— Даже если он так вас ненавидит?

Отец пожал плечами.

— Какой прок меня ненавидеть? Какого бы зла они ни желали мне, это теперь не имеет ровно никакого значения. Главное — мой сын. Он должен иметь дом.

День медленно угасал. Перекусив, я взобрался по камням на пост Финнея, неся ему на ужин мясо и хлеб.

Спрятавшись в тени кипы древних величественных кедров, мы с любопытством разглядывали представшую перед нами поистине грандиозную картину. За гребнем скалы во всей своей силе и мощи раскинулись изломы каньонов, образовавшихся в пересохших руслах когда-то протекавших тут многочисленных рек и речушек. Вдалеке горы казались нежно-голубыми, укутанными легким флером облаков, медленно спускавшихся к пустыне.

— Здесь так сухо. Как вообще можно жить в пустыне? — спросил я.

Финней смахнул с губ крошки хлеба.

— И животные и растения веками приучали себя к пустыне, сынок. Адаптировались здесь. Ты видел когда-нибудь, малыш, кенгуровую крысу?

— Нет, не приходилось.

— Ну, можно сказать, она из отряда земляных белок. Ее хвост в два-три раза длиннее тела. Ты даже представить себе не можешь, как она прыгает! Кенгуровая крыса может долго не пить. Всю необходимую жидкость она получает с едой... Или вот еще одна диковинка пустыни. Там, внизу, немного южнее этого места, вдоль высохших русел рек растут деревья. Их называют еще сигарными, потому что издалека они напоминают сигары. Ты можешь взять семечко этого дерева, сам посадить его, но убедишься, что ничего из этого не получится: каким-то образом эти деревья сами знают, что их семенам для прорастания нужна влага, поэтому они растут только вдоль пересохших водоемов. Когда семена созревают, их подхватывают редкие в этих краях потоки воды и уносят прочь, пока они не пристанут к какому-нибудь камню после того, как вода пересохнет. И так до тех пор, пока семечко не прорастет где-то вблизи русла, получая в этом месте время от времени необходимую влагу.

Финней посмотрел на раскинувшееся пустынное пространство перед ним.

— Гляди-ка, вон там! Некоторые начинают просматривать местность от какой-нибудь дальней точки, постепенно сокращая расстояние. Я же действую по-другому: смотрю вдаль, медленно переводя взгляд из одной стороны в другую, ловя любое подозрительное движение, неверную тень или то, что может показаться подозрительным. Потом меняю ракурс видения, приглядываюсь, так же тщательно осматриваю, исследуя все вблизи. Вообще-то твой отец во время путешествия особое внимание уделяет скрытым стоянкам, считая это важнее обзора. Но, знаешь, сынок, всем этим тонкостям учишься лишь в процессе жизни, — продолжал Финней. — На днях Фарлей сказал мне, что твой отец знает пустыню по высшему классу, а в устах Фарлея — это самая большая похвала. Ты же должен узнать ее еще лучше. Учись у своего родителя, у индейцев, которые появляются с этим знанием на свет, учись и у твоего покорного слуги, и у Келсо с Фарлеем...

Быстро кинув на меня взгляд, Финней вдруг спросил:

— А что, эта женщина, мисс Нессельрод, она заигрывает с твоим отцом?

— Нет, не думаю. Она, мне кажется, просто очень дружелюбно настроена по отношению к нему. — И, помолчав, добавил: — Мой отец болен. Она знает это.

— Я тоже знаю, — сказал Финней. Потом, подумав несколько минут, тепло улыбнулся: — Я пришел и ушел, сынок, по своим делам, но запомни: в Джакобе Финнее ты нашел верного друга. И если тебе что-нибудь понадобится, приходи к Джакобу или пошли мне весточку — я приду.

Он покончил наконец с мясом и хлебом, вздохнул.

— Люди с запада всегда стеной стоят один за другого. Помнишь, твой отец, не теряя ни минуты, примчался выручать меня туда, где меня придавила лошадь? Он пришел мне на помощь, хотя индейцы были уже в двух шагах, и сам бы я уже точно не смог выбраться. Твой отец — настоящий мужчина! Никогда не забывай об этом!

Внезапно, будто вспомнив что-то, он воскликнул:

— Посмотри-ка вон туда! Это пустыня, настоящая пустыня! И позволь мне кое-что сказать тебе. Ее называют адом, и это отчасти верно. Но здесь идет жизнь, малыш! Понимаешь, жизнь! И ты сможешь жить в пустыне, если будешь хорошо ее знать. Можно жить и в самой пустыне, и вдали от нее, но ты должен изучить ее законы, соблюдать их. Никогда не относись к ней с пренебрежением, сынок. Если ты не будешь уважать ее, пустыня жестоко отомстит, ветер сыграет на твоих ребрах свою мелодию и занесет песком твой череп. Джакоб Финней передаст тебе все свои знания, свой опыт, сынок, усвой их и пользуйся ими.

Когда я спустился вниз, отец не спал. Солнце поднялось еще выше, тени стали еще короче, и донимал жар. Миссис Вебер в изнеможении сидела около фургона, старательно обмахиваясь шляпой.

Дуг Фарлей все еще отдыхал возле скалы. Он посмотрел на меня со своего места, спросил:

— Ну, как там дела, наверху?

— Мы ничего такого не заметили, — ответил я.

— В это время дня вряд ли что-нибудь может произойти, но это вовсе не означает, что они не появятся позже.

— Да, сэр.

— Вижу, ты подружился с Джакобом, малыш? Это хорошо. Финней большой хитрец. Он носом чует место, где может случиться какая-нибудь неприятность.

Фразер сидел все в той же позе, прислонившись спиной к камню и согнув свои острые колени, на которых лежал его неизменный блокнотик, где он что-то старательно записывал. Интересно что? Время от времени он поднимал голову и отрешенно смотрел в небо, о чем-то, по-видимому, размышляя.

Замершие на камнях крохотные ящерицы, изогнув под солнцем свои блестящие спинки, внимательно рассматривали меня. Издалека казалось, будто красно-коричневые гребни скал врезались в небосклон. Но я очень утомился от жары и поискал глазами, где бы можно прилечь и вздремнуть. Все Удобные места в тени были заняты, поэтому я решил залезть в фургон, хотя брезентовая обшивка его не пропускала воздуха и там было, наверное, жарче, чем за его пределами.

Очутившись в фургоне совсем один, я вдруг вспомнил обо всех своих страхах. Захотелось плакать, но могла услышать сидящая возле фургона миссис Вебер, а я не желал ударить в грязь лицом перед мистером Фарлеем и мистером Финнеем. Поэтому, свернувшись калачиком, старался отогнать от себя вид страшных, татуированных лиц индейцев, забыть об их коварстве и недавней стрельбе. Мне так хотелось, чтобы со мной сейчас была мама... Но потом я передумал, потому что она тоже могла бы испугаться... Я подумал о своем больном, израненном отце, спасающемся от жары под фургоном.

Услышав какой-то шорох и открыв глаза, я понял, что все-таки заснул. И спал довольно долго, потому что в фургоне стало темно, а когда я выглянул наружу, отогнув брезент, то увидел, что наступила ночь.

Лошади бродили рядом, пощипывая траву, кто-то налаживал упряжь. Мисс Нессельрод взобралась в фургон и вскрикнула от неожиданности, когда я пошевелился.

— Это я! — успокоил я ее.

— Ой! Иоханнес, как ты напугал меня! Даже не думала, что кто-то может быть тут! С тобой все в порядке?

— Да, мэм. Я только что проснулся.

— Завидую тебе! Как я ни старалась подремать, при такой жаре для меня это совершенно невозможно. Мистер Фарлей запрягает лошадей, мы скоро тронемся в путь.

Миссис Вебер, а за ней один за другим и остальные забрались в фургон. Мистер Фразер помог подняться моему отцу. Тот сел рядом со мной, спросил:

— У тебя все нормально, сынок? Жаль, что я не смог предоставить тебе большего комфорта в этой тяжелой поездке.

— Не беспокойся, папа. У меня все в порядке, — успокоил я его.

Джакоб Финней уселся на козлы рядом с Фарл ем. Мы двинулись, и Келсо, как обычно, скакал чуть впереди нас.

Отец пересел в самый конец фургона, откуда можно было наблюдать за дорогой, по которой мы ехали. Флетчер с сожалением посмотрел на него.

— Вы, мистер, совсем не в форме, чтобы бороться.

Отец холодно ответил:

— Надеюсь тем не менее, что свой долг я всегда смогу выполнить.

— Это что, намек? Или я ошибаюсь? — недовольно пробубнил Флетчер.