Так. Опять у него получилось спихнуть все на соседа. Он просто светится от того, какая у него умная напарница, и как ловко она подвела разговор к нужной ниточке расследования, и какое нестандартное у нее мышление…

Забираясь на свое место, Скалли невольно оглянулась, почти уверенная, что Билак втихаря наблюдает за ними. Но ни на одном окне не качалась ни одна занавеска.

Мона говорила по телефону. Свет настольной лампы слепил глаза, но не мог справиться с полумраком кабинета. Сегодня все было не так, не по правилам. Обычно в старом здании музея было холодно даже летом, а любой звук звонким эхом раскатывался под сводчатыми потолками. Мона задыхалась в вязкой влажной духоте. Откуда-то тянуло экзотической смесью ароматов — гнили и незнакомых цветов. Тишина ватой забила уши. Наверное поэтому она не слышала и без того негромких шагов по коридору.

— Почему ты им солгал? — изнывала у телефона малышка Мона. Челка лезла в глаза и ужасно раздражала. Трубка что-то невнятно бормотала в ответ. — Лонни, ты только привлекаешь к себе внимание этой ложью. Надо было сказать им правду. Я беспокоюсь за тебя.

У нее за спиной бесшумно приоткрылась дверь.

— Давай я приеду… Трубка хмуро забубнила.

— Почему? Почему нет?

Дверь скрипнула, раскрываясь шире, и через порог шагнула не различимая в полумраке фигура. Поправила перекинутый через руку плащ.

— Пришел доктор Льготой, — шепнула в трубку Мона, — я потом перезвоню.

— Я думал, вы уже ушли, — сказал за ее спиной доктор Льютон.

Мона смутилась и поэтому не сразу поняла, что боится.

— Честно говоря, мне еще надо поработать.

— Мне было бы легче, если бы я знал, что вы здесь не одна.

— Охрана знает, что я здесь, — торопливо добавила Мона. Страх щекотал ей лопатки.

Льютон сделал еще один шаг.

— Кто это звонил? — спросил он, надвигаясь. — Доктор Билак?

Льютон не сводил с нее пристального взгляда, и Мона не отважилась соврать:

— Да.

— Мона, — проникновенно начал Льютон, заглядывая ей в глаза. Хорошо поставленный, привычный к большим аудиториям голос профессионально и плавно тек, пеленая Мону, словно мумию, — на нас лежит определенная ответственность. Перед историей и перед потомками. Доктор Рузвельт сделал то, что должен был сделать. Любой на его месте привез бы урну с амару и законсервировал бы ее. Иначе ее наверняка уничтожили бы…

— Я знаю, — кивнула Мона.

Его речь смутно напоминала выступление на Ученом совете, Моне даже показалось, что он слово в слово повторяет ее. Во всяком случае, взор доктора Льютона пылал непреклонным благородством и уверенностью.

— Вам так же известно, что если мы впутаемся в политику, то истинные цели сразу скроются в тумане…

Мона по мере сил изображала понимание возложенного на ее хрупкие плечи бремени. Да, она ни в коем случае… разумеется, она никаким образом… Конечно, она всеми силами… История запомнит имена своих скромных героев. Светлое будущее и все такое — студенческие привычки еще не выветрились из ее лохматой головы, хотя получалось у нее, прямо скажем, неважно.

Наконец, Льютон запнулся на половине фразы, вздохнул и пошел к дверям.

— Мона, — сказал он, задержавшись на пороге, — я дам вам один бесплатный совет. Вас ждет здесь блестящее будущее. Аккуратнее выбирайте, на чью сторону встать.

«31 марта, воскресение.

Вчерашней ночью приснился сон. Как будто мой дом полон странных зверей. Их было много, десятки, сотни, тысячи. Я проснулся, потому что один из них сидел у меня на гру ди, мешая дышать. Он увидел, что я смотрю на него, и зевнул прямо мне в лицо. У него была розовая пасть и острые белые клыки, с которых капала слюна. Потом он обнюхал меня и растворился во тьме. Я опять проснулся и понял, что все это происходило во сне, но тошнотворный запах свежей крови, исходивший из пасти зверя, чудился мне весь день.»

Науаль не особенно осторожничал. Где-то здесь бродила собака, но он лишь смеялся над ней. Он удобно разлегся на ветке дерева и принялся ждать, когда из каменного сооружения выйдет добыча.

Сестра Той-Чье-Платье-Из-Змей снова требовала свежей пищи. Острые грани обсидиановых крыльев женщины-скорпиона затупились, и обида не была забыта. Науаль втянул и вновь выпустил когти, любуясь их остротой. Пробивавшийся сквозь тучи бледный свет ласкал пятнистую шкуру воина-охотника.

Наконец, кто-то вышел наружу, подошел и сел в дурно пахнущий металлический ящик на колесах. Науаль чуть не зашипел от обиды — он увлекся и пропустил добычу. Но сегодня ему везло. Ящик никуда не убежал, а двуногий выругался, вылез и стал копаться в недрах его, подсвечивая себе маленькой луной. Науаль собрался в тугой комок, радуясь своей силе, и бесшумно и точно прыгнул вниз, на добычу.

Крепкие челюсти сомкнулись на шее жертвы. Жертва была сильна, она сдалась не сразу. Она боролась, и это радовало науаля. Нет ни чести, ни удовольствия в том, чтобы охотиться на слабого. Но следовало торопиться… Сильным коротким движением науаль сломал добыче шею.

Воин-охотник поднял испачканную кровью морду к выглянувшей из вуали ночных облаков Койольшауки и улыбнулся.

Деловито-ритуальная суета возле музея становится почти привычной. Машина доктора Льютона напоминала неаккуратно вскрытую консервную банку. Скалли, брезгливо морща нос, выудила оттуда за хвост половинку крысы и сунула в ловко подставленный пластиковый пакет для вещественных доказательств.

— Налепите наклейку.

— И что я там напишу? — с интересом спросил здоровенный глянцево-черный негр, по цвету почти сливающийся с полицейской патрульной униформой.

— Частично сохранившаяся крыса, — продиктовала Скалли, стаскивая с рук перчатки.

Оставив копа разглядывать мало приятную на вид улику, Дэйна откочевала к стоящей в стороне Моне. Девушка зябко куталась в красную куртку, но была гораздо спокойнее, чем во время прошлой встречи. Ко всему можно привыкнуть? К ноге Моны сиротливо жалась лохматая рыжая псина.

— Простите, можно я с вами поговорю? Мона охотно идет следом за Скалли. Она, действительно, уже далеко не на том градусе тревоги, но— до полного штиля тут еще очень далеко.

— Вчера вы ночью работали здесь, когда убили доктора Льютона, — это не вопрос, это вводное утверждение, но тем не менее малышка Мона с готовностью кивает:

— Да, он заходил ко мне перед уходом.

Кстати, малышка Мона не такая уж малышка, она даже немного выше Скалли, у которой немедленно развивается чувство несправедливого отношения к ней, Дэйне, со стороны мироздания. Но на мироздание обижаться сейчас некогда, так что лишь тон вопросов становится придирчивее, а взгляд внимательнее.

— Вы не замечали чего-нибудь необычного в его поведении? Что-нибудь странное? Может быть, он нервничал по какому-нибудь поводу?

Браво, Скалли. Из всех тупых вопросов ты сумела выбрать самый распространенный. Еще ни один свидетель не отвечал на них положительно. Если Мона сейчас ответит «да», ты будешь первой, кто изумится и не поверит.

— Нет, — не разочаровывает ее Мона, пожимая плечами. — Совершенно ничего.

Нет, определенно, вчера она была гораздо более дерганая. Что-то она узнала такое, что ее немного успокоило.

— Он говорил что-нибудь про доктора Билака?

Взгляд Моны мечется из стороны в сторону из-под длинной челки, потом девушка поспешно качает головой.

— Нет, ничего.

Но морщинка занимает привычное место между бровей. Теплее. Еще теплее. Скоро станет совсем горячо. Это когда мы труп найдем, осадила лошадей Скалли, не спускавшая с Моны глаз.

— Вы не представляете, когда они могли говорить в последний раз?

— Я не знаю… честно…

Скалли кивает, больше сама себе, нежели собеседнице, и принимается рыться в кармане.

— Вот моя визитка, — произносит она еще одну хрестоматийную фразу. — Звоните, если что вспомните.