Вот тут я терялся. Я не знал, чего бы я хотел от него потребовать. То, чего хотел бы - нельзя требовать. Оно или есть, или нету...
Из темноты пришла группа с ночной смены. Приветствовали присутствующих, садились ложились, обсуждали новости - сколько чего посадили, где кто чего напортачил, кто чего сказал...
- Ребят, а скажите, а тавры вино пьют?
Вокруг засмеялись.
- Они же звери, какое же им вино?
- А причем тут это?
- В общем - ответила за всех Антею - пить мы его можем, но потом такоооое творим... Что лучше не надо. А что, ты хочешь вина?
- Не то, чтобы хочу... Просто вспомнилось мне сопливое детство, годы кадетства, когда под гитару, под винцо, вот так же, у костра...
- Слышь, ученый, а ты на гитаре мастак?
- Ну, не то, чтобы мастак... Но с какой стороны гриф - знаю.
- Милявр, смотайся за гитарой, а?
- А что - я?
- Милявр, тебе пять минут бежать, а мне полчаса туда-обратно.
- А сразу не мог принести?
- Да кто ж знал!
- А сам?
- Да сбегай уже - сказали сразу с нескольких сторон, и несговорчивый тавр ушел в темноту.
- Ты действительно умеешь играть? - тихо спросила Антею.
- Да. А что в этом такого?
- Да всегда чудно мне, когда вроде бы важный человек из самой Москвы приезжает, а оказывается такой же, как и мы.
- Ты думаешь, в Москве все такие супер-пупер-важные?
- Обычно да. А когда напьются - так и вообще противные.
- Тебе было бы неприятно, если бы я пил вино?
- Мрррр... да.
Я пожал плечами. В конце концов, это ее дело...
Вернулся Милявр. Я осмотрел гитару - конечно, дрова, а чего ты здесь хотел? "Кремону"? Так и ты не Слэш... Ничего, и слушатели здесь...
Слушатели здесь оказались "на ура". Старые студенческие песни, как раз и написанные для сидения у костра, создали нужную обстановку. Ту неповторимую обстановку, которая и делает такие посиделки незабываемыми. Сработало и с таврами. Через полчаса от тел стало тесно, собралось, наверное, десятка три. Пришла и дочка поварихи, у нее оказался не слишком правильный, но сильный голос, и она знала некоторые песни, а "Изгиб гитары желтой" подхватили и тавры.
Потом гитару чуть не насильно вручили хозяину, и я понял, почему он отнекивался -- блатной шансон в этом кругу смотрелся дико.
Но тавров и это устроило, и дядьке даже подпевали.
Сколь бы ни были разными существа, музыка - это универсальный язык. Можно не понять язык, традиции, ощущения...
Но музыку понимают все. Если вообще способны понимать.
Когда мы возвращались в общежитие (мы! Уже - мы!) я неожиданно остановился, выхватил фонарик и включил.
Черт его знает, что я почувствовал, но ведь сработала реакция!
Передо мной стояли давешний утренний противник и еще один "чистый".
Они не пошевелились, хотя я услышал, как зашипела Антею.
- Хорошо поешь, Тимур - сказал "Отелло", и оба канули в темноту.
У дверей общежития мы попрощались и неловко поцеловались.
Уже в комнате я поймал себя на дурацкой мысли запереть комнату.
Ну, и запер.
Политинформация у колодца продолжается. Со мной здороваются. Раз со мной здороваются местные и проходящие, значит, почти свой. Это приятно.
После завтрака возле столовой гарцует "Отелло". Наверное это хорошо, что у меня нет пистолета. Он дает ложное ощущение спокойствия и вседозволенности.
- Утро доброе. Меня ждешь?
Я спрашиваю спокойно, дружелюбно, но парень прекрасно понимает вопрос.
- Моя говорит, что ты хотел меня видеть.
- Ну, пойдем, поговорим.
- И куда?
- Да хоть на станцию сходим. Поглядим, нет ли кого из свежих покойников.
- Пойдем.
Черт его знает, сколько глаз нас провожает - меня это не слишком тревожит. Гораздо больше меня волнует тяжесть внизу живота, и мелкий тремор мышц. Боишься, Тимур?
Боюсь.
- Как это происходит у тавров?
- Если двое на одну?
- Да.
- Раньше все решал поединок. Сейчас древние обычаи уходят, и таких, как ты, все чаще спасают старшие.
- Кстати, а сколько лет Грише?
- Кому?
- Ну, тому мяуавру, который тебя потрепал.
- Не знаю. Много.
- А кто он?
- Грххняаауррр.
- Это имя. А должность?
- Я не знаю, какие бывают должности у людей.
- Ладно. Хорошо. Я бы и сам, наверное, на твоем месте отмутузил бы тавра, вздумай он приставать к моей девушке...
- Ты? Отмутузил бы?
- Хочешь проверить на себе?
- А хвост не подожмешь?
Я подумал внимательно. Тавры слишком подвержены инстинктам, у людей, надеюсь, голова работает лучше.
- Значит, слушай....
Все-таки за нами следили. Наверное, не столько за мной, сколько за ним. Особенно после вчерашней ночной встречи. Зуб даю - кому надо, об этом знали. С пятой попытки ему удалось ухватить меня зубами за плечо, и я только-только примеривался пнуть его в пах, как ветки раздвинулись, и оттуда вышел могучий "чистый". Просто вышел, и встал. Я сел, потирая плечо, и рассматривал прибывшего. Из всей одежды на нем был только кожаный пояс.
- Отрабатываем приемы нападения и обороны - доложил я, медленно вставая. Я первый раз видел такого красивого тавра. Рельефность и органичность его мускулатуры, как верхней, так и нижней, просто поражала. Он был настолько красив, что хотелось писать с него картину.
Он ничего не сказал, просто смотрел на нас.
Я повернулся к "Отелло".
- Продолжим?
Тот поглядел на молчащее изваяние, потом на меня...
- Пять минут - обращаясь к силачу, сказал я.
Тот, по-прежнему не говоря ни слова, двинулся ко мне, протянул руку...
В общем, я остался доволен результатом. Ни разу ему не удалось зажать меня "насмерть" - каждый раз у меня оставалась возможность хоть каких-нибудь действий. Но если бы он хоть раз всерьез пустил бы когти, меня бы можно было уносить на поля. Это было восхитительное чувство беспомощности, противостояние бурану, сражение с волной, когда приходится прилагать все силы и навыки, импровизируя, и при этом держа себя в руках, а противник чувствует тебя настолько тонко, что как только ты доходишь до логического конца, он сразу же начинает новую атаку, с другой стороны, под другим углом, и дает тебе возможность продолжать...
Я умудрился проиграть за эти пару минуть раз двадцать. Но это было такое упоительное наслаждение...
Он протянул мне руку, помогая подняться. Одобрительно пожал ладонь, хлопнул по плечу, повернулся к Отелло...
Тот скакнул на пару метров в сторону. В общем, я его понимаю. Посмотри сейчас на меня этот - я бы тоже рванулся в сторону. Такого и из пистолета не остановишь...
Так и не сказав ни слова, гнедой зарысил вдоль деревьев.
А мы пошли дальше, некоторое время - молча.
- Ты с ним хоть раз дрался?
- Я что, идиот? С ним же невозможно драться. Он любого тавра на полосы пустит.
- А вы шашлык едите?
- Едим. Чего бы его не есть?
- Ты на меня очень злишься?
- А ты как думаешь?
- Я думаю, что не очень. В конце концов, я думаю, что Антею тебе сказала, что она на работе, и чтобы ты не делал глупостей.
Он подозрительно засопел.
- Это она тебе сказала?
- Нет, это я сам так думаю. А еще, я чувствую себя виноватым перед тобой. Не знаю, насколько для тебя это важно, но я даже не знал, что ты есть. Она ничего не рассказывала о своей личной жизни.
- А сейчас рассказала?
- А сейчас и не надо, я и так все понимаю.
- Так чего ж ты...
- А я уже и ничего. Хочешь, я ей скажу сегодня, чтобы уходила, и больше не приходила?
Пару минут мы шли молча. А потом показалась станция.
- Кстати, а чего ты хромаешь?
- Где?
- Ну-ка, пройдись!
- Действительно. Я и не замечал...
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально... Или ты о чем?
- Да так, мысли вслух. Где нас ждут трупы?
Трупы нас ждали недалеко.
На этот раз "честь" обнаружить свежий труп принадлежала мне. Яркий лоскут мелькнул на фоне моего сознания, и я не сразу сообразил, что там его, по идее, быть не должно. И заглянул за огромную бочку, стоящую первой в ряду себе подобных.
Хвост был там. Присыпанный серебряной россыпью капелек утренней россы, которая еще не успела испариться. Дальше, прикрытые распрямившимися за ночь кустами лежали листавр и молодой парень. В позе, не оставляющей сомнения, чем они тут еще недавно занимались. Лапа остывшего тавра все еще лежала на груди мужчины, а вывалившийся язык эротично касался макушки покойного.
Покойного?
Я присмотрелся - труп, вроде бы, не имел положенной восковой бледности. Или мне кажется?
Пульс был. Мелкий, нитевидный, но - был.
- Фью, живой! АВРААААААЛ! Реанимацию, живо! Тащить в помещение, укутать, и сидеть рядом! Ты, ты - берем вот этого, и несем в тепло, тщательно укутать. Ты, ты и ты - разыскать и вызвать медиков, хоть с Союза тащите. А ты, мой милый...
Я плотоядно посмотрел на "Отелло", и он чуть присел, не понимая еще, что я задумал, но уже внутренне несогласный с этим.
- А ты, дорогой, будешь мне конем. Надо срочно назад, и очень быстро! Понял?
Скакать на тавре очень неудобно обоим. У них спина не приспособлена, у нас - задница. А меня, кроме всего прочего, учили очень много чему, но вот конному спорту - не учили. А начинать такие занятия с поездок на тавре не советую.
Не смотря на почти любовные объятия и взаимную ненависть, мы домчались до лаборатории за пять минут. Я рванул наверх собирать ящик.
- Да, Михал Иваныч! Да, Тимур. Короче, дело такое. Наличествуют еще три трупа, точнее, два, один человек, и он, похоже, еще жив. Да, сейчас иду на место происшествия. Да, есть. В общем, я не понял как и что, но мне тут попалась какая-то подозрительно тяжелая вода.
- Откуда у тавров тяжелая вода? - ответила мне трубка - у них же никаких реакторов нет!
Я познал на личном опыте, что такое "пыльным мешком тюкнутый". Я сел на пол, и вцепился свободной рукой в волосы.
- Михал Иваныч.... Тяжелая вода - это был эвфемизм. Откуда у тавров, действительно, может быть тяжелая вода? А она что, может быть вредна для организма?
- Тимур, я не физик-ядерщик, но если где-то что-то связано с радиацией, я стараюсь держаться подальше.
- Михал Иваныч... Можно ли провести обследование присланных образцов на тяжелую воду?