Никитин никогда не начинал совещаний раньше назначенного времени, даже если все уже были на месте. Поэтому он поднял глаза от бумаг и все тридцать секунд разглядывал собравшихся у него в кабинете. Причем не Герасимове его взгляд задержался не дольше, чем на других. Сердце у Герасимова вновь упало.

Ясно теперь, что не выгонит, но с ролью генеральского фаворита придется распрощаться. А Генка столько времени целенаправленно добивался этой роли. И вот, когда, наконец, добился, о ней тут же придется забыть... Не жизнь, а хреновина сплошная!

Секунда в секунду в назначенное время генерал встал, прошелся мимо окон, за спинами сидящих по одну сторону длинного стола начальников служб и отделов главного управления ФСБ и сказал:

– Есть задачи, которые можно решать годами, всю жизнь, и все же – не решить. Например, снижение уровня преступности. И при этом никто даже не подумает, что не решена задача от того, что мы бездельничали и с преступностью вовсе не боролись... Есть и другие задачи, на решение которых отводится совсем мало времени. Потому, что они касаются отдельных, конкретных и живых людей. Можно биться как рыба об лед, работать по двадцать четыре часа в сутки, но если будет не решена такого рода задача, мнение о том, что мы сидим на жопах и протираем на них никому не нужные дырки, возникнет просто автоматически.

Генерал вернулся к своему столу.

– Это предисловие я сделал специально для дураков, которые не понимают, что уровень преступности нас сейчас совершенно не интересует. Мы можем сами регулировать этот уровень в какую захотим сторону! Сейчас весь уровень преступности в Москве зависит целиком от активности единственного человек, над которым мы не может установить контроль. Я имею в виду всеми вам уже конечно известного Ивана Марьева, которого вы знаете теперь не только по фотографиям, но и лично видели сна сцене театра во время его эффектного выступления, которое ему организовал начальник нашего аналитического отдела. Я еще не понял окончательно, но, кажется, он собирается нас покинуть и целиком заняться продюсерской и антрепренерской деятельностью. Не так ли, Герасимов? Вы уже приняли решение?

– Никак нет, товарищ генерал! – выдавил из себя мгновенно покрасневший как рак Генка.

– Садись, чего вскочил? – сказал ему генерал. – У тебя еще планы по захвату Марьева есть? Где ты собираешься проводить это мероприятие на этот раз? В Кремлевском дворце? В цирке на Цветном бульваре? Или вывезешь нас всех в Гранд-Опера? Нашим операм интересно было бы пообщаться с француженками из этой самой Опера. Почти коллеги, можно сказать...

Герасимов скосил глаза на сидевшего через два человека о него Коробова. Тот откровенно улыбался, иронично поглядывая на Генку.

«Радуется, сука! – со злостью констатировал Герасимов. – Радуйся пока...»

– «Вернемся к нашим баранам», как говорят французы, к которым мы с легкой руки нашего аналитика можем отправиться с служебную командировку на празднование еще какого-нибудь придуманного им юбилея. Правда, когда я произношу эту французскую поговорку, я думаю вовсе не о французах и даже не о француженках, а о руководителях некоторых наших подразделений...

Герасимов посмотрел на Коробова и увидел, что тот все так же довольно улыбается.

«Дурак! – мысленно сказал ему Герасимов. – На этот раз – про тебя!»

– Но вернемся все же к тому, зачем я вас сегодня собрал... Повторяю – с уровнем преступности в Москве все было бы в полном порядке, если бы не Иван Марьев, который портит нам всю картину. За последние три недели им совершено в Москве три терракта, которые по их значению для нашего управления я мог бы вполне назвать словом – «катастрофы». Арест Марьева и есть та первоочередная, реальная и неотложная задача, которую нам предстоит решить в ближайшее время, если мы не хотим никаких санкций в отношение нашего управления, которые вот-вот уже должны последовать. Я говорю – арест – и хочу, чтобы вы обратили внимание на то, что я подчеркнул это слово. Только в самом крайнем случае разрешаю ликвидацию. Самым крайним случаем я называю ситуацию, когда объект захвата уходит от нас и ясно, что контроль над ним будет безвозвратно утерян. Во всех иных ситуациях – стремиться взять живым, несмотря на возможные потери с нашей стороны. Этот человек нужен нам живым! Обращаюсь ко всем службам, поскольку Марьев стал уже одиозной фигурой и известен сотрудникам нашего управления пожалуй лучше, чем их непосредственный начальник...

При этих словах Никитин коротко взглянул на Герасимова и Генка испуганно, почему-то, подумал:

«Не понял... При чем тут я?»

– Обо всех случаях наблюдения Марьева работниками ваших служб, – продолжал Никитин, – немедленно, повторяю – немедленно! – сообщать мне лично.

– При моем отсутствии, – добавил генерал, вспомнив о вызове к Президенту, во время которого Коробов пытался взять двойника Крестного, – докладывать начальнику оперативного отдела Коробову...

Никитин секунду помолчал и договорил последнюю фразу до конца:

– ...и начальнику аналитического отдела Герасимову. Обоим!

«Что, сволочь, съел? – злорадно подумал Герасимов, взглянув вновь на Коробова, который сидел теперь с вытянувшимся удивленно лицом. – Тупица!»

– На этом все! Все свободны, кроме Коробова и Герасимова.

Подождав, когда начальники служб покинут его кабинет, Никитин продолжил разговор только с двумя своими заместителями.

– Вы конечно, обратили внимание, что я отдал приказ ставить вас обоих в известность об обнаружении Марьева при моем отсутствии. Не буду говорить о том, что ни на одного из вас не могу положиться полностью, это, надеюсь, вы и сами понимаете. Поэтому ген хочу, чтобы решение принимал кто-то один из вас. Приказываю: при возникновении такой ситуации собираться вдвоем и принимать решение вместе, коллегиально. Мое мнение – будет третьим. она всегда останется неизменным, поэтому мое личное присутствие не имеет особого значения. Я за то, чтобы в любой ситуации, повторяю – в любой!– брать Ивана живым. Даже если придется положить половину ребят из твоего отряда...

Никитин кивнул в сторону Коробова.

Тот нервно потер щеку, покрутил головой, но сдержался, промолчал.

– Сначала с тобой... – продолжал Никитин обращаться к Коробову. – От тебя требуется пока одно – чтобы десять твоих бойцов из «Белой стрелы» постоянно были готовы выехать на захват Ивана через пять секунд после поступления сообщения о том, что он обнаружен. Через пять секунд! Пусть в машине уже сидят целыми днями, пусть мотор не выключают, короче делай что хочешь, но чтобы через пятнадцать... Нет! Чтобы через десять минут они могли в полной боевой готовности появиться в любой точке Москвы. Вертолеты, на хрен, задействуй! С ПВО я договорюсь... Кто такой Иван и что он из себя представляет, ты знаешь, объяснять не надо. Сам объяснишь своим ребятам, что идут, скорее всего на смерть. Я тоже хорошо знаю, кто он такой и что умеет. Предупреди ребят, что на этом захвате процент потерь с нашей стороны может достигнуть восьмидесяти! Я говорю совершенно серьезно, отдавая отчет своим словам... Вспомни Паню и Полянского, Олейникова, наконец... Всем управлением облажались перед одним всего человеком! Я чуть со стыда не сгорел!

«Перед кем от стыда-то? – подумал Герасимов. – Перед Иваном, что ли? Ну дает, Никитин! Совсем у него крыша поехала! Нет! Пора! Давно пора...»

– Все! – перебил его мысли Никитин, продолжая обращаться к Коробову. – Операция может начаться каждую минуту. Чтобы отряд был готов к действиям в том режиме, который я назвал, через... Через полчаса! Выполняй!

Щелкнув каблуками, Коробов вышел, а Никитин повернулся, наконец, к Герасимову.

– Ну, что, Гена? – сказал он. – Вот мы, наконец, и одни остались!

Герасимов недоумевал, – что такое творится с генералом и постоянно ждал подвоха, но внешне держался очень даже невозмутимо. Никитин посмотрел на него долгим взглядом и сказал:

– А мне стыдно было именно за тебя, Гена... И ты правильно подумал – перед Иваном было стыдно, перед нашим врагом!