Три года коротышка Чан не был дома, и, когда вдали, над морем джунглей, показалась Красная скала, похожая на нос пьяницы, Чан улыбнулся и зашагал быстрее. Но чем ближе он подходил к дому, тем больнее щемило у него сердце от какого-то нехорошего предчувствия.

Стояла весна, а вокруг было хмуро и зябко, словно осенью. Дороги заросли травой, поля заброшены, и только тоскливо кричат обезьяны, словно жалуясь на что-то.

Перебравшись через бамбуковый мостик, коротышка Чан повернул налево и направился по тропинке вдоль ручья. Но тропинка вскоре исчезла, и Чан, махнув рукой, пошел напрямик через поля.

Спустилась ночь, от реки хлынул туман, и вдруг разом ничего не стало видно, как будто на глаза надели повязку. Чан в растерянности остановился, не зная, куда идти. Призрачные клочья тумана кружились вокруг, как души умерших, ни одного звука не доносилось ниоткуда, и на какой-то миг коротышке Чан стало так одиноко и страшно, что он чуть не расплакался, как маленький мальчик.

Но тут с реки потянул ветер, в разрыве туч сверкнула луна, и Чан увидел свой дом. Он был совсем рядом. В окне горел свет, и было непонятно, почему Чан не заметил его раньше.

Когда Чан вошел в дом, первое, что он увидел, было лицо матери. Она сидела за столом, сложив маленькие сухие руки, и печально смотрела на него. На столе стоял праздничный ужин: подогретое вино, душистый рис и курица. От курицы еще поднимался пар, но никакого запаха, как ни странно, Чан почему-то не почувствовал.

Он поставил на пол бамбуковую корзину, подошел к матери и обнял ее.

— Вы ждали меня, мама? — спросил он.

— Мы тебя каждую ночь ждем, сынок, — ответила мать и тяжело вздохнула.

Пламя светильников качнулось, и откуда-то сбоку послышался легкий шорох. Как будто пробежала мышь. Коротышка Чан повернул голову и не поверил своим глазам. Перед ним с деревянной куклой в руках, стояла маленькая Лу, его сестра. Это было удивительно, но за три года она совсем не выросла: все такие же тоненькие ножки, словно палочки для углей, и черные печальные глаза.

— Здравствуй, Лу! — улыбнулся Чан и наклонился, чтобы взять ее на руки. Но тут откуда-то снизу, словно из-под земли, подул ледяной ветер, маленькая Лу как-то странно зашаталась, задрожала — и исчезла, как исчезает туман. Деревянная кукла на какой-то миг повисла в воздухе — и вдруг с громким стуком упала на пол. Коротышка Чан вздрогнул и обернулся.

Мать по-прежнему сидела за столом, но лицо ее как-то странно потемнело, и голос доносился глухо, словно из колодца.

— Не бойся, сынок. Она просто забыла тебя за три года. Сядь лучше, поешь.

Чан улыбнулся, поднял куклу и подошел к столу. Он повертел куклу в руках, рассматривая ее со всех сторон, и вдруг рассмеялся.

— Ах, мама, мама! Я и не думал, что она цела. Эта первая кукла, которую я сделал, ты же помнишь. Она умеет крутить головой, а больше ничего. Но знаешь, мама, я недаром ходил в Индию. Я учился у лучших мастеров и умею теперь делать такие куклы, которые совсем как живые люди. А некоторые даже лучше, чем люди. Я заработал на куклах много денег, и теперь мы купим землю, и построим большой дом, наймем слуг, и ты ни в чем не будешь нуждаться, — и Чан снова рассмеялся.

Он сел за стол, и стал есть курицу, и рис, и пить вино из своей любимой глиняной чашки с отбитой ручкой. Мама сидела напротив, смотрела на него, подперев голову рукой, и все было, как в детстве, много лет назад. И когда мама уложила его спать и накрыла старым зеленым одеялом с прожженной дырочкой, Чан понял, что, может быть, это самый счастливый день в его жизни. Он просунул в прожженную дырочку палец, как делал давным-давно, когда был мальчишкой, тихо засмеялся и сразу уснул.

Проснулся он оттого, что кто-то по капельке лил ему за шиворот холодную воду. «Это, наверное, маленькая Лу озорует», — подумал Чан и, не открывая глаз, наугад выбросил руку, чтобы поймать сестру. Но рука так больно обо что-то ударилась, что Чан вскрикнул и резко приподнялся.

То, что он увидел, было так непонятно и страшно, что он замотал головой и, словно сумасшедший, стал стонать и всхлипывать, раскачиваясь из стороны в сторону.

Он сидел рядом с высокой пальмой, которая росла прямо из прогнившего пола. Это об нее он ударился рукой. Крыши над ним не было, и мелкий дождь, скатываясь по пальмовым листьям, падал на какое-то зеленое тряпье, которым он был укрыт. Стены дома обвалились и заросли плющом. Но это был его дом. Он узнал его.

Он повернулся лицом туда, где прежде был двор, и ему почудилось, что в одно мгновение его сердце как будто вспыхнуло и сгорело, превратившись в холодный пепел. Посреди двора, заросшего сорной травой, он увидел два бугорка. На одном, который побольше, лежала глиняная чашка с отбитой ручкой, а на другом, который поменьше, — деревянная кукла.

Дождь вскоре кончился. Выглянуло солнце. Потом опять пошел дождь. И снова выглянуло солнце. Но коротышка Чан ничего не замечал, и сидел неподвижно, словно каменный.

Вечером, когда сгустились сумерки и в воздухе бесшумно замелькали летучие мыши, неожиданно послышались чьи-то шаркающие шаги и еще какие-то странные глухие звуки. «Может, это снова призраки?» — очнувшись, подумал Чан и повернул голову.

Из-за угла дома появился изможденный старик, похожий на высохшее дерево. В одной руке у него была зажата палка, и он то и дело постукивал ей перед собой. Он подошел к могилам матери и сестры Чан, опустился на колени и стал руками вырывать сорную траву. Голова его беспомощно тряслась, и на затылке, как поросячий хвостик, болталась маленькая косичка. И только тут Чан узнал его. Это был слепой Ю-ю, их старинный сосед.

Чан поднялся и направился к нему. Ю-ю вздрогнул и обернулся.

— Кто там? — спросил он хриплым шепотом и тут же закашлялся, как будто подавился рыбьей костью.

— Это я, — сказал коротышка Чан, вглядываясь в его лицо, где на месте глаз багровели два шрама, похожие на раздавленные вишни.

— Вернулся?! — прокашлявшись, улыбнулся Ю-ю.

— Вернулся, — ответил Чан и стал рассказывать обо всем, что случилось с ним этой ночью. Ю-ю кивал головой, причмокивал языком, а когда Чан кончил, долго молчал.

— Так бывает, — наконец, произнес он. — Когда убивают невинных, их души не могут найти покоя и бродят по земле, пока кто-нибудь не отомстит за них! — Ю-ю вдруг скрипнул зубами и ударил палкой по земле. — Нет больше никого в нашей деревне. Везде развалины и могилы. Я один остался.

Ю-ю тяжко вздохнул и пошел прочь.

— Подожди! — воскликнул коротышка Чан. — Что здесь произошло?! Ты не рассказал!

Ю-ю остановился, повернул голову и прохрипел:

— Иди в столицу. Может, там все узнаешь. А в нашей округе тебе никто ничего не расскажет.

Все дни, пока коротышка Чан шел в столицу, он не раз убеждался, что слепой сосед Ю-ю оказался всевидящим: ни в ближайших селениях, ни дальше — никто не хотел рассказывать, что случилось в его родной деревне. Люди в страхе опускали глаза и старались поскорее уйти. И лишь в столице коротышке Чан повезло.

Он снял комнату у добродушного тучного зеленщика, любившего похвастаться, и в первый же вечер толстяк за бутылкой вина рассказал всю историю.

Хмельными красными глазками поглядывая на коротышку Чан и поглаживая круглый живот, толстяк говорил с самодовольной гордостью:

— Вот ты приехал из Индии и не знаешь, что я не простой зеленщик. Я иногда овощи и зелень поставляю не какому-нибудь там торговцу дохлыми слонами, а самому королю. Меня весь двор уважает и ценит, а седьмой помощник повара даже со мной разговаривает, иногда. Это он мне рассказал про Деревню Утонувших Кукол. Хотя об этом — ни-ни! — нельзя говорить в нашем королевстве. Узнают — язык отрежут. Но тебе я расскажу.

Зеленщик оглянулся на дверь, придвинулся и зашептал:

— Возвращался как-то наш Маленький король со своей свитой из дальней провинции, и у одной крошечной деревушки, у которой даже названия не было (знаю только, что там, рядом, красная скала, похожая на нос пьяницы), стали переправляться через речку. А сундук с куклами — возьми да утони. Ну, тут Маленький король в слезы: он с этими куклами никогда не расстается, совсем еще ребенок.