С первого взгляда почти невозможно было установить, человеческие это кости или кости животных. Почти невозможно было определить, как долго эти кости уже пролежали на месте их находки. Месяц, год, три столетия? Может, кто-то закопал их в другом месте, а какое-нибудь животное вырыло и уволокло?

— Ваше решение!

Кости в витрине изменили от времени цвет, из известково-белых превратившись в серо-коричневые. Крис оторвался от своих мыслей, немного смущенный. «Черт знает, какие ассоциации это вызывает», — подумал он.

— Ладно. Я сделаю это, — сказал он, наконец, и вспомнил о состоянии своего банковского счета. По-другому и не получалось. Деньги от этого заказа были ему просто необходимы.

— Я ведь уже и заплатил, — Форстер с облегчением вздохнул. — Хорошо, что я в вас не ошибся.

— Кости тоже? — вдруг спросил Крис, хотя и не мог сказать, что навело его на этот вопрос.

— Тоже, — голос антиквара вдруг осип, и в нем послышалось напряжение.

— А у них — что за история?

Карл Форстер ответил не сразу. Когда он заговорил, его охрипший голос дрожал.

— Они принадлежат к биологическому виду гоминидов, которого в наше время уже не существует.

Ватикан

Вечер пятницы

Папа сидел за письменным столом в своем рабочем кабинете на четвертом этаже Апостольского дворца. Он отложил лист бумаги с текстом, который требовал от него огромных усилий, когда в дверь постучали.

Ему не надо было смотреть на часы, чтобы узнать время. Он сам назначил этот час.

Георг Райхе, его личный секретарь, вошел в кабинет с двумя посетителями, прихватил стопку бумаг и, выходя, закрыл за собой дверь. Бенедикт XVI вздохнул. Многое осталось неразобранным от его предшественника. Однако вместо того чтобы помочь в делах, Курия и средства массовой информации неумолчно трубили о приятной внешности его секретаря, который к тому же еще мог быть интересным собеседником и за рамками теологических проблем.

Сплетни и очернительство, видимо, неискоренимы. Человеческие свойства так же мало подлежали переменам, как и правила и ритуалы в Ватикане.

Оба его посетителя подошли ближе и сели на мягкие стулья перед письменным столом.

Кардинал Альбино Сакки был одет в сшитую по мерке черную ризу с пурпурно-красной каймой и широким поясом такого же цвета. Его могучая фигура казалась из-за этого стройнее. На нем была пурпурная шапочка. Монсеньор Тиццани был в простом черном дорожном костюме с белым воротничком священника.

— Ну? — лукавый взгляд папы остановился на кардинале. Они хорошо знали друг друга. До того как его избрали папой, он сам целую вечность возглавлял Конгрегацию вероучения в качестве префекта, а кардинал Сакки был его заместителем.

Священную конгрегацию как организацию, ставшую преемницей инквизиции, они превратили в центральный диспетчерский пункт Курии. Они бдительно надзирали за католическим учением и защищали его от всех врагов. Ни один вопрос веры не решался без этого подразделения.

И им удалось сделать свое значение очевидным. Ватикан как государственное образование под властью папы формально управлялся Государственным секретариатом во главе с кардиналом-секретарем. Его статус второго человека Ватикана был задокументирован тем, что он — в качестве избранного декана — возглавлял эксклюзивный орган Римской курии: Коллегию кардиналов.

Однако на последних выборах декана маленькая кучка кардиналов-епископов избрала своим деканом префекта Конгрегации и нынешнего папу, а не государственного кардинала-секретаря. Тем самым иерархия в Ватикане фактически изменилась.

— Быть вашим преемником, пусть и временным, в Конгрегации вероучения — это весьма ответственная задача, — ответил кардинал Сакки.

Папа плутовски улыбнулся. Он давно решил, что назовет государственным секретарем своего многолетнего заместителя по Конгрегации вероучения. Здесь все было так же, как при вступлении в должность нового императора. В ближний круг могли попасть лишь доверенные. А это снова изменит иерархию.

— А окончательное преемство уже урегулировано? Называют так много имен.

— Скоро-скоро, дорогой Сакки. Священная Конгрегация слишком важное ведомство, чтобы решать вопрос преемства наспех. Наберитесь терпения. Я знаю, как тяжело бремя этой должности, — сказал Бенедикт, мягко улыбаясь. — Для меня тоже новые задачи — большой вызов. Я работаю как раз над моей первой энцикликой. По-видимому, озаглавлю ее «Deus caritas est». Как вы на это смотрите?

— «Бог есть любовь»! Обширное и плодородное поле, — сказал кардинал Сакки.

— Да — и тяжкое. Однако оставим это. Нам нужно обсудить другое. — Папа посмотрел на монсеньора Тиццани, который следил за разговором тихо и выжидательно: — Как он это воспринял?

Тиццани склонил голову. Со времени своего разговора с Генри Марвином он снова и снова обдумывал его реакцию.

— С яростью, но, с другой стороны, и с самообладанием. А также с ужасом и обидой. — Тиццани смотрел на свои руки. — Но он ведь не мог ожидать другого, верно?

— Что он будет делать?

— Этого он не сказал. Он говорил о доказательствах.

— Он догматичен.

Тиццани поднял взгляд. Ему было удивительно слышать эти слова из уст папы, который в качестве префекта Конгрегации вероучения вызывал у одних преклонение, а у других ненависть именно как догматик.

— …И опасен, — вставил кардинал Сакки. — Нам следует глаз не спускать с него самого и с его братства мирян.

— А что вы думаете о бумаге, которую он нам передал? Нет ли в ней опасности для Святой Церкви?

Папа с любопытством оглядывал кардинала. До своего избрания папой Бенедикт никому не показывал бумагу, которую Генри Марвин передал ему полгода назад. То, что кардинал Сакки теперь знал содержание этой бумаги, было следствием обстоятельств.

«Однако Сакки знает при этом далеко не все», — думал папа. Полная правда была известна только ему и бывшему доверенному, который его покинул. И пусть так и останется. Бог избрал его для этого бремени.

— Это нечто гораздо большее, чем просто очередная деталь мозаики в числе многих, уже явившихся на свет Божий за последние сто лет. Тема, бесспорно, взрывная — она затрагивает центральное ядро. Я хочу сказать, она никогда не должна стать предметом публичного обсуждения.

Папа склонил голову:

— Но цена…

— Я знаю, что вы имеете в виду. Марвин — фундаменталист. И он руководит братством. На следующей неделе он станет официальным преемником. Это уже точно. Но чем мы поступимся, если признаем братство Преторианцевв качестве ордена или персональной прелатуры? И то, и другое — правовые институты церкви, которые помогут нам лучше контролировать их деятельность посредством правил, которые мы же сами и установим. — Сакки в раздумье постукивал кончиками пальцев. — Игра воображения. Однако Ваше Святейшество рассудило иначе.

«Да, — подумал папа, — поскольку я знаю больше, чем вы все, я и устраню настоящую опасность».

На какой-то момент его накрыло страхом за ту ответственность, что он взвалил на себя. Однако мысль, что он подготовлен и не нуждается в этом Марвине, придала ему сил. Паническая атака схлынула так же быстро, как и накатила.

— Я всего лишь держу открытыми все возможности. Дипломатия, дорогой Сакки. Во-первых, это только фрагмент, всего лишь часть копии. Сколько там не хватает, неизвестно, — Бенедикт помотал головой. — Даже если наши критики получат в руки якобы очередное подтверждение, что части Священного Писания зиждутся на более ранних записях, это все равно не поколеблет ни нашей веры, ни Священного Писания, ни незыблемости Святой Матери-Церкви.

— До сих пор такого однозначного доказательства еще не было…

Тиццани почувствовал напряжение между обоими собеседниками. Сакки делал именно то, против чего сам же предостерегал каждого посетителя папы: начал диспут с наместником Бога на земле. А нужно было только подчиниться.