Тьму. Помню Боль. Я не забыла этот холод. Как лежала на тротуаре, смотрела на это пятно света и мечтала доползти до него, потому что, возможно, там будет теплее. А потом − ты... и Пламя. Я чувствую, в этом сне было что-то еще, чего я не помню. Не могу увидеть.

− Но сейчас ты в безопасности. С тобой все хорошо.

Я трясу головой.

− Нет, я не в безопасности. Только не с тобой. Ты не говоришь мне всей правды. В этом нет правды. И я − не в порядке. Я бесплотный призрак, не человек. И я не знаю, как сложить куски мозаики в одну картину. У меня нет всех фрагментов.

− Изабель… − начинаешь ты.

Взмахом руки я останавливаю тебя и касаюсь твоей ноги.

− Нет. Замолчи. Ты − инкуб. Ты лжешь!

Момент молчания. И твой голос холодный и отстраненный, когда ты встаешь.

− Доктор Франкель здесь. В Башне есть клиника на несколько этажей ниже. Он находится в ней.

Я вскакиваю, одеяло падает на пол у ног.

− Я готова. Идем.

− Хочешь что-нибудь поесть? − спрашиваешь ты.

− Не начинай внезапно делать вид, что ты заботишься обо мне, Калеб. − Я пытаюсь пройти мимо него.

Но ты хватаешь меня и зажимаешь в тиски объятий. Разворачиваешь к себе. Железной хваткой хватаешь за подбородок, сжимаешь так, что, кажется, раздробишь кости.

− Тебе никогда не понять степень моей заботы о тебе. − И ты отпускаешь меня.

− Нет, не понять. − Я смотрю на тебя. Твои глаза сверкающие, горячие, открытые, дикие, излучающие ярость и агонию, я вижу это. − И не хочу понимать! − Это откровенная ложь.

Ты отчаянно смотришь на меня, мышцы челюсти сжаты запредельно, так что желваки ходят, твои глаза что-то выискивают в моих, что-то нужное. И не находят, я ни о чем не думаю.

− Я не понимаю, что мне сделать, чтобы ты поняла, я не такой как ты думаешь!

− Ты и не пытался.

− Я пытался. Так долго, так...

− Как долго, Калеб? Как? − Мое понимание о временных рамках моей собственной жизни не имеет никакого смысла.

Годы, даты, как долго я находилась в коме, сколько лет своей жизни я помню, насколько надежны мои воспоминания об этом времени... все это под большим вопросом. Я ничего не знаю, а то что знаю – не обязательно правда.

− Сколько мне лет? − спрашиваю я.

− Они не знали точно, сколько тебе было лет, когда произошла авария, − говоришь ты.

− И в каком году произошла авария?

− В 2009, − ты отвечаешь без запинки.

− Как долго я находилась в коме?

− Полгода.

Я прохожу мимо тебя.

− Думаю, ты мне лжешь.

− Изабель...

− Отведи меня к доктору Франкель.

Ты сжимаешь челюсти, откидываешь голову назад. Смотришь на меня, сузив глаза.

− Хорошо, мисс Де Ла Вега. Как скажете.

Мы ждали лифт в полной тишине. И когда двери открылись, я повернулась к тебе.

− Говори мне правду, Калеб.

− Правду о чем?

− Правду обо мне. О том, что произошло. Обо всем!

Ты поворачиваешь ключ.

− Доктор Франкель ждет.

Ни одно слово не произнесено, пока лифт спускает нас на этаж ниже, и мы спускаемся на тридцать второй этаж. Безликие коридоры, абсолютно одинаковые двери, различающиеся лишь маркировкой цифр и букв. Кипельно-белая комната, кушетка, покрытая белой пеленкой поверх твердой синтетической кожи. И доктор Франкель, пухлый невысокий мужчина в неумолимом конце среднего возраста, к которому не благоволили ни время, ни судьба. Челюсть обвисла и подрагивает, его обвисший живот лежит на пряжке ремня, брюки цвета хаки плотно сидят на бедрах, но болтаются на лодыжках. Карие глаза не скрывают интеллект, а его маленькие руки ловкие, нежные и уверенные.

− А. Вот и пациент. Очень хорошо. − Хлопнув рукой по пеленке, которая мнется под моим весом, он приглашает меня присесть. − О да, я помню вас. Отличная чисто проделанная мной работа, хочу я вам сказать. Не осталось ни следа от ваших травм. Очень хорошо, просто отлично. Все будет быстро и легко. Местная анестезия, быстрый разрез и все закончится. Ни боли, ни страданий.

Я ложусь на кровать.

− Приступайте.

Он откашливается.

− Хорошо. Я вижу, разрез был сделан на вашем бедре. Мне нужно чтобы вы разделись. По крайней мере, до пояса.

Не долго думая, я задираю подол платья выше пояса, и, сосредоточив свой взгляд на стене, снимаю нижнее белье.

− Так лучше?

− Хм. Да... Я мог бы выйти из комнаты, вы же понимаете.

− Я хочу покончить с этим делом поскорее. Хочу, чтобы чипа во мне не было.

− Я не думал, что вы знаете.

− Я и не знала, − сказала я. − А теперь знаю.

Он кивает тяжелой головой.

− Понятно. Ясно. Я накину это на вас. − Доктор Франкель накрывает меня куском синей стерильной ткани, оставляя квадрат посередине открытым.

Квадратный вырез обрамляет мой шрам на бедре и доктор использует пластырь, фиксируя ткань, убеждаясь, что она останется на месте. Франкель достает пару стерильных перчаток и очень осторожно, касаясь лишь края раструбов, натягивает их на руки.

Поднимая шприц, доктор смотрит на меня.

− Маленький укол. − Он делает инъекцию, холод проходит по моей коже, и я уже ничего не чувствую. − Немного йода для дезинфекции вашей кожи... − Из маленькой надорванной коробки видно коричневую жидкость и ватный тампон.

Холодный йод окрашивает мою кожу в оранжевый.

Доктор разрывает еще один пакет, в нем скальпель и пара щипцов. Франкель подводит скальпель к моему шраму и надавливает, спрашивая:

− Что-нибудь чувствуете?

Я качаю головой.

− Нет!

− Очень хорошо. Я начинаю. Может, отвернетесь? И если вдруг анестетик начнет отпускать, дайте мне знать, и я добавлю дозу. Я не хочу, чтобы вы что-то почувствовали.

− Хорошо. Продолжайте.

Я с долей любопытства наблюдаю, как доктор Франкель прижимает кончик скальпеля к моему шраму, свободной рукой натягивая кожу рядом с ним. Короткий взгляд на меня, чтобы удостовериться, что я ничего не чувствую, и аккуратный надрез на всю длину шрама. Пошла кровь: он вытер ее куском ткани и раскрыл надрез. Я завороженно смотрела, как открылась моя рана. Шрам располагался на бедре, но чуть ближе к ягодницам, прямо за бедренной костью, чтобы ничто не выдавало присутствие инородного предмета под кожей. Мгновения поиска щипцами и доктор уже подцепил чип − маленький кусок пластика, красный от крови. Он был крошечным, почти невесомым, раздался стук, когда Франкель поместил его в лоток. Он быстро наложил шов темными нитками и повязку на место разреза.