Теперь домовой церкви в том доме нет, а приезжим и туристам рассказывают лишь о том, что с 1822 по 1824 год учился в нем «неистовый Виссарион» – революционный демократ Виссарион Григорьевич Белинский, а инспектировал училище в те же самые годы Иван Иванович Лажечников – автор известного романа «Ледяной дом».
Царь, поэт и жена поэта
Сюжет этой главы будет касаться вечного вопроса пушкинистики – мнимых и подлинных взаимоотношений Николая I с женой А. С. Пушкина, ибо вокруг этой истории накручено очень много всяких намеков, кривотолков, пересудов и сплетен. Автор постарается объективно подойти к этой теме, опираясь на наиболее беспристрастные источники, доступные ему.
В 1926-1927 годах вышла в свет знаменитая книга В. В. Вересаева «Пушкин в жизни», которая была воспринята как неординарное явление в пушкинистике. В ней впервые были собраны воедино все доступные автору подробности жизни Александра Сергеевича с 1826 года, когда он по приказу Николая был привезен из Михайловского в Москву, где проходили коронационные торжества, и до самой смерти поэта. А потом прослеживалась жизнь его вдовы и тех, кто продолжал окружать ее. Пушкинисты считали, что после появления в 1855 году первого систематического свода сведений о Пушкине, называвшегося «Материалы для биографии А. С. Пушкина» П. В. Анненкова, книга Вересаева была не менее крупным вкладом в изучение его жизни поэта, ибо составляла «систематический свод подлинных свидетельств современников».
Проблема взаимоотношений Пушкина, Николая I и Натальи Николаевны до сих пор интересует очень многих, поэтому имеет право на постановку вопрос: «А была ли какая-либо романическая связь между Н. Н. Пушкиной и Николаем?» Вопрос этот весьма деликатен, ибо речь пойдет о жене русского гения, матери четырех его детей, женщине, которую Пушкин любил более всех и к которой относились его слова «Моя мадонна», и ставшее «крылатым» выражение: «Чистейшей прелести чистейший образец». Автор – не пушкиновед, и потому «без гнева и пристрастия» представит все, что сочтет необходимым и возможным, чтобы пролить свет на взаимоотношения Натальи Пушкиной и императора Николая.
Идя по следам Вересаева и дополняя его «свод» другими работами, начнем с того, с чего начинает он свою главу «В придворном плену» – с выписки Высочайшего указа Придворной конторе: «Служащего в Министерстве иностранных дел титулярного советника Александра Пушкина Всемилостивейше пожаловали мы в звание камер-юнкера двора нашего. 31 декабря 1833 года». Широко известно, как разгневан был поэт назначением, считая, что это довольно неприлично, однако формально все было совершенно точно: чин титулярного советника по «Табели о рангах» относился к IX классу и к тому классу относилось придворное звание «камер-юнкер». Речь ведь шла о присвоении звания камер-юнкера не великому поэту Пушкину, а титулярному советнику Пушкину, «служащему в Министерстве иностранных дел», ибо поэты никогда в «Табели о рангах» не значились. Пушкин же о том давно забыл, числя себя «по России».
Зато Натали была в восторге, потому что это открывало ей доступ ко двору и к царским балам. Уже в январе 1834 года она была представлена ко двору, и представление это прошло с большим успехом. А вслед за тем она стала и участницей узкого придворного кружка, собиравшегося в Аничковом дворце. Вот что писал об этом избранном обществе барон М. А. Корф; «Император Николай был вообще очень веселого и живого нрава, а в тесном кругу даже и шаловлив… На эти вечера приглашалось особенное привилегированное общество, которое называли в свете „Аничковским обществом“ и которого состав, определявшийся не столько лестницею служебной иерархии, сколько приближенностью к царственной семье, очень редко изменялся. В этом кругу оканчивалась обыкновенно Масленица и на прощанье с нею в „прощенный день“ завтракали, плясали, обедали и потом опять плясали. В продолжение многих лет принимал участие в танцах и сам государь, которого любимыми дамами были: Бутурлина, урожденная Комбурлей, княгиня Долгорукая, урожденная графиня Апраксина, и, позже, жена поэта Пушкина, урожденная Гончарова».
Далее Корф сообщает, что проводы Масленицы начинались около часа дня и продолжались далеко за полночь. О легкости нравов свидетельствовал хотя бы такой факт: в Масленицу 1839 года, позднее 2 часов ночи, уже после конца танцев, Николай предложил посадить всех дам на стулья, а кавалерам сесть возле своих дам на пол и первым подал пример. При исполнении фигуры, в которой одна пара пробегает над всеми наклонившимися кавалерами, государь присел особенно низко и сказал, что научен опытом, потому что с него однажды сбили тупей – накладку на лысине (вроде небольшого паричка). Здесь кстати заметить, что император Николай рано стал терять волосы и потому долго носил тупей, который снял только в последние годы жизни. (На проводах Ма-сленицы в 1839 году Натальи Николаевны еще не было – она вдовела, вела замкнутый образ жизни. Однако подобные игры в Аничковом дворце бывали и раньше.)
Возвратимся, однако, в год 1834-й. Наталья Николаевна увлеклась балами столь сильно, что на Масленице 1834 года из-за чрезмерного пристрастия к танцам, у нее случился выкидыш. После этого лишь через 9 месяцев Пушкины вновь оказались на празднике, на сей раз в Аничковом дворце. С этого времени Натали вновь стала много выезжать и танцевать ежедневно.
В мае 1835 года у Пушкиных родился второй сын, и мать хотела назвать его Николаем, на что пушкинисты тоже обращали внимание, но отец предоставил ей выбор между Гаврилой и Григорием – именами своих предков, казненных в Смутное время. Наталья Николаевна согласилась и предпочла назвать сына Григорием. В 1834 году произошло ее знакомство с Дантесом, но для нас это не представляет особого интереса. В дальнейшем Дантес будет появляться на этих страницах только в тех случаях, когда без него нельзя будет понять взаимоотношений Натальи Николаевны с императором. Вместе с тем уместно привести здесь (безотносительно к только что сказанному) воспоминания А. П. Араповой – дочери Н. Н. Пушкиной от генерала П. П. Ланского, за которым вдова поэта была замужем вторым браком: «Года протекали. Время ли отозвалось пресыщением порывов сильной страсти, или частые беременности вызывали некоторое охлаждение в чувствах Александра Сергеевича, но чутким сердцем жена следила, как с каждым днем ее значение стушевывалось в его кипучей жизни… Пушкин только с зарей возвращался домой, проводя ночи то за картами, то в веселых кутежах в обществе женщин известной категории. Сам ревнивый до безумия, он даже мысленно не останавливался на сердечной тоске, испытываемой тщетно ожидавшей его женою, и часто, смеясь, посвящал ее в свои любовные похождения. К тому же именно в это время Пушкин стал по-крупному играть в карты, и часто – неудачно».
Наталья Николаевна, не перенося одиночества, много времени стала по-прежнему отдавать нарядам, выездам и балам, тем более что слава одной из красивейших женщин России продолжала кружить ей голову. Но именно в это время особенно обострилось финансовое положение поэта. Забегая вперед, скажем, что после его неожиданной смерти была учреждена опека над детьми и имуществом и было уплачено по 50-ти счетам около 120 тысяч рублей. Оказалось, что Пушкин был должен даже собственному камердинеру, что он заложил ростовщику Шишкину вещи Натальи Николаевны, серебро ее сестры Александры и 30 фунтов серебра своего друга С. А. Соболевского.
Меж тем расходы в доме не уменьшались. Натали блистала по-прежнему, а на балы, тем более царские, надобно было являться одетой по последней моде. И все это – стремление к роскоши, угасающее внимание мужа, утрированно-болезненная восторженность Дантеса и его приемного отца барона Геккерна – создали тот психологический климат, которым искусно воспользовались недоброжелатели поэта, ловко играя на струнах его всесокрушающей ревности и буквально засыпав его градом пасквилей, содержавших самые омерзительные намеки. О сгущавшейся грозовой атмосфере в отношениях между отцом и сыном Геккернами и Пушкиным и о вполне возможной дуэли стал говорить весь аристократический Петербург. 4 ноября 1836 года Пушкин и его близкие друзья получили гнусное письмо, оскорблявшее честь поэта. Считая, что автором его является барон Геккерн, Пушкин вызвал Дантеса на дуэль, но тот до истечения необходимого срока – принять вызов или отказаться от него – сделал официальное предложение родной сестре Натальи Николаевны – Екатерине Гончаровой. Оно было принято, это обстоятельство не позволяло Пушкину настаивать на дуэли – поединок был отменен. Тем не менее Пушкин по-прежнему не принимал Дантеса, не разговаривал с ним и на людях ограничивался лишь холодными поклонами. Но многие понимали, что это лишь отодвигает скорую и неминуемую развязку. Внимательно следившая за ходом дел императрица Александра Федоровна спрашивала свою камер-фрейлину Е. Ф. Тизенгаузен: «Мне бы так хотелось иметь через вас подробности о невероятной женитьбе Дантеса. Неужели причиной ее явилось анонимное письмо? Что это – великодушие или жертва? Мне кажется – бесполезно, слишком поздно». И как показало самое ближайшее будущее, императрица оказалась права.