Никитин вдруг поймал себя на том, что совершенно забыл о тайнике и лежащем в нем пистолете. Вопросы Ивана его интересовали, как ни странно, больше, чем возможность его убить. Мало того, Никитин ощутил вдруг, что те вопросы, что задает Иван, волнуют и его тоже, несмотря на то, что он когда-то, давно, много лет назад, уже находил на них ответы, которые казались ему тогда мне только приемлемыми, но даже – убедительными... Иван заставил его теперь сомневаться в тех ответах...

– Скажи, Никитин, только честно, спросил Иван, – что ты чувствовал, когда людей убивал?

Никитин помолчал немного и ответил серьезно, как и просил Иван.

– Ничего! Я чувствовал только что поступаю правильно, убивая какого-то человека. Что я должен его убить, этого требует мое дело, моя работа. Я оставался спокоен, когда убивал.

– Нет! – перебил его Иван. – Я тебя спросил совсем не о том! Не что ты думал, а что ты чувствовал? Что у тебя было в этот момент там, внутри? Радость? Удовольствие? Веселье? Страх?

Никитин вдруг ощутил раздражение от настойчивости Ивана.

«Что тон себе позволяет, в конце концов? – думал он чувствуя как какая-то волна сопротивления Ивану разливается по нему. – Почему я, генерал ФСБ, должен отвечать этому полусвихнувшемуся киллеру, который строит передо мной психоаналитика? Да пошел он!»

– Я уже сказал тебе, – ответил он резко, – что я ничего не чувствовал. Просто однажды когда-то давно, много лет назад, передо мной встал выбор: мучаться и сходить с ума, в поисках ответов на вопросы, которые сейчас задаешь себе ты, или просто выбросить из себя все это и продолжать жить! Я выбрал второе. И, как видишь, жив до сих пор. Я ничего не чувствовал. Я не хотел ничего чувствовать. Я не умею теперь чувствовать. Я умею выполнять, мою работу. И ничего больше я знать не хочу!

– Это ты врешь, Никитин, – возразил Иван. – У тебя дети есть?

Генерал покачал головой, но потом вспомнил свое неожиданное чувство к Генке Герасимову и сказал дрогнувшим голосом:

– У меня есть один человек, которого я считаю своим сыном.

– А вот у меня такого человека нет, —сказал Иван тоже, почему-то, дрогнувшим голосом. – Женщина, которая могла бы мне родить сына, умерла прежде, чем успела это сделать...

– Ты отомстил за нее! – напомнил Никитин.

Иван неожиданно вскочил и закричал:

– Да! Я отомстил! Я убил человека, который убил ее! И ты думаешь, мне стало от этого легче? Что изменилось от т ого, что я его убил? У меня родился сын? Воскресли люди, которые умерли от моих рук? Какой смысл был в этом убийстве? Я хочу убить тебя, Никитин! Но что это изменит в жизни? Ничего! Я так же буду мучаться всеми теми же вопросами и вспоминать о своей несбывшейся жизни! Отомстил! Зачем мне нужна эта месть? Что я с ней буду делать? Если ты мне об этом говоришь, то ты или идиот, для которого нет разницы между человеком и...

Иван оглянулся по сторонам и ударил рукой по кирпичной трубе.

– ...и камнем! Или ты ломаешь тут передо мной комедию делая вид, что разговариваешь со мной серьезно, а сам только и думаешь, как дать знак свои бандитам в милицейской форме, чтобы те схватили меня и сунули за решетку или расстреляли бы сразу. Ну так убей меня, если тебе от этого станет легче! Убей, и я посмеюсь над тобой, потому что точно знаю, что от смерти человека жизнь остальных людей абсолютно не изменяется.

Слушая Ивана Никитин вдруг вспомнил и в самом деле – зачем он явился сюда, на крышу. Не разговаривать же с убийцей о жизни и смерти, в выполнять свой долг. Он осторожно, чтобы не привлекать внимания Ивана сунул руку в тайник и вытащил пистолет. Затем он резко встал и наставил пистолет в грудь Ивану.

– Все, Ваня! – сказал он. – Оставим разговоры. – Я думал не только об этом, но и об этом – тоже. Я не врал тебе, когда говорил, что не чувствую ничего, когда убиваю человека. Или почти не врал. Я не буду тебя арестовывать. Я сейчас нажму на курок и убью тебя. но я хочу, чтобы ты понимал, что сейчас произойдет. Это не я, старый вояка Никитин, подробивший по всему свету и сходивший когда-то с ума от невозможности жить так, как я хочу, буду нажимать на курок. тебя убьет моля должность. Мы с тобой по разные стороны какой-то черты, хотя оба – убиваем людей. Но для меня – это работа, а для – тебя – преступление. Именно по этому я вынужден тебя убить, хотя я этого и не хочу. Я хотел бы долго разговаривать с тобой и вместе искать ответ на вопрос – как жить. Но тебя этот вопрос сейчас совсем перестанет интересовать!

Пока он говорил, Иван медленно, шаг за шагом приближался к нему до тех пор, пока ствол никитинского пистолета не уперся ему в грудь.

– Стреляй! – крикнул Иван.

Никитин вздрогнул и его палец помимо его воли нажал на курок.

Раздался сухой щелчок, но выстрела не последовало. Никитин в недоумении посмотрел на пистолет. Только теперь он обратил внимание, что тот не заряжен хотя должен был сразу это почувствовать рукой, привыкшей к весу заряженного оружия. Следом за этой мыслью на него нахлынуло резкое раздражение на Ивана.

«Клоун! Фигляр! – думал Никитин. – Он нашел тайник и пистолет, лежащий в нем, разрядил его, а потом своими разговорами спровоцировал меня на выстрел. А теперь веселится как последний идиот!»

– Это дешевый юмор, Ваня, – сказал Никитин. – Так потешаться впору только школьникам, а ты уже далеко не в том возрасте...

– Ты сам над собой потешаешься, генерал Никитин, который считал своим сыном своего заместителя Герасимова. – сказал Иван, иронично поглядывая на генерала. – Это была одна их тех иллюзий, о которых ты говорил в начале нашего разговора. Я лишил тебя этой иллюзии, разрушил ее. Извини! Иллюзии всегда кто-то разрушает.

– Почему ты говоришь – считал своим сыном? – переспросил Никитин. – Ты угадал, я имел в виду его, когда ты спросил о сыне... Но почему ты сказал – «считал...»? Что с ним? Где он сейчас? Что ты с ним сделал? Ответь мне – он жив?

– Я с ним только поговорил несколько минут и понял, что он не тот, за кого он себя выдает, – ответил Иван совершенно спокойно. – Он пытался выдать себя за начальника аналитического отдела главного управления ФСБ, за твоего заместителя, короче. – Но я ему не поверил, потому, что разглядел, что он не фээсбэшник. Его призвание в другом, решил я, и переквалифицировал его в трубочисты. Именно поэтому он сейчас находится в одной из вентиляционных труб, кажется, вон в той...

Иван указал на трубу, расположенную у самого края крыши. Потом повернулся и показал на другую трубу, гораздо дальше.

– ...или вон в той! Право, не помню! Да и какая тебе разница?

– Ты убил его? – спросила Никитин глухо.

– Тебе знакомо слово предатель? – Ответил ему Иван вопросом на вопрос.

Никитин долго смотрел на крышу у себя под ногами,.. потом спросил:

– Это Генка разрядил мой пистолет?

Иван кивнул головой.

– И поэтому ты его убил?

Иван вновь кивнул.

Никитин помолчал еще, потом спросил.

– Меня ты тоже убьешь?

Иван долго молчал, потом пожал плечами.

– Не знаю, не решил еще...

– А ты не думал больше над тем предложением, которое я тебе уже делал? – спросил вдруг Никитин. – Ты не хочешь работать со мной вместе? Мне такие люди очень нужны. Я уже просто задыхаюсь от лжи и предательства,, которые меня окружают. И сам я становлюсь таким же, как и они....

Иван опять отрицательно покачал головой.

– Только не это! – сказал он. – Около тебя я стану тенью, у которой на совести сотни убийств. Я не смогу жить спокойно. Да и ты – тоже...

Иван грустно посмотрел на Никитина и добавил как бы нехотя:

– И потом – ты меня опять заставишь убивать! А я этого не хочу, мне скучно их убивать... Особенно скучно убивать тех, кто не может убить меня. А они оказываются такими все... Ответь мне, Никитин, еще на один вопрос. Когда ты убьешь меня, что будет дальше?

– Как это? – не понял Никитин. – О чем ты?

– Ну, что ты будешь делать потом, после того, как убьешь меня? – уточнил свой вопрос Иван. – Только не выкручивайся, говори, как есть...