— …pater, ora pro nobis! Amen! [33]— закончил архиепископ и все повторили:

— A-a-amen!

Когда Герман Хозанг вслед за Вульфламами одним из первых покинул кирху, толпа, которая во все время службы терпеливо стояла перед церковью, разразилась криками ликования. Чтобы Вульфламы не приняли эти восторги на свой счёт, горожане беспрестанно кричали:

— Хозанг!.. Да здравствует ратсгер Хозанг!..

Вульф Вульфлам шепнул отцу:

— Видишь, нам нельзя терять времени!

И бургомистр, окинув недобрым взглядом мятежную толпу, кивнул в знак согласия.

После этого торжественного празднества Клаус и Герд Виндмакер посетили Хозанга. Дом Хозанга находился недалеко от кирхи святого Николая, поблизости от ратуши [34]; это было старое здание, которое уже простояло на этом месте, наверное, не меньше ста лет и среди больших, недавно окрашенных зданий, выглядело довольно скромно. Высокий фронтон устремлялся вверх семью уступами так, что казался похожим на торчащую кверху семипалую руку. Фасад здания был непритязательный, гладкий, без эркеров и каких-нибудь украшений. И внутри здания была такая же простота. На полу стояли бочки и мешки. Деревянная лестница вела в верхние этажи.

Они сидели перед купцом в длинной, почти пустой комнате, в которой стояли широкий стол, несколько стульев и весы; тут же находился и огромный волкодав, который не спускал глаз с незнакомых людей. Клаус просил купца взять его матросом. Он показал рекомендации уважаемых горожан: мастера Тибада — бочара, у которого он работал зимой, и мастера рыбного цеха — хорошего знакомого Герда Виндмакера.

Хозанг молча рассматривал обоих парней. Простое непринуждённое поведение Клауса понравилось ему: «Из этого вышел бы добрый моряк».

— Ты должен быть готов к борьбе, если хочешь на мой корабль, — сказал он. — «Женевьева» — одно из тех судов, которое постоянно подстерегают опасности. С тех пор как я стал ратсгером, пираты особенно интересуются этим судном.

— С тех пор как вы стали ратсгером? — не понял Клаус.

— Мои враги — могущественные люди, — пояснил купец.

— Я думаю, пираты — враги всех купцов, — ответил Клаус.

— Ты ошибаешься. Кое-кто из купцов с ними заодно. А есть такие купцы, которые и сами непрочь заняться пиратством. А один… Один из моих врагов очень влиятельный человек.

— Но зато у вас сотни друзей! — воскликнул Клаус.

— Один враг — это много, а сотни друзей — это мало, — смеясь ответил Хозанг.

— Вы имеете в виду Вульфлама, не так ли? — вмешался Герд.

— Весь город знает моего врага, — ответил Хозанг.

— И я знаю одного из этих Вульфламов, — горячо начал Клаус, — того, который был фогтом в Сконе. Он высек восьмерых олдерменов и одному выколол глаза. Но преступление, за которое он их наказал, было подстроено им самим, чтобы присвоить их жалованье.

— И, наверное, ещё и кассу витта, — заметил Хозанг, — он и о ней позаботился, не так ли?

— Да, но её потом нашли. А это значит что он сам её и спрятал.

— Что? — Хозанг даже вскочил с места. — Её нашли?

— Ну, конечно, иначе бы нельзя было расправиться с олдерменами, — ответил Клаус.

Хозанг снова уселся на свой стул.

— Так вот что, — пробормотал он, — а город Штральзунд должен возместить ему шесть тысяч марок, которые, как утверждают, были украдены в Сконе. И никому не известно, что пропажа нашлась.

— Мнимая пропажа, — заметил Клаус.

— Так оно и есть, — произнёс Хозанг. — И вот, скажите мне, — горько усмехнулся он, — разве это не пират?

— Нет, — тотчас же возразил Клаус, — Он подлец! Пираты не лишены чести.

— Уже восемнадцать лет бургомистр не отчитывается перед горожанами за деньги, которыми распоряжается. Уже восемнадцать лет, с тех пор как он стал бургомистром! — Лицо Хозанга было бледно от гнева. Он опустил взгляд, смотрел перед собой на стол и продолжал: — Даже если бы во главе магистрата стоял кто-нибудь из знати, занимающейся разбоем, он и то не стал бы так бессовестно грабить горожан, как этот патриций и иже с ним. Стыд и срам… — Он посмотрел Клаусу в лицо. — И ты хочешь быть у меня матросом?

— Только у вас, — ответил Клаус.

Корабельный священник Амброзиус сидел в кабинете бургомистра Бертрама Вульфлама, рядом с которым, опершись на меч, стоял весь закованный в железо его сын Вульф.

— Господин священник, — сказал бургомистр Вульфлам, — нас интересуют события на «Женевьеве», вы совершили на ней последний рейс, и можете рассказать кое о чем. Итак, матрос, его звали Эриксон, не правда ли? Датчанин или норвежец, он погиб, так ведь? Я слышал — погиб в борьбе с пиратами…

— И, говорят, от рук пиратов, — добавил Вульфлам.

— Да, это верно. Восточнее Готланда мы подверглись нападению финских пиратов. Но мы сумели от них отбиться.

— И этого Эриксона убрали не свои собственные люди? — спросил бургомистр.

— Исключено, ваша честь, — воскликнул священник. — В его груди сидела стрела вражеского арбалета. Я сам читал ему отходную.

— Так, так, — сказал бургомистр и мрачно посмотрел на слугу божьего, которому стало не по себе, потому что он почувствовал, что тут задумано преступление, и ему видимо, определена какая-то роль. — Хозанг утверждает, что закупил в Ревеле только меха и сало, но я имею сведения, что у него на борту были и серебро, и золото, и дорогие ткани, и ковры. Вам не удалось ничего заметить во время погрузки?

— Нет, нет, ничего похожего, бог мне свидетель! — испуганно воскликнул священник.

— И на борту все было в порядке? — спросил младший Вульфлам.

— Вполне, я не могу сказать ничего плохого.

— Ну, преподобный, — язвительно рассмеялся старый Вульфлам, — это, пожалуй, было единственное судно в море, на котором все в порядке. Вас обвели вокруг пальца, вас обманули. И вы не сумели раскрыть их проделки.

— Ваша честь, я могу говорить только о том, что видели мои глаза. Не забывайте, что я не купец и не моряк, моя служба на корабле…

Вульфлам недовольно мотнул головой: это становилось скучным.

— Вы не будете больше ходить на «Женевьеве», преподобный, вы мне очень нужны, я не могу обойтись без вас. Скажите об этом Хозангу. Но ни слова о наших разговорах, не то вы можете стать соучастником проделок Хозанга.

Священник был отпущен.

— Ну и ворона! — буркнул младший Вульфлам.

— Он не хочет. У Хозанга больше друзей, чем мы предполагали.

— Тем хуже для них, — сказал Вульф Вульфлам. — Священник, несомненно, принадлежит к партии Хозанга.

— Хозанг нам ещё доставит хлопот, — продолжал бургомистр. — Это он распространяет среди горожан слухи, будто бы мы собираемся на ближайшем заседании совета представить отчёт за прошедшие восемнадцать лет. Но пока у него всего один дружок, в магистрате, он не представляет особой опасности.

— У него нет единомышленников среди ратсгеров, — сказал младший Вульфлам. — Карстен Сарнов не дурак и соображает побыстрее, чем этот Амброзиус. Он будет молчать, линию Хозанга он не поддержит.

— Опасен не Карстен Сарнов, а сам Хозанг. Не забывай об Анкламе. А там не было никакого Хозанга. Сарнов должен не только молчать, он должен выступать против Хозанга. Только он может успешно противодействовать ему. Этого нужно добиться, и тогда мы предотвратим беду… А судовым священником на «Женевьеву» мы пошлём патера Бенедикта. На этого можно положиться.

— А если граф из Плетцума нападёт на «Женевьеву», едва она выйдет в море?

— Тогда он захватит её, а не мы, — ответил старый Вульфлам. — И не в корабле дело, Хозанга нам надо уничтожить. Сумеем мы это сделать, и никто не будет пытаться оспаривать у нас его корабль. Кроме того, как тебе известно, фон Плетцум обманщик. Нашу последнюю долю мы ещё не получили, лучше уж этот Эберштайн, но тому совсем неинтересна «Женевьева», ему и свои-то собственные корабли ни к чему.