Случай на станции Кречетовка. Часть I. Глава V.

          
      
       Черная эмка с огненной полосой как ошпаренная пронеслась по городскому предместью. Водитель, включив сигнал, промчал вдоль длинной вереницы автомобилей, растянутой по шоссе, в ожидании открытия железнодорожного переезда. Город с северной стороны, отсекая Кречетовку, огибала ветка на областной центр. В цепи автомобилей преобладали запыленные армейские полуторки, многие с бойцами в кузовах, попадалось укрытое брезентом тяжелое вооружение, но все больше было груженых мешками-чувалами с зерном, мукой, иным рассыпным продуктом, поставляемым областью фронту. Встречались даже легковушки, видимо с армейским начальством, также вынужденно стоящие перед закрытым шлагбаумом. В колонне гудеть запрещалось, потому люди с недовольством провожали наглый воронок, манкирующий всеми правилами.
       Длинному составу конца не видно. Открытые настежь теплушки с солдатами, замазученные топливные цистерны, платформы с пушками и даже танками – все на юг, все на фронт. Наконец, тяжелогруженые вагоны отгромыхали. Девчушка, дежурная на переезде, вне очереди пропустила торопившуюся эмку.
       И опять вспотевший шофер наддал газу. Промчали мимо вросших в землю пакгаузов, выскочили на большак, выложенный еще до революции булыжником, потом и булыжник кончился, понеслись по мягкой грунтовке. В стороне остался давешний военный аэродром и ряды тополей, ограждающих отроги яблоневого сада.
       Вот и Кречетовка.
       Станция встретила их надсадным дыханием своих пропавших мазутом и угольным дымом легких. На северной горке проходил роспуск надвигаемого состава, сновали башмари, раскаленный матюгальник отдавал команды диспетчера. Внизу забитые вагонами пути формирования, гулкими ударами замедлителей и сцепок сообщали об очередном пополнении. Сортировочная горка работала безостановочно: и днем, и ночью – бездонная прорва, эта проклятущая война.
       Расплескав грязные ливневые стоки, набежавшие в дорожный прокол под вершиной горки, машина лихо вырулила к станционным постройкам, окруженных купами берез и тополей.
       Воронова на подъезде к оперативному пункту встретил начальник отделения Свиридов и городской следователь Акимов Александр Федотович. Они были не в себе, заметно нервничали. Да еще Сергей, едва вылез из машины, в запальчивости накричал на них. Впрочем, и его можно было понять...
       – Просрать такую важную фигуру следствия, еще надо постараться! Мне, что прикажите, на вас дело завести? А может допросить с пристрастием, да и списать все на вас, рахмылей, – и далее его понесло цветисто и нецензурно...
       – Дык мы..., я не знал..., меня не было..., бе-бе-бе..., – повинными голосами, проштрафившихся пацанов лепетали они.
       – Овцы, вот ведь овцы! Вот ведь бедные овечки? – злился Воронов, хотя с горечью осознавал, что в происшедшем ЧП и его немалая вина, чего-то он не учел, недооценил врага.
       Сердце Сергея натужно заколотилось, того гляди, перехватит дыхание. Он оперся спиной на крыло автомобиля и поглядел на густые изумрудные купы тополиных крон, высвеченных еще высоким солнцем. В их вершине гулял шаловливый ветерок, перебирая упругую листву, заставлял ее переливаться и искрить серебристым отливом. Внезапный всплеск воздушного потока, пронизав тополя насквозь, выхватил из их недр остатки уже облетевшего тополиного пуха, и он легким облачком вспорхнул, и растворился в бездонном куполе неба.
       А с обеих сторон надрывно, со свистом и лязгом дышали огромные распластанные тела северного и южных парков станции. Паровозные гудки под запретом. Но пыхтенье и скрежет непрестанно курсирующих маневровых локомотивов со сцепками вагонов, вибрирующий гул вытягиваемого состава, торопливый перестук колес проносящихся транзитных поездов, вся эта непередаваемая какофония звуков, казалось, не должна дать расслабиться, забыть о тяжелых реалиях времени.
       Но мать природа, даже ее малюсенький клочок, зеленый островочек, зажатый железом и паровозным дымом, вселял в душу необходимые ей мир и надежду на лучшее.
       «Чего это я разошелся? – отстранено подумал Воронов. – Посмотри округ, какая благодать, лето, солнышко, ветерок. А ты начисто забыл, что идет твой любимый месяц июнь. Природа благоухает, только в июне она так щедра на свое сочное, чистое, еще не пожухлое великолепие».
       И вспомнились слова Экклезиаста. Член партии с двадцать шестого года, припомнил мудрость библейского пророка: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем». И улыбнулся он тогда всей тщетности своих переживаний, да и вся жизнь его показалась сродни пролетевшему ветерку, был, и нет его. «Суета сует, – все суета»!
       Выдохнул застоялый в груди воздух и спокойно выслушал сумбурный рассказ Свиридова.
       Удавленника Лошака обнаружил в три пополудни дневальный Сустретов, разнося обеденную пайку (кормежку из-за непредвиденной запарки задержали почти на два часа), он и поднял тревогу. Отделение, как и положено, встало на уши. Акимов и Свиридов пытались по горячим следам провести розыск. Но, и что они имели?
       Кутузка узлового отделения – это никак не следственный изолятор, не гарнизонная гауптвахта, не милицейское КПЗ, и даже не арестантские камеры узловой военной комендатуры. Ее используют очень редко, для временного содержания лиц, проходящих по линии госбезопасности. Ну, там – шпионаж, диверсия, вредительство, и то, если таковые будут сняты с поездов или задержаны на станции. Потом их все равно быстренько переводят в городской или областной домзак. Шесть подвальных каморок, с кованными дверями, в двухэтажном особнячке оперативного пункта, достались в наследство от участка жандармерии Московско-Рязанской дороги. В самой большой, почти светелке, размещалась допросная комната. Остальные, как были при царском режиме оснащены откидными нарами и ведрами-парашами, так и теперь незаменимо служили верой и правдой новой власти.
       По редкому применению «арестантского подвала», охрана там была не постоянной. Его по обыкновению запирали на амбарный замок, а дневальный просто присматривал за порядком и целостностью запора. Караульные выставлялись в исключительных случаях, когда кутузка переполнена, чтобы там не передрались из-за харчей или спальных мест. Кормили сидельцев три раза на день, еду разносил боец дежурного наряда, ее брали по специальным талонам в ближайшей рабочей столовке. В этот раз из-за диверсантов пришлось усилить охрану, добавив в наряд еще одного бойца, двусмысленно (в шутку) назвав – «караулом». Он дремал в бытовке или курил у крыльца, ожидая, когда позовут конвоировать или разносить кормежку.
       В самый первый отсек посадили Конюхова. Его приятеля из «нумера» напротив – Космыню увезли после полудни, так и не дав свидеться с почерневшей от внезапной беды матерью. Некий участливый доброхот из местных разъяснил бабенке, что сыночек пойдет по расстрельной статье. Несчастная женщина почти до двух часов выла белугой у порога отделения, хотя ТОшники уверяли, что парня, случайно попавшего на цугундер, строго не накажут. Шпановатых парней из космыниной группы, хорошенько попугав, еще вчера, к вечеру отпустили по домам. На их места в остальные кельи разместили задержанных диверсантов. В самой крайней камере, что с цепными оковами и кандалами находился гигант Мерин.
       Свалившая как снег на голову дурная весть об удушенном Лошаке привела всех в небывалое замешательство. Такого конфуза на памяти старослужащих ТОшников в истории отделения еще не случалось. Командиры ринулись в подвал. Картина явилась удручающей. Но прежде всего, следовало сохранить место происшествия нетронутым, тут уж Акимов знал свое дело.
       Немедля стали собирать наличный состав отделения. Но пока расторопные бойцы рыскали по закоулкам оперативного пункта, стало ясно, что в наличии не будет одного солдата. Причем, именного нынешнего караульного – рядового Пахряева.
       Федоров, дежурный по отделению, – дедок (из вечных кандидатов на звание), заикаясь и даже теряя дар речи, пояснил, что Виктор (так звали солдата), отпросился у него в два часа дня, мотивируя болезнью матери, лежавшей с большой температурой. Недолго раздумывая, дед отпустил парня и пошел просить у начальника замену. Он (все по форме) доложил младшему лейтенанту. Тот, из-за занятости бумагами, «спустил «полкана» на дежурного», мол, коли ты такой жалостливый, так карауль теперь сам, нехер жопу отсиживать. На том и порешили.
       Надо признать, что уставной дисциплиной отделение не блистало. Все там было как бы по-родственному. Коллектив давно сработанный, всех знали как облупленных, потому и доверяли друг дружке, потому и не придавали особого значения мелким дисциплинарным упущениям. Нередко случалось, что подменяли назначенных на задание, не ставя в курс начальника. Да и он не видел в том большого греха, главное, делалось все исправно, ребята не подводили товарищей. Но, как говорится, все до поры, до времени...
       Построение и попытка наскоком провести расследование ничего путного не дали.
       На дневальных и дежурного нажали, но они клялись и божились, что посторонних в подвал не пускали, смертоносных орудий, то есть рваного шмотья, в камеру Лошака не проносили, да и вообще, абсолютно не при делах. На подозрении остался один Пахряев. К нему домой послали двух оборотистых мужиков на велосипедах. Пришлось произвести досрочную смену дежурного наряда, благо имелся известный людям график, и все бойцы оказались на месте. Дневальных и деда дежурного посадили под замок в тот же подвал.
       Что точно узнали? Конюхов сегодня два раза подвергали допросу. Где-то, с полчасика, до десяти утра с ним говорил сам Воронов, следователь Акимов допрашивал под протокол с двенадцати до часу. Двери в подвал и камеры открывал караульный Пахряев, он же и конвоировал арестантов, кроме Мерина, разумеется. Последним, в четырнадцать часов, живым видел Конюхова тот же боец Сустретов.
       Он и сменяемый им дневальный Хромов, вместе с Пахряевым, обошли подвал, заглянули в оконца всех камер. Выслушали жалобы, а то и нещадную брань оголодавших заключенных, – произошла задержка с доставкой кормежки. Лошак тоже был недоволен, ругался матерно. Велели всем потерпеть, мол, не сдохнете, обещали покормить после трех. 
       Так как Пахряев отпросился, а сам старшой не желал быть холуем у арестантов, пришлось дневальному Сустретову через час разносить судки с жидкой похлебкой, миски толченой картошки и куски липкого как жмых хлеба. Он-то первым и увидал, что Лошак висит под окошком. Парень бросился будить дежурного. Кандидат на звание Федоров (по-стариковски) после обеда лег вздремнуть, да и проспал бы, коль ничего не случись, часов до пяти, – его никто из уважения к возрасту не тревожил. А следователь Акимов, после сытной кормежки, велел себя не беспокоить, якобы зашивался в протоколах, но, скорее всего, тоже закемарил.
       Стали опрашивать диверсантов, тех в суете так толком и не покормили. Дали еду уже холодной. Мерин и Ерема ни о чем не ведали. Лишь молоденький Тита-Манцырев слышал как в закутке Лошака, минут через двадцать после пересменки дневальных, что-то билось о стену и натужно хрипело, но не придал тому особого значения. Вот и все.
       Гонцы-велосипедисты обернулись, кстати, осень быстро. Местный уроженец Виктор Пахряев, проживавший за путями на небольшом хуторе, – найден там не был. Со слов старушки матери (которая и не думала хворать), он похлебал щи на скорую руку, сел на велосипед и укатил, наверно опять на службу. Отбыл налегке, даже ничего не взял из харчей, а поесть-то он любил. Бегло опросили подвернувшихся соседей, никто ничего не видел. Как сквозь землю провалился!
       Парень он с виду неплохой, характеризуется положительно, проступков по службе не имел, подозрительных связей на стороне за ним не водилось, – солдат, как солдат. Прошло уже более часа как его стали искать. На дом послали ловкого бойца, из старослужащих, – коли Виктор объявится, так он его притащит в отделение – живого или мертвого.
       Воронову Свиридов позвонил минут через тридцать после обнаружения трупа, они с Акимовым, растерялись, и конечно засуетились, – дело ведь из ряда вон выходящее.
       В каталажку к удавленнику Сергея сопровождали оба: и начальник узлового отделения, и городской следователь Акимов.
       Полутемный спуск в подвал освещала единственная лампочка в сорок свечей. Чтобы не стукнуться головой о низко нависший свод, да и не навернуться с крутых, щербатых ступеней, Сергею пришлось втянуть голову в плечи и продвигаться практически на ощупь. По обе стороны коридора с облупленными стенами размещались ржавые двери казематов, казалось, они вросли намертво в обнажившуюся кирпичную кладку. Отперев хищно клацающий замок первой камеры, Свиридов с заметным усилием сдвинул стопудовую «броню» узилища.
       Сергею предстал затхлый, сырой склеп, прямо с картин художников передвижников, очень возможно, что в паводки он подтоплялся. Да и немудрено, так как здание середины прошлого века заметно вросло в землю.
       Конюхов Василий Игнатович (Лошак – по лагерной кличке) скрюченный, подогнув колени, отрешенно провисал на серых жгутах, привязанных к оконной решетке под потолком камеры.
       – Ты, Федотыч, труп хорошо оглядел? – помолчав Сергей, добавил. – А ты, Андрей, был при осмотре? – выходило уже, что Воронов не совсем им доверял.
       Акимов достал листок и стал неуверенно зачитывать свои записки:
       – Фотографии имеются, но проявлены будут только завтра, – не дождавшись ответной реакции, продолжил скрипучим голосом. – Положение тела вертикальное, характер висения – несвободный.
       И далее пошли специфические характеристики: поза, точки опоры, области соприкосновения, положение головы, членорасположение, место фиксации петли и прочая, прочая, положенная протокольная писанина. Потом следователь нерешительно вымолвил:
       – Товарищ капитан госбезопасности, резать петлю без Вас не решился, поэтому описания одежды и трупных явлений, в смысле локализации трупных пятен, кровоизлияний, да и характеристики петли еще не производил.
       – Делай свое дело младший лейтенант, а я пока покурю, – Воронов, тяжело вздохнув, вышел из камеры, встал в дверном проеме и задымил Беломором. Два вызванных бойца помогли снять труп Лошака, осторожно положили его на цементный пол. Сергей, поджав губы, скрепя сердце, наблюдал за манипуляциями следователя,  внимательно прислушиваясь к его напевному речитативу. Мамлей Свиридов, присев на отвинченные нары, записывал диктовку в тетрадь, поместив ее на железном столике.
       – Странгуляционная борозда явно очерчена, – труп постепенно разоблачали от одежды, – исподнее белье отсутствует, наличия спермы и кала нет, набухлости полового члена нет.
       Воронов знал, – это необходимые протокольные условности, так что ничего тут не попишешь.
       – Синяков, ссадин, царапин – следов насилия или принуждения нет, – пробубнил Акимов.
       Потом следователь стал делать замеры петли, описывать расстановку предметов в камере. Он отметил отсутствие беспорядка, а именно – наличия следов борьбы или сопротивления, кроме порванного шмотья Конюхова, засунутого в парашу. Детальный осмотр одежды и обыск камеры тоже ничего не дал. Таким образом, не подтверждалось присутствие постороннего человека в камере на момент повешения.
       Окончательный вывод Акимова гласил, что имитации или понуждения к повешению нет. Лошак удавился сам без посторонней помощи.
       Унылый следователь машинально теребил скрутки петли, изготовленной из отодранных швов заношенного белья. И вдруг, Александр Федотович чуть не подпрыгнул, уж так внезапно возбудился.
       – Эврика! – воскликнул он. – Ткань рубахи вдоль швов и кромки петли местами подрезаны. Смотрите, смотрите товарищ капитан! Сами видали, – режущих предметов, вроде заточки, в камере не обнаружили.
       Воронов подошел и присмотрелся. Да, вроде как вдоль прострочки сделаны надрезы, чтобы легче рвать ткань по швам.
       Акимов продолжил свои рассуждения.
       – Получается, Лошак не совсем сам повесился. Ему передали готовую петлю и ворох рванья. А он им взамен – свою исподнюю рубаху. Так хотели запутать следствие. – Тут Акимов поморщился и почесал затылок, – следователь явно зарапортовался, уж очень все надуманно получалось.
       – А не проще, – вмешался Воронов, – ему дали нож или какое лезвие, а потом и забрали обратно, когда он подрезал швы?
       – Да, мудрено все как-то? Да и кто белым днем смог такое провернуть? – Акимов бессильно развел руками.
       – Свиридов! – не сдержал накопившегося негодования Воронов. – Ты понял, что попал в вагон некурящих?
       Андрей свесил голову, а как тут не свесишь, ведь он заверял капитана в преданности своих людей.
       – Андрюха, ведь это ЧП в органах?! – Сергей удрученно покачал головой, потом пересохшим горлом выдавил. – Ну-ка, сдать оружие!
       – Есть, сдать оружие, – еле прошептал младший лейтенант и покорно передал свой револьвер.
       Воронов прокрутил барабан, высыпал патроны в горсть, покачал на вес и медленно втолкнул их обратно.
       – Да, кстати, а почему у тебя наган рядового состава, а не командирский ТТ?
       – Да привычней мне с ним, ловчее выходит, да и надежней!
       – Странно? А я уж думал, чтобы гильзы не выбрасывались. Ты подумай над этим и смени пушку, мой тебе совет, – покачал головой сочувственно. – Ну, брат, наворочал ты дел? – и отрешенно махнул рукой. – Пошли наверх, Федотыч. А ты, – Свиридову, – закрой кутузку, – распорядился Воронов, еще размахивая наганом. – Боец, ко мне! – подозвал он одного из солдат. – Стой у подвала, смотри, чтобы муха не проскочила, – снимая напряжение, пугнул солдатика. – А то, враз пойдешь под трибунал!
       И уже на лестнице Сергей поймал себя на том, что уж слишком жестко обошелся с молодым коллегой: «Я, прямо с дуба рухнул, ишь, как раскомиссарился?»
       – Андрей, я что так и буду твой наган таскать? Забери револьвер! Это тебе урок, скажи спасибо, добрый я сегодня. Другой бы тебя вместе с нарядом под замок посадил.
       – Спасибо, товарищ капитан, – младший лейтенант, почувствовал себя человеком.
       Пока подымались наверх по истертым ступеням, пока он разбирал почерк Свиридова, на листах написанных в потемках, в голове Воронова пронеслось несколько разрозненных, на первый взгляд, но по сути дельных соображений:
       Конюхову намеренно помогли уйти из жизни. Решение принял человек, опасавшийся, что Лошак рано или поздно заговорит и выложит всю подноготную, сдаст его со всеми потрохами. А рассказать ему, конечно, есть что. И прежде всего, блатной знал фашистского разведчика в лицо, да и не только внешне, наверняка мог дать адрес и место работы. Скорее всего, они сотрудничали давно. Когда там он откинулся с зоны, – где-то года два? Срок порядочный.
       Смущает, правда, поведение Лошака на допросах. Мужик держался очень уверенно, да и как складненько пел. Мог ли он сам сочинить такие хитроумные ходы, – да нет? Его хорошо подготовили к возможному провалу и аресту, причем предусмотрели разные варианты развития событий.
       Но он-то сам на что рассчитывал, если не полный идиот, зачем тянул время? Ну, возможно надеялся, что агент сделает ноги, и это даст шанс самому Лошаку найти способ вывернуться. Или ему протянут руку помощи? Хотя старый сиделец обязан понимать, что пятьдесят восьмая статья, любой ее пункт, начисто обнуляют все шансы выйти сухим из воды. А есть ведь еще и расстрельные «примы»? Как ни крути, песенка его спета. Наивно с его зековским багажом считать, что кто-то «ослобонит», вытащит его из цепких рук чекистов. Ну, уж тогда, чисто по человечески, точнее животным инстинктом, хотел он еще малость надышаться перед смертью, вопреки известной поговорке. Похоже на то.
       По словам Конюхова – ему не вынести спецсредств, хотя он и громила, но стар, нещадно боится боли. Начни его допрашивать с пристрастием, старый уркаган сразу поплывет... Немцу не надо объяснять старую истину, что не столько сама пытка, столько страх перед ней сломит абсолютно любого человека. И, естественно, фашист не строил иллюзий на счет Лошака, коль дойдет до того. Но вот, что странно, – Конюхов сразу предупредил о своей слабости, как бы опережал ход следствия, спешил? Но и молчал гад до поры...
       Можно смело предположить, что кто-то извещал немецкого агента о безмолвии Лошака. Но так не могло долго продолжаться. Рисковать далее не имело смысла. Попади урка в городской отдел, все немедля выложит как миленький, там валандаться не станут. И враг сделал упреждающий шаг.
       Теперь Конюхов окоченевший труп, скорее всего, нет в живых и караульного Пахряева. А пока, только он единственный на подозрении. Да, фашист сработал мастерски, – обрубил все концы.
       Но ведь немец не мог не знать, что чекисты сразу выйдут на ТОшника предателя и начнут раскручивать его связи по полной программе. Все так, но нужно учесть фактор времени. Агент успеет либо сбежать, либо хорошо замаскироваться.
       Фашист уже двое суток знает, что его особой заинтересовалась сама Москва, поскольку Воронов из Главного управления. И хорошо понимает, – в сложившейся ситуации, исчезновение любого человека, постоянно проживающего здесь, не пройдет бесследно. Будут разосланы ориентировки, рано или поздно неизбежно попадешь в расставленные сети. Ну не станет же он переходить линию фронта, где, когда шанс элементарно выжить – пятьдесят на пятьдесят?
       А значит, немецкому агенту выгодней затаиться, вообще остаться вне подозрений, если умно обыграть ситуацию. Но не исключено и третье, – он настолько уверен в собственной неуязвимости, что и пальцем не пошевелит, чтобы прятаться, а уж тем паче бежать? О таком раскладе, местные органы даже думать боятся. Есть случаи вопиющие, когда враг был столь высокопоставлен, что приходилось решать его судьбу на высшем уровне. Вот почему Синегубов Николай Иванович остановил свой выбор на Воронове. Кто бы ни стоял за этой дьявольской постановкой, – «Серега не отступит».
       Ну, и еще нарисовалась одна интересная тема? Назвать проблемой, язык не поворачивается – все под Богом ходим! Есть вероятность, что фашист – человек рисковый и отвязанный, потому надумает устранить самого Воронова, в надежде на оперативную вялость местных органов. Ведь сколько времени он находился вне поля их подозрений? А сколько еще мог быть, если бы не злодейское убийство Машкова?
       А вот зачем он все-таки надумал не только убить снабженца, но и поглумиться над трупом, и вдобавок сжечь домишко несчастного – вопрос не из легких? Похоже, в нем-то и запрятана разгадка всего дела. Было бы интересно знать, – посвятил ли он Лошака в причину столь лютой казни, открыл ли ему свою мотивацию, или старик, проявив буйную фантазию, сам все изобрел? По логике – самодеятельность Конюхова начисто исключается, немец не мог отдать себя на волю случая. Несомненно, Лошак лишь просто передаточное звено.
       У фашиста имелись веские причины для ликвидации Семена. Он неспроста организовал театральный эффект, подобный грому среди ясного дня. Для чего? Вот для чего убийце трубить о такой ужасти на всю ивановскую? Зачем устраивать спектакль?
       Следует еще раз потрясти диверсантов, и особенно Мерина. И опять – заковыка. Гурьев Никита бессердечный исполнитель, палач,  ему не по чину знать обстоятельства заказчика. Уж такое правило установлено для наемных убийц или профессиональных катов. Кроме того, его подручный Ерема (Лавренев) считал, что Мерин ниже Лошака мастью, выходит, и блатному не с руки открывать карты чужому человеку, даже если и знал чего.
       Сергей понимал, что нужно правильно сформулировать круг проблем и вопросов, определяющих скорый успех расследования.
       Ход его размышление прервал младший лейтенант Свиридов.
       – Сергей Александрович, тут, – он немного замялся, – тут к нам милиционеры с линейного пришли. Я их тоже вызвал, у них там людей поболе нашего будет, все подмога.
       В ленинской комнате за широким столом, покрытым красным кумачом, их поджидали вызванные сотрудники линейной милиции: лейтенант Синицын – здоровенный белобрысый мужик с веснушчатыми кулаками, и два накачанных крепыша – оперативники.
       Воронов вкратце изложил свои недавние соображения, понимая, что в полной мере переварить их парни так быстро не смогут. Потом, сославшись на неотложный звонок, оставил гостей и ушел в кабинет начальника отделения. Он обстоятельно сообщил Селезню новые подробности и попросил привлечь городские силы, на случай, если Пахряев соизволит махнуть в город, а оттуда дальше.
       Затем нарочито беспечно, по-свойски, деланным голосом он позвонил Пасвинтерам. К телефону подошла Вероника. У него почему-то трепетно забилось сердце, и тут же сладко взыграло на душе. Женщина обрадовалась его звонку, ее голос просто щебетал. Сергею страшно хотелось послать ей воздушный поцелуй в телефонную трубку, да неудобно было, еще подслушает кто. Не вдаваясь в отдельные подробности, он кратко известил Веронику, что самое большее через часок придет пообедать. Не мог же он сказать, что страшно соскучился по ней, да и неловко было намекнуть о вожделенной цели приезда, чего доброго, она решит, что он ищет только интимной близости с ней.
       Вернувшись в общий зал, Сергей, лукаво не мудрствуя, спросил с заметным возбуждением.
       – Ну, что на сей счет считаете товарищи командиры?
       В ответ ему – гробовое молчанье.
       Настенные корабельные часы над входной дверью показывали пять минут шестого. Дверь резко отворилась, и ввалился запыхавшийся сержант госбезопасности Алтабаев – средних лет рыхловатый нацмен, ходивший в заместителях Свиридова. Доклад его был краток и не весел.
       Догадка Воронова, насчет удравшего караульного, подтвердилась уж слишком быстро. Тело Пахряева нашли в зарослях кустарника позади мастерских стройучастка НГЧ, невдалеке валялся и старенький велосипед. Сообщили из пожарной команды, у их бойца из пожарного поезда, скрутило живот, вот он и напоролся на труп. Дневального зарезали очень аккуратно, одним махом, косой удар слева в подвздошье, совсем без крови.
       Про себя Воронов подумал, что малый поехал на встречу с агентом, с целью получить дальнейшие инструкции, и заодно обещанную плату за выполненное дело. Но, как водится в таких случаях, заработал перо в бок. Надо подчеркнуть – известная участь всякой продажной твари.
       Без долгих раздумий, Воронов велел следователю Акимову возглавить оперативно-розыскные мероприятия, начав с места обнаружения трупа. Старого чекиста в таких делах учить не надо, ему бы еще отыскать свидетеля, очевидца, приметившего нечто любопытное в задах стройучастка. Федотовичу в помощь выделили крепыша-милиционера и сидевшего за сторожа в комнате долговязого ТОшника. Второго сержанта послали организовать кинолога с розыскным псом – благо таковой имелся у линейщиков.
       – Делать нечего, – Сергей резко поднялся со стула, – теперь нам придется ехать на место. Убит сотрудник транспортного отделения НКВД. Поехали Андрей Владимирович, – Воронов впервые назвал парня по отчеству. Потом обратился к милиционеру. – Иван Ильич, а ты с нами?
       – Разумеется! – без раздумий ответил Синицын.
       Один лишь сержант Алтабаев остался стоять неприкаянным. Но настала и его очередь. Воронов оглядел младшего командира с ног до головы, под взглядом начальства тот вытянулся в струнку.
       – Вы Алтабаев остаетесь за старшего!
       Широкоскулое лицо сержанта приняло решительное выражение.
       – Есть, товарищ капитан, – глухо произнес он, – какое дадите задание? – отчеканил, будто сразу готов идти в бой.
       – Проверь наличие бойцов. Собери всех в оперпункте, сообщи о побеге Пахряева. Пусть будут готовы встать под ружье. Жди моей команды. Да, – Сергей пристально взглянул на молодца, – особо не разглагольствуй, и никакой паники. Мы быстро вернемся. Все понял?
       – Так точно! Разрешите идти? – хороший видно служака сержант Алтабаев.
       Ехать было недалеко. Стройучасток дистанции гражданских сооружений находился сразу же за дорожным проколом под горкой. Огражденный хлипким дощатым забором, участок являл собой скопище сараев, грибницей облепивших низкое каменное здание, явно дореволюционной постройки. Народу там совсем не было, рабочий день подошел к концу. Захламленная территория была исхожена вдоль и поперек – ограда не была преградой, одним словом,  полный беспорядок. Их встретил одинокий стрелок-охранник, он и показал, как пройти к лазу с восточной стороны.
       – Поди, воруют стройматериал, – поинтересовался Сергей у милиционера Синицына, – вишь, тут проходной двор?
       – Да не без того, хотя по военному времени с этим строго, а вот раньше перли, дай дороги. В основном несуны – сами работяги, да и тащат помаленьку, на пропой, - Синицын отстраненно пожал плечами.
       – Да уж, – крякнул Воронов, – рабочий класс, он выпить не дурак!
       Тропка, начинавшаяся сразу за прогалом в заборе, видимо служила отхожим местом для работников стройучастка.
       – Ну и гадюшник, – зажав нос, возмутился Воронов. – Ха-ха, культура у вас, – сопли в нос!
       Невольно пристыженные местные командиры, натужно дыша, проглотили упрек.
       – Федотыч, ты, где там? – шумнул Сергей следователя.
       – Мы тут, – раздался голос из-за ветвистых кустов, и появился Акимов собственной персоной. – Товарищ капитан, вы поосторожней, не вляпайтесь, тут живого места нет. Идите за мной, покойник на полянке, – там чисто. Вот гады, они здесь самогонку и политуру жрут, конспираторы хреновы, значит, чтобы начальство их не обнаружило. Засрали все кругом!
       Перед ними открылась истоптанная до проплешин лужайка. На боку, поджав ноги под живот, лежал солдатик в застиранной гимнастерке и стоптанных кирзовых сапогах. К стволу худосочной березки прислонился видавший виды велосипед. Можно сказать, идиллическая картина: выпил человек, а теперь вольготно отдыхает. Но, увы, синюшное лицо солдата указывало, что он – труп.
       Вытирая замызганным платком пот со лба, следователь Акимов рассказал о том, что успел сделать. За такой промежуток времени, конечно, немного. Первым делом произвели опознание. Боец ТОшник немедля признал своего сослуживца. Обыскали содержимое карманов Пахряева – сущая безделица. Привлек внимание пустой дешевый кисет, догадка подтвердилась, – земля у тела и подход с дороги к полянке густо просыпан махоркой.
       – Предусмотрительная сволочь, хотел разыскному псу нюх отбить, – влез в разговор лейтенант милиции. – Да не знает гад, что Джульба у нас ученый кобель, – небось, и так унюхает.
       Короче, больше ничего путного у Пахряева не обнаружили.
       – Глухо, как в танке, – резюмировал Антипов. – Либо убийца все выгреб, либо солдат явился абсолютно пустым. В отношении умерщвления – расчетливый, профессиональный удар, редкий урка на такое способен. Что подтверждает Вашу версию, товарищ капитан, – тут замешан агент-нелегал. Орудие убийства, судя по ране, определенно финка, ну, или узкий нож.
       – А велосипед? – поинтересовался Воронов.
       – Да, что велик, лисапедку мы подняли, валялась рядышком. Я думаю, дело обстояло так, Сергей Александрович, – Пахряев держал велосипед за руль, когда происходил их разговор. Потому толком и не смог среагировать на замах с финкой. Закололи как неповоротливую свинью. Да и удар с левой стороны. Все сходится, Пахряев-то правша.
       – Ну, а что еще раскопали? – не отставал Воронов.
       – Поверхностный осмотр места происшествия больше ничего не дал. Следы пребывания второго человека зачищены мастерски. Повторяю, работал профессионал, – Акимов почесал затылок. – Ребята сейчас шукают, но пока не нашли ни одного мало-мальского свидетеля. Все как вымерло кругом. Я так думаю, товарищ капитан, нужно опрашивать работников стройучастка, парня-то грохнули в рабочее время. Кто-нибудь, что-то и видел? Да одному мне и не справиться, сами понимаете, помощь нужна.
       – Иван Ильич, давай уж подключайся.
       – Задание понял, товарищ капитан, да у меня только один дознаватель и остался, можно я еще участкового припрягу, – попросил лейтенант Синицын.
       – Добро, забирай Филишина.
       Тут раздвинулись кусты, и на поляне появились два милиционера, давешний крепыш-оперативник и пожилой усач, державший на поводу здоровенного кобеля – немецкую овчарку зонарного серого-коричневого окраса (Воронов разбирался в кинологии). Пес умными глазами осмотрел присутствующих, и еле скульнул, уставясь на мертвеца.
       – Приступайте, – велел Воронов.
       Пожилой кинолог, что пошептал псу в поднятое торчком ухо, потом, как бы для всех, скомандовал: «Джульбарс, след!», – и подвел к трупу.
       Кобель принюхался, не наклоняя башки, прорычал, оскалив пасть, обнажая большие желтые клыки. Обошел вокруг тела солдата, поднял голову на кинолога, отрывисто подвыл пару раз, и сильно натянул поводок. Затем, опустив хвост, резко устремился по тропе к выходу на дорогу. Пес наращивал темп, старичок уже не поспевал за ним. Воронов и остальные тоже двинулись по тропе следом. Миновав заросли кустарника, вышли на проезжую дорогу, ведущую одним концом к сортировочной горке, другим на магистральный большак. Поравнявшись с дорожным полотном, овчарка задержалась на месте, оглянулась назад, и вдруг стала делать круги. Кинолог тормознул ее, придержав за ошейник. Кобель потерял след – догадались все. Джульбарс сел на задние лапы и преданно уставился на Воронова, явно поняв, кто тут главный. Сергей подошел к розыскному псу, стараясь всем видом выразить свою признательность.
       – Молодчага Джульба! – произнес капитан и по-дружески потрепал псину по холке.
       Тот позволил себя тронуть чужому человеку и даже преданно тявкнул. Сергей прошелся туда и обратно по дороге, внимательно вглядываясь в проезжую часть. Потом громко объявил:
       – От нас не скроешься! Судя по следам протектора – мотоцикл «Ленинград триста» или седьмой ижак. Люксусу тут неоткуда взяться, – к лейтенанту Спицину. – Я правильно мыслю, милиция?
       – Да, совершенно верно. Правда, есть один «ДКВ-Люксус-300», но он у меня на балансе. Да и сломан сейчас, поршня полетели.
       – Федотыч, ты чего застыл? Ты фоткай, фоткай – протектор пока хорошо виден, – довольно потерев руки,Воронов весело добавил. – Ну, теперь попался гад! – и стал показывать следователю, теребящему фотоаппарат, на отчетливо видные отпечатки колес мотоцикла.
       – Товарищ капитан, – смущенно подал голос младший лейтенант Свиридов, – по указам о реквизиции транспортных средств у жителей Кречетовки нет мотоциклов, забрали все подчистую.
       – А на предприятиях узла, что тоже нет? – парировал Сергей и подошел к стоящим в сторонке командирам.
       – В хозединицах числится всего пять штук, – мамлей задумался. – И еще, два в линейке, – Спицину. – У тебя, товарищ лейтенант. Два в комендатуре, один в моем распоряжении.
       – Тяжелые, с коляской сразу отбрось. – Воронов облизал губы. – А в окрестных колхозах, в МТС? Ты, Андрюха, про них забыл?
       – Фу, а ведь верно. Да и с города могли подскакать. Тут запутаться можно!
       – Сделаем так Андрей, – Воронов задумался на мгновение, – к вечеру, часикам к семи подготовь мне список мотоциклеток без люлек по городу и району, – после маленькой заминки. – Позвони орудовцам у них есть в картотеке. Да, и еще. Нужно послать людей, кто посмекалистей, пусть вывернут дом Пахряева наизнанку. Надеюсь, сообразят, что искать? Ну, должны быть хоть какие-то зацепки! А что сам-то думаешь, младший лейтенант, а?
       – Дык, что сказать Сергей Александрович? Жопа получается, одним словом! Да и я обосрался по полной программе! Черт его знает, что здесь предположить?
       – Ну, ты, парень, не спеши, – Воронов по-отечески улыбнулся. – Пахряев, когда отпрашивался, уже понимал, что подставляет себя, крепко подставляет. Но все же успел смотаться домой, пообщался с матерью, наверняка хорошенько пожрал. Посмотри, как уверенно вел себя, не мельтешил, не паниковал. Потом отправился на назначенную встречу, место знал заранее, – оговоренное место. Ну, предположим, караульный не совсем балбес, понимал, с кем имеет дело, но не забздел, не подстраховался. Получается – не опасался за свою шкуру? Думал, обойдется, или считал, что сладит с агентом и так. Хорошо, а вот на что он дальше рассчитывал, непонятно? Ведь спохватятся его (да и опомнились мигом), а на «лисапедке» далеко не уедешь? – Сергей чуть задумался. – Сделаем вольное допущение, – немец был на мотоцикле, обещал прочь увести, – и тотчас уточнил. – А куда девать велосипед, в кустах бросить, не жирно ли по военному времени? Не складывается.
       Внезапно до Воронова дошло, что младшего лейтенанта гнетут проблемы совершенно другого свойства. Он явственно уловил его невнимательность, да и побитый вид парня не остался без внимания.
       – Что не так Андрей? Да ты слушаешь меня?
       – Товарищ капитан, а что со мной-то будет? Арестуете меня? Под трибунал отдадите?
       – А ты как думал? – безобидно засмеялся Воронов. Но не стал глумиться над растерянным гебешником, по-доброму улыбнулся. – Да не ссы ты, мамлей, коль не виноват, ничего тебе не будет. Отстараю! Чай не ты кадры формировал? Ну, бдительность притупил, ясно – по головке не погладят. Ладно, обойдется. Нам бы шпиона найти, тогда все спишут. А может, и наградят даже?
       Свиридов заметно повеселел.
       И, сделав шаг к милиционеру, любопытно напрягшему слух, Воронов попросил:
       – А ты, лейтенант, доставь к нам в отделение, тоже часикам к семи, пятерых субчиков, дай бог памяти: Еланцева, Фрезера, Гусельникова, Руди и Полищука. Хочу, познакомимся с ними поближе. Да и вообще, пора их прощупать на вшивость? – повернулся к ТОшнику. – Андрей черкани милиции – кто такие и их адреса.
       Но Синицын опередил потянувшегося за бумагой Свиридова.
       – Не надо товарищ младший лейтенант, я их и так знаю. Только минутку, у себя запишу фамилии,  – и достал из кожаного подсумка ученическую тетрадку и карандаш.
       – Лейтенант, если что не сложится, звони в комендатуру за помощью, сошлись тогда на меня, – и Сергей задумчиво полез за Беломором. Закурил. И попыхивая папиросой заключил. – А я пока, мужики, сгоняю пожрать, «с утра не обедал», – засмеялся во весь голос, и уже серьезно. – Да и одежку сменю, пропотел весь насквозь, аж взопрел. Коли что, Андрей, – я у аптекаря.
       Воронов не отдавал себе отчета, для чего ему, именно сейчас, потребовался суконный гебешный мундир? Отнюдь не ради форса, возможно, он на уровне подсознания понял, что хватит партизанить, пора все поставить на свои места. И еще, одна коварная потаенная мыслишка свербела в мозгу – ему очень хотелось увидеть Веронику, вдохнуть ее запах, прикоснуться к нежной коже рук, лица, шейки.
       Он внезапно осознал, что как желторотый пацан постоянно думает о ней. Да и не просто умиленно размышляет, – ее удивительный образ неотступно засел в голове, прочно угнездился там, стал частью его эго. Сергей понимал с опасением, на то у имелся плачевный опыт (и немалый причем), он определенно влюбился в эту белокурую еврейскую женщину. Но еще толком нельзя понять, – позывы ли «голодной» плоти движут им, или более возвышенные и серьезные чувства.
       Да мало кто нравился ему, а он им? Вереница дамочек разных сословий: от глянцевых московских кокеток, до скромных станционных тружениц сохла по бравому капитану. А раньше, когда приходилось напяливать чужую личину, его ложе разделяли и гордые паненки, и строгие доньи, а порой и худенькая молочница, или пышненькая горничная в отеле. Да нет, он не был ловеласом, падким на каждую юбку, но и скромником монашком не считался, одним словом, – боевой парень, холостяк, этим, пожалуй, все и сказано.
       Сергей предупредил командиров, чтобы дождались его с обеда. По дороге к эмке, весь путь до ворот стройучастка, его мысли заняли недавние страхи мамлея Свиридова.
       Относительно судьбы Андрея он был абсолютно спокоен. Дураку ясно, что парень никакой не фашистский наймит, и уж тем более не вражеский агент. Насчет происшедшей бяки в отделении – его вина минимальна, впрочем, глупые случайные накладки, а порой и более серьезные проколы, зачастую неизбежны в их муторной профессии. Порой нельзя не то что соломки постелить, а нет возможности предугадать опасность, – вот как оно может вывернуть. А что взять с молодого пацанчика двадцати двух лет, тут и у сорокалетнего дяди вряд ли получится вырулить. Контингент узлового ТО отнюдь не с бора по сосенке, люди годами знают друг дружку, живут практически рядом, столуются, спят вместе, а вон как вышло? Нашлась-таки подлая душонка, уж как там ее подцепил фашист – одному Богу известно, но предал, продал сука и Родину и товарищей.
       Полуденная липкая жара спала. На небе появились сизые облачка, предвестники перемены погоды. С окрестных раскидистых тополей усеянных гроздьями грачиных гнезд, донесся разноголосый грай, – «железка» во все времена надежный источник прокорма птичьего племени. Вот и сейчас стаи черных особей слетались к гнездовьям, кружили с прицелом – куда опуститься, выбрав место, чинно рассаживались по ветвям. Воронов в шутку позавидовал им – птичий день подходил к концу.
       Хотя водитель раскрыл настежь дверцы эмки, вентилируя ее нутро, железная скорлупа легковички чуть не расплавилась. Раскаленный кожемит сиденья даже взбодрил расслабленное тело капитана. Он очнулся от своих отстраненных мыслей, велев ехать на третью Кречетовку, в аптеку.
       Машина, раскачиваясь, выехала на большак. Дорога, обсаженная старинными тополями и липами, образовывала тенистый коридор. Прохладный ветерок, пробегавший по нему, привел Сергея в благостное состояние. Хоть на немного, а довелось вырваться из давящей атмосферы следствия. Передых!
      
       Дверь аптекарской квартиры открыла сама Вероника. Ее глаза лучились счастьем, она была готова радостно броситься Сергею на шею. Он предвосхитил ее порыв, взяв нежно за руку (что за нежная и маленькая ручка у нее), и закрыл за собой входную дверь.
       И уже потом, не таясь, прикоснулся губами к ее влажным полуоткрытым устам, дотронулся и унесся в нирвану. Он еще никогда не испытывал, что поцелуи так сладки и трепетны. Конечно, все его любовные прелюдии не обходились без лобзаний, но им отводилась чисто формальная, механическая роль, как обязательный атрибут амурных отношений мужчины и женщины. Порой, заходило слишком далеко, благо наставниц французского поцелуя и других эротических изысков у него было достаточно. Но прежде он лицедействовал, сообразно имевшим место обстоятельствам, изображая из себя влюбленного: наивного ли, опытного или уже пресыщенного. Ему шла роль дамского угодника, он даже шутил в узком кругу, что, будучи нелегалом, вполне мог безбедно просуществовать, избрав стезю альфонса. Короче, по-всякому случалось, имелось лишь одно непременное условие – трезво контролировать свои действия.
       Сергей полуобнял Веронику, ее мягкая талия податливо приняла его ладонь. В каком-то сладостном забытьи они проследовали в комнаты. Его ничуть не смущало есть ли кто еще в помещении, отец или сын наблюдают их объятья, – они отстранились от всех, в яви были только он и она.
       Ее тоже накрыла трепетная волна бесстыдного умиротворения. Она тоже пребывала на необитаемом острове – только они двое.
       Время застыло для них, только лучащиеся счастьем глаза напротив, только осязание влажного шелка губ, являлись мерилом всего сущего.
       Но вот гипнотическое забытье стало отступать. Чтобы продлить изведанную негу, передать полноту своих ласк, он нежно погладил женщину по гибкому стану, по воздушно-упругим бедрам. И внезапно, его отрезвила мысль, что Вероника без нижнего белья, резинка трусиков не угадывалась за шелковым халатом. Помимо воли похотливо заныло в чреслах, где-то в подсознании пронеслось – стоит ли уступить позыву плоти или, взяв себя в руки, твердо проигнорировать его. В какой-то вялой нерешительности Сергей сообщил Веронике, что пришел лишь для того чтобы переодеться и может быть съесть чего-нибудь.
       Она мгновенно отстранилась от него, казалось, нависшая проза жизни оскорбила ее существо. Еще мгновение и райская идиллия сменится тусклыми буднями. Но этого не произошло, метаморфоза была удивительной. Женщина вскипела, ее умиление, на глазах преобразилось в неистовую страсть.
       – Так ешь меня, ешь меня всю! – Вероника как разнузданная вакханка, резко распахнув халат, выпустила наружу пышные тити. Розовые набухшие соски в широких блюдцах ареол заворожили Сергея. Он как слепой котенок, движимый инстинктом к сосцам матери, не отдавая себе отчета, взялся страстно лобызать ее груди, пахнущие липовым медом и парным молоком. Слегка покусывая назревшие, источающие сок бутоны, ощущая губами пупырышки их бархатистого ложа, он впал в состоянии между сном и явью, когда будто и нет тебя. Вероника же откинула голову назад и безвольно обвисла на его руках. Страстная, ненасытная улыбка овладела ее полуоткрытыми устами, готовыми издать вопль страсти, но онемевшая от недостатка жизненных сил, она тоже была как бы в полусне.
       Так, что ему оставалось?! В один из просветов от шальной пылкости Сергей бережно подхватил женщину на руки и отнес в спальню, осторожно положил на кровать, поверх покрывала. Ее пестрый китайский халатик распахнулся настежь, открыв нестерпимо прекрасное и чувственное тело хозяйки. Сергей как полоумный встал пред кроватью на колени и взялся покрывать поцелуями груди, живот, лобок любимой. Она слабо постанывала в блаженной истоме, истекая любовными соками, позволяла мужчине делать с собой всяческие безрассудные глупости.
       Но вдруг как раненная птица встрепенулась, с силой перевернула Сергея на спину и принялась быстро разоблачать его от гимнастерки и галифе. Он подчинился, сгибал руки и ноги, поворачивался набок и, наконец, позволил раздеть себя догола. И вот теперь увидав его полностью обнаженным, а главное, откровенно восставшее мужское достоинство, она с горячностью стала осыпать поцелуями его торс, а потом, потеряв всякий стыд, приникла к его уду. Сергей блаженствовал как никогда. Но ей было мало, ее всю трясло, отстранившись, дико утерев уста пятерней, она словно дева-амазонка взгромоздилась на него верхом, оседлала его бедра. Соитие их было жарким и бурным, такой бешеной скачки Сергею испытывать давно не доводилось. Когда она прогибалась к нему, ее тяжелые груди били его по лицу, когда она откидывалась на спину, его глаза устремлялись в звездную бездну.
       Потом, схватив охапку перепачканных простыней, она голышом унесла их в ванную. Чуток помедлив, обнаженный Сергей прошествовал за ней следом. Он не мог оторвать от нее глаз, Вероника была божественна. Они опять начали целоваться и бесстыдно ласкать друг друга. Но им хотелось большего. Вероника опустилась на колени и помогла Сергею стать во всеоружии. И опять любовь их была сладка и безоглядна. И ванная комната обратилась в океан любви, и они оба, подобно Венере Боттичелли, как вновь рожденные, вышли счастливыми и обновленными из «бурлящей пены морской».
       Но проза жизни неминуема. Надев свои одежды, они вновь стали обычными людьми, а не небожителями. Вероника принялась разогревать на керогазе нехитрое варево. Сергей, достав из вещмешка банку тушенки и жестянку каких-то консервов, вспорол их раскладным ножом, мясо вывалил в варево, рыбный деликатес в подвернувшуюся тарелку. Пока он хлебал суп с тушенкой, она принесла подогретый гарнир, картофельное пюре и стакан молока. Молока Воронов не стал, запил еду просто кипяченой водой из графина, так он делал всегда, не из особой неприхотливости, а по сложившейся холостяцкой привычке.
       Пока Сергей столовался, Вероника нагрела на приглушенном керогазе утюжок и стала гладить его мундир. Ее ничуть не смутили три «шпалы» в его петлицах, она как данность приняла, что ее возлюбленный не может быть младшим офицером, не тот калибр, не та стать у него – ее Сережи. А он любовался своей Никой, своей обворожительной Победительницей. Он и она были счастливы, ну, совсем почти счастливы, если бы не подлая стерва – Война.
       Дождавшись вызванного водителя, они простились до вечера, а возможно и до следующего утра, а там, как говорят: «Человек предполагает, а Бог располагает».
       Легкий душой и телом как пуховое перышко, в ладно отглаженном Вероникой френче, он поспешил в транспортное отделение. Шофер должно чуток подремал в оперативном пункте, выглядел свежо. С настороженной ухмылкой он оглядел Воронова, сообразив что-то про себя, но свои догадки озвучивать побоялся.
       Всю дорогу Сергей думал о Веронике. Вот действительно – «не знаешь, где найдёшь, где потеряешь?». Раньше Сергей ни за что бы не подумал, что влюбится в провинциальную еврейку. Да именно так – втюхался по уши! Были у него еврейки в любовницах, не много, но были. И что странно, женщины все интеллигентные, начитанные, и признаться – злоебучие. С первого взгляду – Вероника их подобие? Неужели иудейки так охочи до русских мужиков? Забавно! Да, но его Ника им ни чета. Во-первых – красавица, во-вторых – славянская внешность, в-третьих, здесь, видимо родство душ. Она сразу, стоило ее увидеть, запала ему в сердце.
      
       В кабинете Воронова ожидал младший лейтенант Свиридов, парень был издерган, весь на нервах. Сергею хорошо понятна тревожность Андрея, он похлопал его по плечу, успокаивая.
       – Не дрейфь мамлей, прорвемся! Ну, как привели подозреваемых итээровцев?
       – Так точно, – четверых: Фрезер, Гусельников, Полищук, Еланцев сидят в дежурке. Руди сегодня в области, но его привезут. Я договорился. И список легких мотоциклов я вам на стол, под стекло положил, товарищ капитан.
       – Молодца лейтенант! Давай заводи ко мне по одному.
       – Сергей Александрович, вам два раза звонил начальник областного управления Кулешов.
       – Ну, давай, соедини меня с ним.
       Пока Свиридов объяснялся с телефонистками на коммутаторе, Воронов просмотрел справку из ОРУДа.
       Перечень весьма значительный, на взлет не проработать. В списке фигурировали: совсем легкие серпуховские МЛ-З – шесть единиц; питерские Л-300 – аж девять штук; ижаки, начиная с пятой, кончая девятой моделями – ого, одиннадцать на ходу; заканчивали список тяжелые двухместные таганрогские ТИЗы и подольские ПМЗ А-750 – всего пять штук. Итого: тридцать один мотоцикл на балансах, начиная от городских и районных комитетов и советов, завершая МТС и колхозами. В одной Кречетове числилось пять легких моделей. Да, самим тут можно закопаться до второго пришествия. Нужно поручить Селезню, пусть орудовцы пошерстят.
       Наконец Свиридов созвонился. Воронов взял трубку.
       – Здорово, еще раз, Семен Ефимович! Ты мне звонил? Понимаешь, закавыка у меня вышла с задержанным уркой, придушили его...
       – Да знаю, Сергей Александрович, мне уже Селезень сообщил.
       – Прости Семен, да ни хрена ты не знаешь. У нас нарисовался второй труп, а именно сотрудник узлового отделения – боец Пахряев. Этот кадр и есть главный подозреваемый. По моей версии, –  был на связи Лошака и немецкого агента. Вначале он, видимо, запугал Конюхова до смерти? Да и удавка – его работа. Жаль не успели, этот хрен сбежал с оперпункта еще до моего прибытия из города. Нашли зарезанного в станционных посадках. Предполагаю, – пошел на встречу с агентом. А тот избавился от дурака, и был таков.
       – Вот беда, тебе не позавидовать, Сергей Александрович. Прямо детективный роман, какой получается? Да собственно, я и не по тому звонил. С тебя, брат, причитается!
       – Да, ладно, за мной не заржавеет...
       – Ты, что не в курсах Сергей Александрович? Поздравляю тебя!
       – Ты о чем Семен Ефимович?
       – А то не знаешь, хитрюга?
       – Ну, давай, колись, не томи душу.
       – Правительственная телеграмма! Тебе присвоено очередное звание майора госбезопасности. Ромбик тебе сегодня доставят. Поздравляю товарищ майор!
       – Да, дела? Не ожидал что так скоро. Хо-хо-хо! А ты и ромбики приготовил? Ну, спасибо, брат.
       – Еще не все. Звонил по ВЧ Мамулов. Нарком велел тебе сворачиваться. Дает на завершение дела одни сутки. Отсчет с ноля-ноль-ноль. Выходит у тебя осталось меньше тридцати часов. Успеешь управиться?
       – Тьфу! - Сергей непроизвольно выругался. – Дык, у меня только самое интересное начинается.
       – Надо найти агента в положенный срок. Сам знаешь товарищ майор – Нарком!
       – Понимаю Семен Ефимович. Ну, ты сам давай приезжай завтра, обсудим ситуацию, а бог даст, заодно и обмоем мой ромбик.
       – Понял тебя Сергей Александрович!
       – Ну, покеда! – Воронов медленно положил трубку.
       Свиридов настороженно смотрел на Воронова, наблюдая метаморфозы его физиономии.
       – Что там товарищ капитан? Арестовывать меня будут?
       – Да ладно тебе Андрюха. Кто о чем, а голый – о бане? Видишь ли, тут такие дела... Выходит я теперь майор.
       – Поздравляю товарищ капитан. Ой, запутался, – Андрей разом покраснел как девушка. – Простите товарищ майор. Поздравляю вас с новым званием! – и не знал, протянуть ли ему руку с поздравлением.
       – Да, ладно, чего ты стесняешься, – и Сергей сам пожал руку младшего лейтенанта.
       Воронову стало все ясно. Берия не стал тянуть с присвоением звания и вызывает его в Москву. Видимо, Дальний Восток для Лаврентия Павловича в большем приоритете, нежели немецкий шпион на узловой станции. Но все же сутки дал!
       Перед мысленным взором Сергея, как кадры кинопленки проскользнула вся его чекистская опала, начиная с того зловещего дня 15 декабря 1938, когда насмерть разбился Валерий Павлович Чкалов. «Вот так комбриг Чкалов, наконец, мы и сравнялись с тобой рангами. Да уж, теперь я совсем большой начальник», – и Сергей натянуто ухмыльнулся.
       Он понимал прекрасно, что Лаврентий не питает к нему особой любви, майорский ромбик лишь лукавый аванс, а чем этот задаток может обернуться, известно лишь одному Богу. Впрочем, для самолюбия приятная новость. Сам он (чего уж юлить) который год с потаенной надеждой ожидал очередного звания. Как застоялому коню, ему не терпелось новой более интересной, масштабной работы. Однако, в принципе его сильно не обижали, хотя складывалось все не так гладко. А ведь могли запросто сослать на периферию, в тьмутаракань, или вообще превратить в лагерную пыль.
       А, как поступить сейчас? Сергей давно знал закулису чекистской работы. Можно элементарно подвести под «молох» всех подозреваемых, они ведь подпишут любые показания: и на себя, и на соседа. Только – это не дело. Итак, у него осталось чуть больше суток. Отсчет времени пошел. Он взглянул на ручные «Кировские» (ему их отладили, дай дороги), – часовая стрелка придвинулась к восьми вечера.
       И тут бешено затрезвонил полевой телефон.
       – Прямо как ВЧ, – подумал Воронов.
       Свиридов махом взял трубку. Его лицо разом вытянулось. Он встал чуть не по стойке смирно.
       – Слушаю вас Николай Иванович, - парень затаил дыхание. – На месте! – и протянул трубку. – Вас, товарищ майор, сам старший майор Синегубов.
       – Здравие желаю, Николай Иванович, – буднично начал Воронов, но его уже перебили:
       – Сергей, ну что же ты молчал? – послышалось с треском и свистом. – Подлец, ты этакий! Я ведь ничего не знал. Я бы тебя не послал в Кречетовку. Ты уж прости, – больше никого не было.
       – Товарищ старший майор, приказано, – не велено Вам сообщать.
       – Понимаю Сережа. Как обстановка?
       – Воронов кратко доложил начальнику Главного управления.
       – Немедленно высылаю тебе подкрепление – Юркова и Гаврюхина.
       – Да-а? – от неожиданности Сергей запнулся. – Пусть едут! Большое спасибо Николай Иванович. А я уж собрался сам все раскрутить. Начальника областного управления просил подсобить, тот обещал помочь. Нарком крут, коли проколюсь, пиши – пропало... Да уж, колесо завертелось.
       – Ну, ты давай, Серега, коли что звони, все карты тебе в руки.
       – Есть, товарищ старший майор!
       – Ох, совсем забыл. Поздравляю тебя Сергей Александрович с новым званием, желаю всяческих успехов на новом посту.
       – Спасибо Николай Иванович на добром слове! Буду стараться.
       – Ценный ты у меня кадр, жаль расставаться. Но, как говорят, – наверху видней. Отбой. – Зуммер запищал и щелкнул.
       – Обещал, – пояснил изумленному Свиридову, – двух лейтенантов на подмогу прислать. Но мы, Андрей, будем сами разбираться до их приезда. Веди граждан итээр поодиночке.
       Первым конвойный ввел Фрезера, не пожилого еще курчавого мужчину, явно еврейской внешности. Тот опасливо огляделся и сложил руки внизу живота, верно смиряясь с предстоящей экзекуцией.
       – Проходите, Марк Осипович, присаживайтесь. Я изучил ваше личное дело. Вероятно, серьезно хвораете, что вас не мобилизовали? Какая болезнь? – Воронов тянул резину, присматриваясь к приемщику перегруза станции.
       – У меня позвоночные грыжи, «профрузии» шейного и пояснично-крестцового отдела, плоскостопие, близорукость и ряд других несовместных с призывом в армию заболеваний.
       – Вы хотели сказать – «протрузии»?
       – Да, да я оговорился.
       – Угу, понятненько.
       – Немецким владеете? Серьезно вас спрашиваю!
       – В общем-то, чуть-чуть, как и всякий поживший на свете еврей.
       – Хорошо. Ходить вокруг и около не стану. Гражданин Фрезер, вы подозреваетесь в сотрудничестве с германской разведкой. Что на сей счет скажете?
       – Как можно товарищ старший баталь..., – поправил себя, – товарищ полковник, да я ни каким боком, да я честный советский человек.
       – Для сведения, я капитан госбезопасности. Итак, Марк Осипович, в мае этого года вы были Крыму. Где и зачем?
       – Я лечился в доме отдыха «Алушта», по санаторно-курортной путевке, с пятого по двадцать пятое мая.
       – Андрей, ты фиксируй показания гражданина!
       – Сей момент, – Свиридов придвинул листы писчей бумаги.
       – Назовите фамилии, имена, отчества и контактные данные граждан, с кем имели отношения в здравнице и за ее пределами, и подробней, пожалуйста.
       Фрезер даже вспотел, припоминая всех своих крымских знакомых, их насчиталось с десяток.
       – Добро. Кто из них интересовался спецификой вашей работы на станции Кречетовка?
       – Да особо мине никто не расспрашивал. Таки общие разговоры. Ну, каждый трепался своими трудностями, жаловались на начальство, не нехорошие бытовые условия, ну, и говорили о прочей ерунде.
       – Заостряю вопрос. Проявлял ли кто интерес к производственно-техническим данным станции.
       – Да не..., большая узловая станции, таки все знали.
       – Понятно. А тогда, зачем вам нужны подробности формирования поездов на станции. Имеются показания...
       – Таки, мине по работе требовалось.
       – Есть информация, что данная тема выходит за пределы вашей компетенции.
       – Не знаю, может, кто-то не понял меня. Да и зачем мине башку засорять?
       – Ну, это вас следует спросить. Так для чего?
       Фрезер достал платок и стал обтирать взмокшее лицо.
       – Не было у меня никакого умысла. Я шо, с мозгами поссорился? Трепались, возможно, да и мало ли чего говорят по ходу всякой болтовни.
       – Напомню вам, что болтун – находка для шпиона! Мы вызвали вас по очень серьезному делу. Вижу, – на откровенность не идете. Вы задерживаетесь. Вами будет заниматься следователь. Думаю, понимаете, – цацкаться не станут, тем более в прифронтовой зоне. Если есть что сказать, говорите мне сейчас по-хорошему, не доводите до плохого. Я слушаю Вас, гражданин.
       – Ну, все пропал! – плаксиво выдавил Фрезер.
       – Смелей!
       – Я имею Вам кое-что сказать, – чуть не до шепота понизил голос еврей. – Таки выспрашивал мине один инженер из ТЧ, – шо, да куда? Хитрый бестия, – подводил разговор, чтобы я говорил всякое про поезда.
       – Кто это?
       – Ширяев Роман Денисович, инженер паровозного депо.
       – И что ты ему сообщал, конкретней, говори.
       – Я ему рассказывал только про перегруз. Ну, как часто случается бой, сколько по времени перегружают вагоны, как доукомплектовывают? Да мало ли чего бывает, иной раз пульман в лепешку раздавит?
       – Маршруты отправлений тоже озвучивал?
       – Ну, может и ляпнул когда.
       – А почему был столь откровенен? Ты же еврей, умный человек, неужели не понимал, куда он клонит?
       – Да как-то невдомек. По-приятельски общались. Да и не так уж подробно он выспрашивал. Инженер все ссылался на проблемы в самом депо. Мол, – большой износ паровозов, нет запчастей, ремонтников забрали на фронт, в поездных бригадах уже женщины... Одним словом, – гробят паровозики. А он якобы за все отвечает, ему надо голову ломать, разруливать эти ситуации. Я думал, – правда, ему по работе нужно, для дела.
       – Он проставлялся за твою откровенность или как там?
       – Не понял?
       – Платил деньгами, продуктами, еще какие подношения или услуги делал?
       – Да боже паси, так поболтаем и разошлись.
       «Ну и дурак же ты, Фрезер, получишь теперь на всю катушку, – безмозглый еврей», - без всяких эмоций подумал Воронов.
       - Мне все ясно с вами, гражданин Фрезер, придется вас арестовать, за пособничество врагу. У вас будет произведен обыск. Пойдет следствие. При наличии более отягчающих обстоятельств, – судьба ваша будет весьма не завидна. Более вас не задерживаю. Андрей в камеру его.
       – Товарищ капитан госбезопасности, я все рассказал Вам как на духу!
       – Я для тебя теперь «гражданин капитан». Вляпался ты, Фрезер, по самое не хочу. Мой тебе совет, не вздумай юлить перед следователем. Расскажешь ему со всеми подробностями и деталями. У тебя есть время все припомнить. Естественно, буду в курсе ваших дел. Надеюсь на твою сознательность Марк, - и махнул рукой Свиридову. - Увести!
       Фрезер заплакал. Вызванный конвойный встряхнул бессильно поникшего мужчину и чуть ли не за шиворот выволок из кабинета.
       – Итак, – подвел итог Воронов, – мы с этим жидком проволындали минут сорок, так дальше не пойдет. Ну-ка Андрей – срочно мне всю подноготную на Ширяева. Его в розыск, подключай всех: и милицию и комендатуру. Если он – тот и есть, боюсь, уже и след простыл!
       – А теперь, пусть ведут другого подозреваемого. Нет, подожди. Я перейду в другой кабинет. Дай бумагу и три скоросшивателя, сам протокол составлю, «вечное перо» у меня имеется, – получив требуемое, Сергей прибавил. – Андрей, ты делай, что я велел, постарайся оперативно. – И Воронов перебрался в соседнюю комнату, отведенную городскому следователю Акимову.
       Через три минуты туда привели осмотрщика вагонного депо Полищука. Это был крепко сбитый пожилой детина с вислыми украинскими усами.
       – Садись Игнат Багданович, не догадываешься, зачем сюда попал?
       – Ні, не знаю. Напрасліну хто звів на мене?
       – Ты, что тут дядька тупишь передо мной? Говори по-русски, я не стану к тебе приспосабливаться. Не туда попал! Разумел меня?
       – Розуміти.
       – Вот, б...., не понимает человек? – слова назначались как бы постороннему. – А дядька, я не ясно сказал?
       – Понял гражданин начальник, – Игнат перешел на русский язык.
       – В общем, так, гражданин Полищук, будешь тут свою хохловскую хитрость проявлять, себе лишь хуже сделаешь. Времени на тебя нет, – отвечать кратко и по сути вопроса. Зачем перед войной ездил в Харьков и Киев?
       – К родне ездил. Сестра у меня в Киеве, а племяшка учится в Харькове в железнодорожном.
       – Так, Игнат, называй имена, фамилии, адреса родственников, и с кем тесно общался в тех краях, точнее с кем вел разговоры о работе на станции, – Сергей ни как не мог приноровиться к интонации украинца. – Да не тараторь ты, и поконкретней..., – я тебе не печатная машинка.
       Полищук сбавил темп, да и говорить стал по существу.
       – Годится Игнат. А с кем гутарил о незалежности матки Украины. Было такое дело или неправда?
       – Брешут гады, клепают на меня!
       – А вот и врешь, дядька Игнат! А я говорю, что было.
       – Да мало, о чем под горилку треплются? Только я Советскую власть люблю и за нее голову сложу!
       – Ну, мы еще посмотрим? Да не вздыхай... Ты к нам надолго, разберутся там насчет украинского сепаратизма, – Сергей не выдержал и рассмеялся, увидав тупую физиономию осмотрщика.
       – Но лично ты мне нужен совсем по другой причине. Тут тебе «вышак» светит! – Полищук разом опустил плечи, его лицо сморщилось. – Долго томить не стану. Давай, как на духу. Кто в Кречетовке подробно интересовался у тебя работой вагонного депо: составами, маршрутами, вообще, всем касательно ВЧД?
       Осмотрщик заерзал на стуле, видимо, вопрос был ему не в жилу.
       – Не темни Игнат, ведь все рано расскажешь, только мне добровольно, а следователю выложишь – по принуждению. Да и шлепнут тебя, потом по закону военного времени – за утайку, – Воронов выдержал паузу, наблюдая за осмысленной мимикой Полищука. – Вижу, ты мужик понятливый, а тут связано с работой немецкой агентуры. Ведь наши ребята из тебя жилы вытянут, дядька Игнат. Говори, не тяни резину. Да, и дочь у тебя – составитель на горке, тогда и ее заберем. Что молчишь дурачина, ты этакий?
       – Ее не тронь начальник, она не при делах. Чего скрывать? Попал я, как кур во щи... или в борщ. И все слабость моя, люблю выпить задарма.
       – Ближе к телу Игнат Богданыч.
       – Да есть такой хлюст – инженеришка из паровозного депо, Романом кличут. Ширяев Роман. Он меня все выспрашивал о вагончиках нашенских. Я ведь старшим осмотрщиком работаю, много чего знаю, по одному стуку умею вагоны различать.
       – Ну, и многое ему сообщил?
       – Да так на улице встретимся, он и пригласит меня в столовку. Пивко водочкой отлакирует, ну и выпиваем. А он выведывает, якобы для работы ему надо знать. Ну, там, как у большегрузных составов тормоза работают? И почему у нас вагоны такие обосранные ходят, чего их вагонники в порядок не приведут? Да и вообще, чего больше везут – людей или грузы, какие: насыпные, наливные, навалочные, тарно-штучные?
       – Во, как ты хорошо все расписал! Договаривай уж до конца. По «штучным», – он любопытствовал тяжеловесными и длинномерно-громоздкими? А они ведь загружены артиллерийскими установками, танками, другой военной техникой? Я правильно говорю?
       – Да начальник, все верно кажешь, – и Полищук опустил голову на грудь.
       – Да уж сильно не робей дядя, твое дело правду говорить, глядишь и зачтется. А еще, кто у тебя подобным образом интересовался?
       – Да никто больше, – на вопросительный взгляд Воронова, перекрестился. – Вот те крест!
       – Ну, бывай Игнат, спасибо за откровенность. Но мы тебя заарестуем пока. Следователю все опишешь подробно, как мамане родной. Смотри, чтобы он на тебя не жаловался. Ты не думай, я ведь очень суров. Бывай казак. Караульный!
       Сложив куцый протокол в папку, Воронов вошел в кабинет начальника отделения.
       – Какие у тебя дела Андрей, – начал шутливо, – докладывай! – но не дал парню рта открыть. – А у меня та же музыка, – хохол опять показывает на Ширяева, – поглаживая зеленое сукно столешницы, Сергей расположился поудобней.
       – Товарищ майор, – Свиридов приподнялся со стула, Воронов упреждающе взмахнул рукой, – я созвонился с кадровиком. Повезло, он сегодня дежурный по депо. Личное дело Ширяева сам доставил, приехал на всех парах, понимающий мужик.
       – Молоток Андрей! – Воронов был доволен.
       – В дежурке вас дожидаются еще два сержанта – опера из города, их Селезень прислал, как и договаривались. Сказали, – сам он будет в двадцать два ноль-ноль, у него там неотложное дело. Сергей Александрович, я оперов попридержал, они особо не в курсах...
       – Не беспокойся младший лейтенант, я их и просвещу. Что там у Акимова? Да, и по Ширяеву – нашли его?
       – Следователь ведет опрос рабочих стройучастка. Ленейщики подгоняют их по одному, лихо работают! Но, пока безрезультатно, никто ничего не знает, – собравшись с мыслями, добавил. – Мои ребята ищут инженера – ни на работе, ни дома его нет. Да и женушка его куда-то подевалась, со вчерашнего дня ее не видали. – Свиридов смущенно умолк, но потом решительно продолжил. – Я тут без Вас, Сергей Александрович, приказал обыск на его квартире сделать. Послал Алтабаева. Надо бы самому поехать, да вас ждал. Больше пока нет информации. Да, забыл, я и в комендатуру позвонил насчет Ширяева, дал приблизительную ориентировку.
       – Все правильно сделал, мамлей! Умничка! А теперь, первым делом – оперов ко мне, выдели им «акимовскую» комнату для допросов. Пусть первым крутят Гусельникова, а Еланцева оставят на закуску. Дай парням личные дела этих гавриков, там не так много читать.
       Вошли два сержанта, представились Воронову – уже как майору. Он показал на свои петлицы, улыбнулся:
       – Вы не тушуйтесь ребята, еще не успел «переобуться»
       Старшему оперативнику давно за сорок, седой, худощавый, по виду очень бывалый человек. Второй молодой парень лет под тридцать, здоровенный такой бугай.
       Воронов, не мешкая, посвятил сержантов в состояние дел. Гебешные опера люди толковые – схватываю на лету. Получив вводные, они мигом любого контрика выведут на чистую воду.
       – Только без мордобоя и увечий, – предупредил Сергей. – На психику давите, не мне вас учить, да и вдвоем вам сподручней будет, – кивнул одобрительно сержантам и повернулся к Свиридову. – Давай деповского представителя.
       Начальник отдела кадров депо – пожилой плешивый мужчина в выцветшем кителе железнодорожного комсостава, осторожно озираясь, ступил в кабинет начальника отделения.
       Младший лейтенант Свиридов язвительно пошутил над ним, определенно, парню был неприятен пропахший нафталином дядечка:
       – Чего вы, Иван Маркович, оглядываетесь, чай не первый раз у меня в гостях. Проходите не бойтесь, здесь все свои. С вами будет беседовать Сергей Александрович. Он из самой Москвы.
       Воронов протянул руку, кадровик еле прикоснулся к твердой кисти Сергея своими пухлыми пальцами.
       – Перфильев Иван Маркович, начальник отдела кадров ТЧ Кречетовка, – представился он, что-то смекнув, приосанился, – член ВеКаПебе с двадцать второго года.
       – Вот и отлично, присаживайтесь, – Воронова мало интересовала дальнейшая биографии кадровика. – Иван Маркович, расскажите, пожалуйста, о старшем инженере по оборудованию Ширяеве.
       Вот выжимка из обстоятельного рассказа начальника отдела кадров. Ее вписал в протокол младший лейтенант Свиридов:
       Ширяев Роман Денисович – пятьдесят четыре года, русский, родом из города Вильны, женат, детей нет. В 1936 году переведен на укрепление в Кречетовку из депо Глубокая Азово-Черноморской дороги (ныне имени К.Е. Ворошилова). Послужной список, еще дореволюционный, – Виленское депо в «прислуге» паровоза: кочегар с 1906 года, помощник машиниста с 1912 года, мобилизован там же, как помощник машиниста. И в Империалистическую, и в Гражданскую войны служил по сети дорог помощником, затем стал машинистом. С 1928 года обосновался на станции Глубокая Ростовской области, где женился на местной уроженке Ткач Татьяне Ефимовне 1906 года рождения. В тамошним депо сначала числился машинистом, потом ушел по состоянию здоровья («здоров как боров», –  заметил Перфирьев) в мастера ремонтного цеха. В 1934 году заочно закончил Ростовский «Механический институт транспорта» по специальности инженер механик. До перевода в Кречетовку был инженером по оборудованию веерного депо Глубокая. В ВКП(б) не состоит. Бездетный. По работе характеризуется весьма положительно, имеет много рацпредложений, неоднократно поощрялся руководством депо и отделения. Иностранными языками не владеет. Родственные связи на оккупированной Польшей территорией не прослеживаются. Физически крепкий, спортивного телосложения. Имеет полный доступ ко всей информации паровозного депо и станции Кречетовка.
       – Вот таков наш фрукт! – усмехнулся Воронов, про себя подумал: «Опять эта Вильна, будь она неладна! Да уж, разумеется, там концов никогда не найти». Но тут его что-то подтолкнуло, и он спросил. – А у Ширяева есть мотоцикл?
       – Да зачем он ему? Он по работе на «Ленинградце» гоняет, на вызывном Л-300, стоит у дежурки...
       – Вот пасьянс и сложился! – потер руки Воронов.
       Тут в коридоре раздался басовитый голос, и в кабинет ввалился радостный старший лейтенант Селезень – начальник горотдела НКВД. Он тут же бросился к Воронову со своим поздравлениями.
       – Товарищ майор, я и коньячок прихватил, да не один бутылец!
       – Петр Сергеевич, ты уж, брат, прости меня, – дело на контроле у Наркома. Завтра прибудет капитан Кулешов. Коли все получится тип-топ – обязательно отпируем! Не серчай. Давай отпустим Свиридова, ему обыск делать надо, да и железнодорожник пусть досыпать едет. А мы с тобой потолкуем о наших «баранах»!