Герасимову такой смешной показалась эта мысль, что он не удержался и расхохотался во все горло. Он катался по крыше, не в силах удержать смеха и ему стало даже страшновато от этого своего смеха. Наконец, он понемногу стал успокаиваться, только вздрагивал иногда и оглядывался по сторонам. Ивана ни рядом, ни в пределах видимости не было. Померещилось?

Генка, наконец, взял себя в руки, выставил вперед зажатый в обеих руках пистолет и начал обход крыши. Он заглядывал за каждую трубу, неожиданно оглядывался, пытаясь захватить врасплох того, кто мог прятаться за его спиной, но никого не было, кроме него, на крыше..

– Тьфу ты, черт! – сплюнул Герасимов, сунул пистолет в кобуру и достал сотовый телефон.

– Никитин? – сказал он, набрав номер. – Готов? У меня все в порядке! Нервничаю только немного... Ты тоже? Ничего, держись, старик! Сегодня он будет наш! Сегодня, говорю! Отбой!

Герасимов самому себе казался уже другим человеком – этаким супергероем, решающим любые проблемы и вершащим судьбы. Кругом враги, но ему все – нипочем! Даже зловещие тени убийц, которые его преследуют.

– Тьфу на тебя! Говно чеченское! – сказал он призраку Ивана, который сосем недавно привиделся ему на крыше. – Сегодня твой последний день! Сегодня вообще – мой день! Мой главный день!

Генка последний раз оглянулся на крышу и шагнул в чердачную дверь. В полутемном коридоре, ведущем с крыши на чердак, прямо перед ним сидела черная кошка и рассматривала его очень внимательно.

– Кыш, ты, скотина! – замахнулся на нее Герасимов, но кошка и глазам не повела.

Она не сделала ни одного движения, просто смотрела на Генку и того вновь начало колотить. Герасимов нагнулся за обломком кирпича, который лежал у его правого ботинка. Разогнуться он не успел.

Сильный удар рукояткой пистолета по затылку буквально вбил его в бетонный пол. Теряя сознание, он еще раз посмотрел вперед.

Никакой кошки у него на пути е было...

– Это все мне только кажется... – пробормотал Герасимов и потерял сознание.

– Ты оказался прав, – сказал бесчувственному Генке Иван, взваливая его на плечо. – Сегодня твой главный день. Второй из двух главных дней которые случаются в жизни человека. В жизни есть только два события, заслуживающие внимания – рождение и смерть. Поэтому и дней – только два. Первый – день рождения, – второй – день смерти... Ты, Герасимов, прожил уже оба...

Иван подтащил Герасимова к полуразрушенной трубке на краю крыши и приподняв его, засунул в вентиляционное отверстие. Тело Герасимова пролетело по трубе пару метров и застряло где-то на уровне последнего, десятого этажа. После этого наступила тишина на крыше. Лишь снизу доносился рассеянный высоким небом шум большого города.

Не получив от Герасимова никакого сообщения вплоть до назначенного Иваном времени, Никитин счел, что его заместитель слишком занят, чтобы еще раз докладывать, что все в порядке, то есть, по существу, не докладывать ни о чем. Если бы что-то было не так, как они рассчитывали, Герасимов обязательно сообщил бы... Молчание – знак удачи, решил генерал.

Он оставил у себя в кабинете два своих пистолета, с которыми не расставался практически, никогда – старая привычка оперативника со стажем, прекрасно знающего, какие иногда сюрпризы готовит судьба. Его третий пистолет, с которым он еще начинал свою службу в КГБ, дожидался его теперь на крыше, чтобы сделать свой решающий выстрел. Выстрел часто становится решающим аргументом в напряженном разговоре... А Никитин любил говорить аргументированно.

Никитин приказал шоферу везти себя на Туполевскую набережную и его «джип» свернул сначала на Богдана Хмельницкого, потом на Чернышевского и выехал на Чкалова. Курский вокзал был весь огорожен заборами, а близлежащие улицы и переулки оказались перекрыты.

– Придется объезжать, товарищ генерал! – сказал Никитину шофер.

Генерал махнул рукой, давай, мол.

– Не опоздай! – сказал он. – У меня осталось двадцать минут.

Водитель, демонстрируя свою реакцию на замечание генерала, прибавил газу. «Джип» выехал к мосту через Яузу и спустился на набережную. Они двинулись по набережным вверх по течению Яузы, пару раз поднырнули под мосты, и через десять минут «джип» затормозил уже у огромного длинного десятиэтажного здания, зияющего почти на всех этажах черными глазами выбитых окон.

Исключение, почему-то, составляли три последних этажа, на которых окна почти везде сохранились... На первый взгляд это вызывало недоумение, но генерал сразу же понял, что окно перебили снизу – кидая камни, а до верхних этажей добросить камень нелегко, сила нужна недюжинная. Вот стекла и остались.

Все на свете можно объяснить рационально, все, что только может случиться. Только человека, порой, не объяснишь рационально. Человек – вот одна единственная загадка в жизни...

На десятый этаж ему пришлось подниматься с остановками. Дойдя по лестнице до шестого этажа, он вынужден был остановиться и отдышаться. И дальше делал остановки через каждые два этажа.

Это его несколько задержало, но он подумал, что Иван, наверное, учтет его возраст и отсутствие лифтов и не станет зря нервничать...

Добравшись до чердака, он вновь отдышался, выкурил сигарету и двинулся разыскивать выход на крышу. В коридоре, ведущем с чердака на крышу, его встретил большой черный кот, пушистый и гибкий. Он внимательно посмотрел на Никитина и уселся прямо у него на пути.

Никитин улыбнулся и поднял кота на руки.

– Не пускаешь? – спросил он. – Предупредить что ли, о чем-нибудь хочешь? Поздно брат! Предупреждай, не предупреждай, мы с тобой здесь, на крыше, и с этим теперь ничего поделать нельзя. Мы сами выбрали такую жизнь. Так чего ж прятаться?

Едва Никитин вышел на крышу, он увидел Ивана, сидящего возле вентилляционной трубы, и смотрящего куда-то далеко в небо. Иван сидел именно у той трубы, сразу определил Никитин, возле которой как раз и находился тайник со спрятанным в нем пистолетом.

«Удачно! – подумал Никитин. – Пока мне определено везет!»

– Обыскивать будешь? – спросил он Ивана, который даже не повернул в его сторону головы и все так же смотрел в небо.

– А зачем тебя обыскивать? – возразил Иван. – Если бы у тебя было из чего выстрелить, ты бы меня уже давно пристрелил. Думаешь, я имею какие-то иллюзии насчет твоей порядочности?

«Наглец! – подумал генерал, но тут же вынужден был признаться самому себе: – Но, вообще-то, он прав. Пристрелил бы!»

– Так вся наша жизнь – сплошная иллюзия! – рассмеялся генерал. – Мы все считаем, что жизнь бесконечна, когда рождаемся. И эта самая стойкая иллюзия. Люди расстаются с ней очень неохотно.

– Садись, демагог, – сказал ему Иван, показывая на место рядом с собой, у самого тайника. – Скольких людей ты лишил этой иллюзии?

– Не знаю, честно говоря, – сказал Никитин, усаживаясь рядом с Иваном. – Никогда не занимался такими подсчетами.

– Вот и я – не подсчитывал! – рассмеялся Иван. – А там...

Иван показал головой на небо.

– ...там кто-нибудь их подсчитывает?

«Он меня пригласил о Боге, что ли, разговаривать? – недоуменно подумал генерал. – В роли проповедника, насколько я помню, мне выступать еще не приходилось. И сейчас, что-то не хочется!»

– Думаю, что —нет! – сказал Никитин. – Разве что какой-нибудь мелкий чиновник из третьеразрядных ангелов, вечно пьяный от райского нектара и по пьянке не видящий и половины того, что творится на земле...

– Я много думал, Никитин, – сказал Иван, – что остается от тех людей, которых я убиваю? И вообще – остается ли что-нибудь вообще?

– А вот это ты зря, Ваня! – ответил Никитин. – Так ты быстро придешь к мысли, что этих людей и не было никогда. А следовательно ты из и не убивал. А значит – и тебя на земле не было...

– Я смотрю, генерал, – сказал Иван, – ты и сам много думал о том, что меня сейчас мучает...

– Думал, Ваня, много думал, – подтвердил Никитин. – А как же? Мне, ведь тоже приходилось людей убивать. Являлись потом, голубчики, вопросы задавали – за что, мол? Чуть в психушку не попал...