— Под нами оседают скалы. Запускайте двигатели крикнул главный инженер.

— Невозможно. У меня не осталось мощности. Мы не можем взлететь.

Координатор рванул рукоятки планетарных двигателей, они не могли сдвинуть с места махину корабля. Для этого нужна была вся мощность главного реактора. Но с помощью планетарных двигателей Ренту удалось выровнять корабль и какое-то время держать дрожащую черточку вертикали вблизи нулевой отметки.

Корабль боролся, словно живое существо. Все его металлические органы работали на самом последнем пределе. Стрелки индикаторов перешли красные отметки и уперлись в ограничители. Форсаж всех генераторов был доведен до предела. Они отключили все, что можно было отключить, кроме механизмов полевой защиты. Корабль ослеп и оглох. Не работал даже Центавр. Эти меры дали им резерв мощности. Небольшой, на самом пределе, и все же можно было попытаться, уменьшив напряжение защитного поля на одну четверть, оторваться от поверхности планеты. С каждой упущенной секундой энтропия за бортом нарастала, и они теряли этот свой последний шанс, но координатор все еще медлил. Наконец Ронг не выдержал.

— Если ты немедленно не объявишь аварийный старт, нам уже никогда не взлететь! Чего ты ждешь? Глеба? Ему не выбраться из этой мясорубки. И если даже удастся, то со свободной орбиты мы скорее сумеем ему помочь. У нас есть скутер с полевой защитой, его масса меньше, его легче прикрыть защитными полями. Нужно стартовать, Рент! Иначе погубим корабль!

Словно подтверждая его слова, пол под ногами снова дрогнул. На этот раз указатель вертикали не собирался останавливаться так быстро, как в прошлый раз. Под ними не осталось твердой опоры. Крен корабля достиг последнего безопасного предела.

— Будь оно все проклято! — стиснув зубы, Рент рванул стартовую рукоятку.

— Седьмая секунда — стоим на столбе!

— Восьмая секунда — скорость двенадцать метров!

— Девятая секунда — стоп всем аварийным двигателям!

— Десятая секунда — прошла команда включения основной тяги!

Поверхность планеты медленно отдалялась. Где-то там, далеко внизу, в этом кипящем аду, остался человек, которого они все любили и с которым сейчас прощались… Никто уже не обманывал себя. У них больше не оставалось надежды.

Далеко внизу за многими милями разбушевавшейся энтропийной бури, за царством хаоса, царившим на поверхности планеты, за несокрушимыми стенами стеклянного купола борьба еще не кончилась. Удар был страшен своей неожиданностью и точностью расчета. Он поразил один из главных нервных узлов всей станции. Баланс энергии нарушился, но борьба еще продолжалась. Другие центры взяли на себя дополнительную нагрузку, отдали необходимые команды.

Глеб видел, как столб холодного голубоватого пламени навылет пробил защитный купол станции. И тогда ожили до сих пор неподвижные, мертвые заросли стеклянных стволов, Их ветви потянулись навстречу огню. Двинулись со своих мест сами стволы. Они сплетались друг с другом, сливались в однообразную массу и прикрывали своими телами бешеное пламя вышедшей из-под контроля энергии. Ветви и целые стволы вырывались из общей массы и мгновенно превращались в пар. Но в тех местах, где стволам удавалось сцепиться друг с другом, свиться в плотную непроницаемую решетку, пламя постепенно стихало, сдавало позиции, отступало к центру пробитого в полу отверстия. Глеб заметил, что наибольшей толщины решетка была с той стороны, где он стоял. Они делали все возможное, все от них зависящее, чтобы оградить его от малейшей опасности. И он знал почему… Слишком многое теперь зависело от него, от его решения…

Пламя уже бушевало внутри огромной прозрачной трубы, свитой из стволов деревьев и протянувшейся от пола до потолка купола. Пространство вокруг оголилось, все стволы от дальних стен зала перемещались к центру и постепенно сгорали в огненной топке. От робота не осталось даже горсточки пепла, и Глеб готов был поклясться, что он сам шагнул в огненную реку, ворвавшуюся в купол сразу после выстрела дезинтегратора.

Глеб чувствовал себя так, словно все происходившее вокруг его не касалось. Да так оно, в сущности, и было; с момента последнего разговора и до того, как он примет решение, он был просто зрителем. Безучастным зрителем. Если бы можно было хоть на секунду забыть, хоть на секунду поверить, что все это не имеет к нему ни малейшего отношения, произошло с кем-то другим, когда-то давно, в другом месте… Но зачем обманывать себя — решение принято…

«Какое решение? — спросил он себя. — Нет. Ты еще ничего не решил, еще есть время. Свобода выбора», — горько, одними губами он усмехнулся. Похоже, это правило — основа их этической системы. «Каждое существо перед принятием важного решения должно иметь свободу выбора, хотя бы из двух возможных вариантов: так, кажется? Да, так… Следовательно, они сдержат слово. Будет ему капсула, непроницаемая для энтропии. Будет и шлюз. Будет дорога обратно, к кораблю, к людям. Нужно лишь сказать им. Сообщить о своем решении, почему же он молчит? Почему медлит?

Ведь это так просто… Нажать кнопку передатчика на поясе скафандра, сказать необходимые слова… Правда, потом, возможно, всю жизнь он будет стыдиться этих слов, но ведь этого никто не узнает, никто из людей. Какое это имеет значение, если после этого он будет стоять в настоящем сосновом бору, на берегу далекой, уже почти забытой речки своего детства…

Но и там, за миллиарды километров, его мысли будут возвращаться к тем, кто попросил его о помощи и кому он сейчас в ней откажет… Баланс энергии нарушен. Им не справиться, нужна новая порция нервной энергии, чтобы обуздать вырвавшийся на свободу хаос… Что случится со станцией, с планетой, если он откажет в помощи?

Если хаос не остановить сейчас, он будет распространяться все дальше, высасывая энергию из нашей вселенной. Земля достаточно далеко от этого сектора Галактики, и катастрофа, возможно, не затронет их мир. Никто не сможет его упрекнуть. Никто. Меньше всего он виноват в том, что взбесившийся робот… Объяснить им про робота оказалось труднее всего. Этого они не понимали. Они считали роботов членами нашего общества, а не машинами… Разум внутри этих стеклянных растений — симбиоз механической, искусственно созданной жизни и высокого интеллекта. Миллионы лет назад цивилизация антов создала эту станцию, чтобы охранять наш мир от хаоса, и вот теперь она погибнет, ведь не может же он согласиться на их предложение! Конечно, не может! Он останется человеком. Вернется на Землю. И будет стоять так, как стоит сейчас, в настоящем зеленом лесу. Он может закрыть глаза, чтобы не видеть призрачных стеклянных ветвей, и представить, как это будет. Если бы им была нужна его жизнь, он бы, возможно, согласился, но то, о чем его просили, было гораздо хуже, чудовищней смерти. Перестать быть человеком. Стать частью станции. Восполнить собой уничтоженную нервную энергию, превратить нейтронные структуры своего мозга в стеклянные заросли растений, в черные груши нервных узлов… Словно они знали, что такое быть человеком, словно они могли знать, как пахнет зеленый лес, словно они слышали, как кричит в нем малиновка! Впрочем, если бы они знали все это, они и не стали бы ему предлагать такую чудовищную дилемму. Но полное понимание невозможно. У этого чуждого мира свои законы, свои ценности, свое понятие о справедливости, о долге…

Никто никогда не узнает, что контакт между нами возможен, что он состоялся, что у меня попросили помощи и я отказался… А ведь они могли уничтожить робота гораздо раньше, они знали, что он опасен, и все-таки не сделали этого только потому, что считали его живым, мыслящим существом… Они могли бы взять у меня то, что им нужно, не спрашивая согласия, силой, но им это даже не пришло в голову и не могло прийти… Так что не стоит говорить о чуждых нам этических законах, в том-то и дело, что законы одни и те же. Что эти стеклянные кусты намного ближе нам, чем может показаться с первого взгляда…

Он снова вспомнил ушедший в сторону луч лазера… И это тоже…