Иван мог бы точным выстрелом убрать его и сейчас, из-за занавеса, но это было против его правил. Противник должен видеть, кто его убивает. Для Ивана это была своего рода подпись автора, какую делают, например, художники на своих картинах. Нет он должен выйти на сцену и сделать это на глазах у всего зала.

«Иначе, какой же из меня артист? – сыронизировал Иван. – Голос за сценой? Ну, нет! Извините! Это – для статистов!»

– Емельянов, ну где вы ходите? – вцепился в его зеленый рукав какой-то суетливый мужчина. – После Малинина ваш выход!

Иван мгновенно сдвинул шляпу на глаза и пожал плечами, словно говоря: «Ну что ж так волноваться-то? Знаю я, что мой выход!». На сцене в это время Малинин довывал что-то такое о волчьей стае.

«Придурок! – подумал о нем Иван. – Что ты знаешь о волках?»

Аплодисменты зала в адрес Малинина привели его в состояние готовности к своему «выходу».

– Этого артиста я объявляю впервые в своей жизни, – сказал ведущий концерта – очень и очень интеллигентского вида улыбчивый мужчина лет сорока с небольшой бородкой – кажется Иван видел его как-то по телевизору, он вел программу о туризме, что ли... – И, такое уж совпадение, что и вы его сегодня увидите впервые в жизни. Потому что и он сам выступает впервые на столь большой аудитории. В нашем концерте состоится его дебют. Встречайте – юморист-пародист Сергей Емельянов!

Курсанты, изредка разбавленные случайной публикой, забредший на «юбилей» ФСБ, который нигде не рекламировался и вообще объявлен был лишь за сутки до его начала, дружно зааплодировали.

«А ведь про меня сказал, собака! – подумал Иван даже развеселившись от такого совпадения. – Все правильно – мой дебют!»

Иван глубоко надвинул шляпу на глаза и вышел на сцену развязной походкой человека привыкшего делать свою работу публично. Остановившись на расстоянии одной трети от левого края сцены почти у самой рампы, Иван неожиданно для зала сдернул с себя шляпу и резко швырнул ее высоко под потолок в направлении зрительного зала. Головы курсантов мгновенно взметнулись вверх. Раздалось негромкое ржание в зрительном зале. Начало курсантов заинтересовало и они уже настроены были на столь же интересное и оригинальное продолжение. И Иван их не разочаровал.

Закинув в зал шляпу, он натренированным движением расстегнул молнию на сумке и выхватил из нее автомат «Агран-2000». В зале кто-то ахнул, кто-то засмеялся, но все эти звуки Иван перебил грохотом автоматной очереди, прямо по тому ряду у самой двери, где сидел Олейников. Он стрелял не целясь, от бедра, руки сами взяли точный прицел – на уровне голов.

Иван видел, как перевернулось кресло, на котором сидел Олейников и мгновенно исчезло из зала в раскрытой двери. Но он не сомневался, что убил Оленя. Он видел, как пуля вошла тому в голову. Сбоку над ухом, потому, что Олейников в этот момент повернулся к залу. Он не следил за шляпой, он следил за залом, откуда ждал нападения. О том, что Иван может появиться на сцене, Олень не предполагал.

У Ивана теперь было не больше двух секунд, чтобы исчезнуть со сцены, открытой для стрельбы. В два скачка он оказался у люка, рванул его на себя и буквально провалился под сцену. уже падая вниз с поднятыми кверху руками, он почувствовал как его правую ладонь пробила пуля.

Только после этого до него донеслись звуки выстрелов, словно кто-то включил звук. Грохот над сценой стоял как в хорошем кассовом голливудском боевике.

«Идиоты! – подумал Иван. – Что они стреляют? Ведь меня же там нет!»

Однако отдыхать время еще не пришло. Так же как и зализывать раны. Ладонь болела, но Ивану на это было наплевать, как и вообще на физическую боль. Чечня отобрала у него человеческую способность бояться боли. Иван рванул по подвальному проходу под сценой, ведущему в фойе театра. Ему нужно было выбраться. Он убил Олейникова и сдержал свое слово, данное самому себе. Но если его сейчас убьют, он у мрет в разочаровании. Ведь, если генерал Никитин останется жив и, значит, Иван не выполнит другое свое же обещание – убить Никитина.

Открыв ногой дверь из подвального коридора в фойе, он длинной очередью снят троих охранников, стоявших за ней и тут же принялся стрелять по огромным стеклам фойе, выходящим на улицу. На мечущихся по фойе курсантов обрушился водопад стекла. Они бросились врассыпную.

А Иван, еще не дав долететь до пола всем осколкам оконного стекла с разбегу прыгнул в окно. он выкатился на улицу и еже лежа на асфальте в зеленом костюме, сбил фонарь у входа в театр одним выстрелом. Стало значительно темнее. Выбив у кого-то из рук наставленный на него автомат, Иван серой в семерках тенью мелькнул на Таганскую и скрылся во втором от угла дворе.

Он пробежал через двор, перемахнул через ограду небольшого сквера, нырнул в дыру в заборе, которую сам накануне и проделал, и через минуту уже спокойным шагом вышел в Фанельный переулок, где стояла его «девятка». Сев за руль, он закурил, подождал еще пару минут, давая никитинским людям шанс его разыскать и сесть ему на хвост и, так их и не дождавшись, включил мотор.

«Это становится скучным, в конце концов, – подумал Иван. – Что я маньяк какой-нибудь, что ли, – убивать всех этих людей? Нет, Никитин, теперь я буду разговаривать только с тобой!»

Иван тронул машину, выехал на Андроньевскую, потом на Таганскую и поехал к театру. Он знал, что это нелогично с точки зрения его преследователей, именно потому так и поступал.

В районе Товарищеского переулка дорогу ему преградили гаишники.

– Проезд закрыт! – лениво сообщил Ивану толстяк-автоинспектор. – Поворачивай обратно...

– А в чем дело? – возмутился Иван.

– Вали отсюда! – поменял тон гаишник. – Тебе не все равно? Говорят – поворачивай!

Иван не стал спорить, тем более, что он-то хорошо знал, почему закрыт проезд. Гораздо лучше гаишника, которому задавал этот вопрос.

Развернувшись. он по Абельмановской и Крутицкому валу спустился к Москве-реке, переехал на замоскворецкую сторону и не спеша покатил к станции Москва-Товарная, где у него была тихая квартирка в трехэтажном доме старой постройки. Там можно было отдохнуть, расслабиться и подумать, как быть с генералом Никитиным.

А сам Никитин в это время сидел в кабине осветителя, где он провел весь концерт до «выступления» Ивана и мрачно смотрел на пустую сцену. Герасимов нарезал круги по кварталам вокруг театра в поисках Ивана и боялся попадаться генералу на глаза.

Никитин тяжело поднялся, наконец, и пошел к выходу. В фойе, засыпанном осколками стекла, он увидел бегущего ему навстречу Герасимова.

– Ну? – спросил Никитин.

– Ушел! – ответил тот, понимая, что спрашивает Никитин про Ивана.

– Мы оцепили весь район через три минуты после того, как он выскочил из театра, – зачастил Герасимов в свое оправдание, но Никитин резко перебил его:

– Знаете, Герасимов, чем отличается профессионал от таких как вы? – сказал ему Никитин. – Профессионалу всегда требуется на одну минуту меньше, чтобы уйти, чем вам, чтобы его взять.

– Но товарищ генерал... – залепетал Герасимов.

– Пошел вон! – процедил Никитин сквозь зубы. – Сопляк!

Он отвернулся от Герасимова и не говоря больше ничего вышел из театра. Генка видел, как генерал направился к своей машине.

«Напрасно ты так со мной, Никитин! – билась в голове Герасимова злая мысль. – Очень даже напрасно...»