Глава 25. Спасение Зи

"Это наша последняя ночь, но уже поздно, а я стараюсь не заснуть,

Потому что знаю: когда проснусь, мне нужно будет уходить."

"Daylight" Maroon 5

Сегодняшняя ночь оказалась не только самой необычной в моей жизни, но и самой трудной. Не хватит слов, чтобы описать живущего внутри меня монстра или борьбу, которую мне пришлось с ним вести.

Помню как отец, встретившись с Анной, со смехом назвал меня неандертальцем, но тогда он вовсе не издевался. Он смеялся, так как прекрасно знал и понимал, что меня обуревает нескончаемый поток похоти — и это его развлекало. Забавляло, что я ежеминутно сражаюсь за самоконтроль, что в любой момент могу превратиться в объятого похотью неудовлетворенного Халка.

Хорошо хоть не в зеленого. К счастью.

Бывало, что моя сила воли таяла от невинных прикосновений, и я оказывался на грани. Я понимал, что не надо было ехать за ней в аэропорт и умолять остаться со мной. Гораздо умнее, безопаснее было бы отпустить ее и позволить вернуться в Джорджию. Но сейчас, лежа с ней в одной кровати и обнимая, я прислушиваюсь к ее тихому дыханию и понимаю, что ни о чем не жалею.

Мы уснули с ней одновременно, но я всю ночь то и дело просыпался от привычной паранойи. И рядом с ней она только усугубилась. Пускай я и знаю, что все Князья и шептуны сегодня в Вегасе, но не могу отделаться от мысли, что Анне грозит опасность. А все из-за моего эгоистичного желания побыть с ней вместе.

В ней столько всего, в моей любимой Анне. Доброта. Чуткость по отношению к несправедливости. Невероятное умение всепрощать. По несмотря на всю мягкость, она умела выходить из себя и показывать зубки. Я видел, как загорается ее взгляд, когда она теряет контроль над своей демонической жаждой. Мне она знакома. Это нужда забыться в физическом удовольствии, не задумываясь о последствиях. Желание послать все к черту.

Разница между нами лишь в одном — она хочет забыться в наркоте, а я хочу забыться в ней.

Но одержимость на то и одержимость. У каждого своя.

Анна мурлычет как котенок и, потеревшись коленом о мое бедро, устраивается поудобнее. И ох, чтоб меня… ее рука опускается на низ моего живота. Еще несколько сантиметров южнее и я обрету счастье.

Я оглядываюсь на рукоять Меча Справедливости, которая лежит на прикроватной тумбочке. Клянусь, он насмехается надо мной. Понимаю, что эта хреновина защищает ее, но начинаю его люто ненавидеть. Он будто бы читает все мои мысли и четко знает обо всем, что мне хочется сделать со сладкой Анной.

И к чему она пока не готова.

Рукояти будто плевать, что я люблю ее. Она видит лишь жадного мерзавца, желающего заполучить Анну для своего удовольствия. А мне хочется наслаждаться каждой секундой, когда она, глядя мне в глаза, видит гораздо больше, чем похоть — маленького мальчика, каким я был когда-то, и мужчину, отчаянно нуждающегося в ней.

Закрываю глаза и пытаюсь отдохнуть, но ее ладонь ужасно отвлекает. Я перемещаю ее себе на грудь. Сквозь сон она впивается ноготками в мою кожу, а я думаю о том, что это самое сексуальное и очаровательное на моей памяти мгновение. А затем вспоминаю, как она готовила для меня. Как мой рот изучал ее бедра, а ее руки сжимали мои волосы. Как она слизывала тесто для брауни. И снова ее бедра…

Лучше не думать об этом, приятель.

Не думай об аромате груш, пьянящем, подобно коньяку.

Не думай о шелковистой коже, которую ласкал языком, о том, как близок был к тому самому месту, которое еще никто не познал.

Не думай о ее стонах, о том, насколько был близок к тому, чтобы довести ее до безумия, или как тебе не терпелось подхватить ее, когда ее затрясло бы от удовольствия и подогнулись ее колени.

Определенно, не стоит думать об этом.

Я потираю глаза, пытаясь избавиться от видений.

Чертова рукоять.

Да, рядом с Анной я вовсе не идеал. Меня по-прежнему одолевают грязные мысли и сексуальные видения. Для меня это привычно. Но с ней я задумываюсь о том, каково это — заниматься любовью. Она пробуждает во мне желание изучить каждый миллиметр ее тела и делать это самым безумным для нее способом, пока она сама не начнет просить о большем.

Я тихонько вздыхаю.

Она заставляет меня желать от жизни большего. Даже непозволительных для меня вещей. Того, чего я никогда не смогу ей дать. Сегодня я уступил ей и стал ее парнем. Ну ладно, честно говоря, это было с моей подачи, потому что единственное, что я могу ей дать — мое сердце и преданность. Я предложил ей быть вместе, а она так загорелась от моих слов, что мне одновременно стало и радостно, и грустно, ведь она заслуживает большего.

Вечером я взял ее с собой на репетицию, и это было удивительно, кроме неловкого момента, когда Анна Мэлоун вспыхнула от ревности и убежала. Тем не менее, это было так невероятно — выйти с Анной, разделить с ней часть своей жизни. Но она заслуживает парня, способного показывать, что она с ним постоянно, а не только тогда, когда рядом нет демонов. И из-за этого обстоятельства я всегда буду беситься. Анна слишком хорошая, слишком положительная, чтобы злиться по поводу наших "обстоятельств", но не я.

Я открываю глаза и целую вечность просто смотрю на рукоять меча.

Затем крепче обнимаю свою девочку, радуясь выпавшему нам шансу побыть вместе. О завтрашнем дне я думать не хочу.

Когда я наконец расслабляюсь, меня практически моментально затягивает в сон.

В глазах Анны проступает чистейший ужас, когда на рассвете звонит ее отец. Даже не знаю, что испугало ее больше: то, что Белиал отправил меня на миссию вместе с Коупом, или же то, что он вообще отправил меня куда-то. Одна из наших Нефов-союзников, дочь князя Сонеллиона, попала в тюрьму за непристойное поведение. И для Зании это совсем не хорошо. В консервативном ближневосточном городке, где ее и удерживают, она, вероятно, будет приговорена к публичному избиению и казни, или продадут в рабство. Ее собственный отец отказался помогать ей из-за того, что она поддалась алкогольной зависимости и перестала быть ему полезной.

Мне хочется успокоить Анну и стереть ужас из ее глаз, но я ничего не могу обещать. Не могу обещать, что при встрече не побью Коупа. Или, что нам ничего в Сирии не грозит. Я не хочу врать Анне, да и она сама далеко не дура. Придется попотеть, чтобы вызволить Занию из тюрьмы.

Я хочу рассказать ей, как много для меня значит то, что Белиал отправляет на миссию меня, что доверился мне, но я не уверен, что смогу выразить всё словами и при этом не выставить себя полным придурком.

Возможно, мне следует бояться, но я не могу. Я каждый день смотрю в глаза смерти. Моя жизнь подобна хождению по лезвию у отца под носом и на виду у его верных шептунов. Но это путешествие — наша миссия — достойный риск. Впервые меня просят помочь, а не навредить. Умереть, делая нечто подобное, — это честь. Вера ее отца наполнила меня такой гордостью, что даже стыдно.

Когда появляется Коуп, меня наполняет таким гневом, что хочется избить его до полусмерти. И ведь если я сорвусь, он будет молча терпеть мои удары, даже не думая защищаться, чертов святоша. Его выбрал Белиал в качестве спутника Анны в ее путешествиях по миру. Это он встречался лицом к лицу с опасностью, когда они выискивали наших союзников для исполнения пророчества. Он защищал ее и был опорой. Он, не я. И за это я его ненавижу.

Ненавижу за то, что он столько лет отрицает желание оттрахать каждую встречную женщину. За то, что не избивает каждого, вызвавшего у него гнев. Ну почему он не может облажаться, ну хотя бы разок?

Пока Копано, весь такой обходительный и замечательный, стоит в моей гостиной, только Анна спасает его от моей ярости. Она и напоминание того, что ее отец хочет, чтобы именно он возглавлял нашу миссию в Сирии. Откровенно говоря, мне просто не хочется встречаться со злой стороной Белиала.

Приходит визажист, нанятый Белиалом, чтобы превратить нас с Коупом в типичных сирийцев. Также она приносит традиционную ближневосточную одежду. Я подавляю свою злость и позволяю этой даме поработать надо мной.

Оказывается, борода и карие глаза вместо голубых не уменьшают моей сексуальности.

Шептуны предпочитают быть пониже, не залетая за облака, так что во время полета я расслабляюсь. А должен бы нервничать в преддверии того, что ждет нас в Сирии. Или беситься от взглядов других пассажиров — скажем спасибо моему ближневосточному одеянию. Интересно, а сидящему позади Коупу тоже перепало подобного отношения? Лично мне так и хочется завопить: "Да не террорист я, отвалите со своими взглядами". Идиоты. По я отмахиваюсь от этого желания, закрываю глаза и отдыхаю.

Прощальные слова Анны в аэропорту так и вертятся в голове: "В моем сердце всегда был ты. Только ты один". И с этой сладкой мыслью я засыпаю, как никогда спокойно.

Оказывается, передвигаться по Ближнему Востоку вместе с Коупом очень даже удобно. Его арабский идеален. Я бегло говорю на французском и испанском, но на арабском знаю всего несколько фраз. Поэтому в Дамаске, забирая оставленное Белиалом оружие, я предоставляю право вести переговоры Коупу. А затем мы останавливаемся на битком забитой площади у мечети и осматриваемся.

Я пытаюсь выискать Нефа, с которым мы должны пересечься. Парень в темно-бордовом тюрбане сильно выделяется своей комплекцией и слишком округлым лицом, хотя у него загорелая кожа и каштановая борода. Сын Князя Маммона из Австралии. Я помню его по саммиту, он стоял на входе.

— Там, — шепчу я Копано. — В углу. — Мужчина сразу же оборачивается в нашу сторону. Я растягиваю слух до него и спрашиваю:

— Флинн, это ты?

Мужчина кивает.

— Это я, друг. — Он прикрывает рот рукой и говорит с отчетливым австралийским акцентом. — Я пойду за вами, но буду держать дистанцию.

Я уже исследовал местность и нашел неподалеку местечко для наблюдения. Примерно в тридцати минутах от города. Я закричу, если что-то заподозрю. Во дворе комплекса три охранника и не меньше двух внутри. Сомневаюсь, что со своей пленницей они хорошо обращались, если вы понимаете, о чем я.