Приезд великокняжеской четы состоялся зимой 1759 г. Только что прогремел заговор бывшего канцлера А.П. Бестужева-Рюмина, самого сильного сторонника великой княгини при елизаветинском дворе. Шла Семилетняя война с Пруссией (1756 -- 1763 гг.) Противник берлинского двора, Бестужев желал отстранить от наследования престола Петра Федоровича, страстного поклонника Фридриха II, и передать корону его несовершеннолетнему сыну Павлу при регентстве матери мальчика -- Екатерины. Конечно, главную роль -- реального правителя государства за спиной у регентши-инострануи и малолетнего императора -- Бестужев отводил себе.
Осенью 1757 г. Елизавета Петровна тяжело заболела и несколько дней не приходила в сознание. Доктора полагали, что конец близок. В этих условиях канцлер направил своему другу фельдмаршалу С.Ф. Апраксину, командовавшему русской армией в Пруссии, приказ немедленно поворачивать войска и двигаться в Россию, чтоб вооруженной рукой помешать Петру Федоровичу занять престол. Но Елизавета, вопреки всем предсказаниям, поправилась. Заговор был раскрыт22. Дать вразумительные объяснения, почему русская армия после разгрома Фридриха II при Гросс-Егерсдорфе двинулась не на Кенигсберг, а в Литву, Апраксин не смог. Фельдмаршал скончался на допросе от сердечного приступа, услышав угрозу начальника тайной канцелярии А.И. Шувалова применить к нему в случае дальнейшего запирательства пытки. Следствие по делу Бестужева тянулось больше года, и лишь зимой нового 1759 канцлер был разжалован и сослан в деревню.
Великая княгиня в один миг оказалась без союзников и покровителей. Сама Екатерина не пострадала только потому что успела во время сжечь все компрометирующие ее документы. Однако она находилась под подозрением, пережила два пристрастных допроса у Елизаветы Петровны и на несколько месяцев фактически оказалась под домашним арестом.
Приезд великокняжеской четы в дом нового канцлера М.И. Воронцова -сторонника Петра Федоровича -- знаменовал собой внешнее примирение, произошедшее между супругами по требованию императрицы. Екатерине было позволено появляться в свете, но только в обществе мужа и только у его друзей. Приехав к Воронцовым и оказавшись в окружении враждебного клана, великая княгиня чувствует себя неуютно, с ней почти никто не говорит, и она -- чтоб не потерять лицо -- вынуждена целый вечер поддерживать бесконечный диалог с младшей племянницей канцлера. К счастью, для великой княгини, ее собеседница обнаружила глубокий ум и начитанность. Обеим не было скучно, и Екатерина приложила все усилия, чтоб удержать возле себя ничего не подозревавшую девочку. Если б юная Воронцова покинула ее в этот вечер, цесаревна осталась бы сидеть совсем одна, ловя на себе недоброжелательные взгляды собравшихся.
В час встречи Екатерины со своей будущей подругой великая княгиня находилась в точке абсолютного падения: ее надежды на регентство рухнули, влиятельные друзья арестованы -- все надо было начинать сначала. Очарование, ум, заинтересованность, любезность -- вот оружие, которое великая княгиня снова пустила в ход, чтобы завоевать себе сторонников. На этом пути она не пренебрегала никем, даже таким, на первый взгляд, малозначительным лицом, как младшая девица Воронцова. "Очарование, исходившее от нее, в особенности когда она хотела привлечь к себе кого-нибудь, было слишком могущественно, чтобы подросток, которому не было и пятнадцати лет, мог ему противиться"23. - пишет Дашкова.
Такое поведение скоро дало свои плоды. Первое восхождение заняло у Екатерины более десяти лет, второе -- всего три года. Только три года отделяют будущую императрицу от власти. Но чтоб начать новый путь наверх из политического небытия даже такому сильному человеку как Екатерина, необходима была моральная поддержка, теплые чувства, пробужденные в ком-то. Дашкова встретилась великой княгине как раз тогда, когда та сильно нуждалась в друге и прилагала большие старания, чтобы его обрести.
Теперь обратим внимание на куртуазную сторону первой встречи наших героинь. Как известно, Екатерина подарила девице Воронцовой свой веер, который, упав из ее рук, был поднят собеседницей. Об этом случае рассказывает в своих записках о пребывании в России первая издательница мемуаров Дашковой Марта Уилмот. "Некоторые особенности характера Дашковой представляются моей памяти, -- пишет ирландская подруга княгини, -- Она страстно любила всякую безделицу, ценную по воспоминаниям, и хранила вместе с драгоценными вещами в шкатулке, всегда стоявшей в ее спальне... Последним из ее подарков был старый веер. Этот веер был в руках Екатерины в тот самый вечер, когда Дашкова встретила ее в первый раз. Великая княгиня, собираясь ехать домой, уронила этот веер, Дашкова подняла и подала его. Екатерина, обняв ее, просила принять его в воспоминание первого вечера, который они провели вместе, в залог неизменной дружбы. Эту ничтожную вещь княгиня ценила больше, чем все другие подарки, принятые впоследствии от императрицы; она хотела положить ее с собой в могилу. Отдавая мне этот веер, она промолвила: "Теперь вы поймете, как я люблю вас: я даю вам такую вещь, с которой я не желала расстаться даже в гробу""24.
Комментаторы записок Дашковой обычно не предают этой детали особого смысла. Смешная часть дамского туалета, которую Екатерина Романовна из сентиментальных побуждений сохраняла всю жизнь и даже хотела положить с собой в могилу. Однако в контексте светской культуры того времени веер и все, что с ним связано, играли немалую роль. Он являлся символом женственности, как шпага символизировала мужчину. Так называемый "язык веера" -- его положение в руках у дамы -- были полня для благородного человека XVIII столетия особого смысла. Веер -- заметная часть куртуазной игры. Оброненный дамой он мог быть поднят только кавалером, для которого она намеренно его уронила. А подаренный веер на любовном языке того времени дорогого стоил.
Жест пожилой Дашковой -- когда она вместо того, чтоб по своему прежнему желанию положить веер Екатерины II с собой в гроб, дарит его Марте Уилмот, в дружбе с которой на склоне лет возродились чувства ее молодости -- полон особого не всем понятного смысла.
Итак, мы видим, что при первой же встрече две Екатерины вступают не только в простое женское знакомство, но и на языке символов начинают театральную игру "кавалер и дама". Вскоре между ними возникает переписка, имевшая политическое и культурное значение. Вслед за обменом книгами и журналами подруги перешли к весьма неосторожному обмену мыслями, которые носили явный отпечаток государственных планов.
"Вы ни слова не сказали в последнем письме о моей рукописи, -говорит в одной из записок молодая Екатерина, -- Я понимаю ваше молчание, но вы совершенно ошибаетесь, если думаете, что я боюсь доверить ее вам. Нет, любезная княгиня, я замедлила ее посылкой лишь потому, что хотела закончить статью под заглавием "О различии духовенства и парламента"... Пожалуйста, не кажите ее никому и возвратите мне, как можно скорее. Тоже самое обещаюсь сделать с вашим сочинением и книгой"25. Сама Дашкова тоже направляла подруге сочинения, касающиеся "общественного блага", правда не подписывая их, то ли из скромности, то ли из осторожности. Впрочем Екатерина отлично понимала, кто автор понравившихся ей политических пассажей, и не скупилась на похвалу. "Возвращаю вам и манускрипт, и книгу. -- пишет она в другом послании. -- За первый я очень благодарна вам. В нем весьма много ума и мне хотелось бы знать имя автора. Я с удовольствием бы желала иметь копию с этой записки... Это истинное сокровище для тех, кто принимает близко к сердцу общественные интересы"26.
Документы, о которых говорят подруги в переписке, не сохранились. Однако, обмениваясь ими, наши дамы пустились в весьма опасную игру. Первой свою оплошность заметила Екатерина. В случае ознакомления с ее рукописями третьего заинтересованного лица (например, канцлера Воронцова) для великой княгини могли возникнуть весьма нежелательные последствия. Ведь цесаревна, только что уличенная в интригах, снова касалась политики. Поэтому, допустив неосторожный шаг, Екатерина испугалась до глубины души, осознав, что сама дала зарисовки будущих государственных преобразований в руки клана Воронцовых.