Стало уксусом жизни вино.
Моё время и силы иссякли.
На душе и на свете темно.
И креста на могиле не ставьте,
Где гнильё будут черви сосать.
Как сказал откровенный Астафьев:
Мне вам нечего больше сказать.
Мрачновато, конечно, но честно.
Даже некуда дальше честней.
Но от слов этих вольно – не тесно
В остающейся жизни моей.
Окончательно так и спокойно.
Ибо – истинно. Всё так и есть:
Человек умирает, поскольку
Был да вышел до капельки весь.
Как становится чёрной дырою,
Отгорев и остынув, звезда.
Хотя свет её некой дугою
Сотни лет всё идёт к нам сюда,
Пусть источника нет. Всё другое
Человеческая ерунда.
***
Сияют выси голубые
И кипенные облака,
Горят берёзы золотые,
Летят как замерли века.
И мысли и слова пустые
И музыка и ритм стиха –
Всё канет в солнечной пустыне,
На донце моего зрачка.
Пропали годы жизни бренной,
И значит, смерти больше нет –
Один лишь свет во всей вселенной,
Один лишь бесконечный свет.
Летит, ликуя и звеня,
И вижу я: в нём нет меня.
***
Упругая, точёная, литая
Плоть жизни, наслаждения и смерти.
Парчовая, пурпурно-золотая
Петля любовной гиблой круговерти.
Я рвался сам в её тугие смерчи,
В исход, исток ли, удержу не зная.
И вижу, отчуждён, ослабнув, смеркши:
Она кровяно-потно-земляная.
Другие рвутся в тесные объятья
И безоглядно рвут сердца и жилы
В смертельном
наслаждении зачатья...
А я природы замысел исполнил.
А жизнь для смерти,
или смерть для жизни.
И что есть что –
увы, так и не понял.
***
...И в отчуждённом свете,
У жизни на краю
Приготовляюсь к смерти,
К исчезновению.
Хоть ничего не вижу
Сквозь яви решето,
Но чувствую: всё ближе
Безликое н и ч т о.
Такая бездна света
И вечности вода,
Что не понять, как это –
Нигде и никогда.
А в прахе ли, в могиле –
Там буду уж не я –
Подверженная гнили
Пустая плоть моя.
Так что гадать напрасно
О том, что – ничего.
Когда предельно ясно:
Я стану – вещество.
А дух, душа и разум,
Любовь и боль всех лет –
Всё это канет разом
В пространство,
воздух, свет.
Которые – повсюду.
Не былка, не звезда –
А я – невидим – буду
Во всём, везде, всегда.