— Я такое уже видел.

Не решаясь задать следующий вопрос, чтобы хоть немного отсрочить страшные слова, о которых он уже догадывался, Кастеджо первым начал свой рассказ:

— Ты помнишь Белую лестницу в Шамаре, ту, что ведет от дворца Ришарно к Тайбору? — не дожидаясь ответа, потому что именно в прохладном строгой красоты дворце советника Ришарно останавливались во время поездки в Шамор король и королева Аквилонии в последний раз, он продолжал: — Я стоял у воды и как раз думал, откуда у нас в городе появилось столько беженцев из Немедии? Целыми семьями едут, грязные, испуганные, ничего не говорят, только плачут. И тут меня отвлекли дети, их много всегда играет на лестнице. Они сильно спорили, я прислушался. Какой-то мальчишка уверял остальных, что ступенек стало меньше. Митра, они орали так, что я чуть не оглох! Конечно, я тут же забыл об этом, а ночью проснулся от сильного толчка. У нас горы недалеко, бывает, покачивает, я все еще ничего не понимал. Но когда пошли слухи, что река залила уже несколько лавок на берегу, и я сам увидел, как скрылось под водой поваленное дерево, мне это очень не понравилось. Ну, а потом появился этот отвратительный старик.

Кастеджо снова скрипнул зубами и стал неловко заматывать ужасную руку тряпкой.

— Мы со стражниками обходили дозором восточные окраины, в последнее время там было особенно неспокойно. Он сидел на камне, ты представляешь, на ТОМ самом камне, где она… — Аквилонец запнулся, но вопрос о судьбе Зенобии так и не сорвался с его губ, он продолжал свой рассказ: — Вначале я услышал какое-то бормотание с реки, он, явно, поджидал меня, потому что теперь я хорошо его слышал, обычный скрипучий старческий голос, я даже подумал, что какой-то выживший из ума старикашка решил утопиться, и строго окликнул его. Он не ответил, да я больше и не звал, потому что мне вдруг стало страшно. Вокруг все как будто замерло, мне показалось даже, что Тайбор остановился, а этот, так спокойно, раздумчиво говорит про себя: не нравится мне, говорит, этот город, как его там, Шамар-Машар, только реку мне мутят, суета, да грязь одна, лучше, говорит, пусть тут озеро будет, Панорой назову. Я в темноте смотрю: он рукой повел, и снова — бах, толчок, будто все под землю проваливается! Тут я очнулся, как заору на него: ты что это, колдун проклятый, гадости всякие говоришь?! А ну, брысь отсюда! Я тебе покажу — озеро! Смотрю: а он уже около меня стоит и тихо-тихо говорит: «Дружка своего Конана благодари, по его вине город погибнет. Король твой, видно, на прогулку по реке вышел. Найдешь его в Саусалье — предупреди: если он не поторопится, я здесь сам через месяц буду рыб в озере разводить». Я его, конечно, схватил, а он легонечко, так, по руке меня хлопнул и исчез. Вот. Не знаю, кто это был, и что вы там не поделили, а рука у меня сразу пузырями пошла, а потом…

— Ты его рассмотрел? — помедлив, спросил Конан, просто чтобы подать голос.

— Да. А вроде и нет. Темно было. Мелкий такой старичок. Ты знаешь, кто это?

— Теперь знаю. Это Демон океана Од'О. Мне маг один рассказал. — Киммериец начал свой рассказ, все лучше понимая две очень важные вещи. Во-первых, дело касалось уже не только короля Аквилонии и его жены, и во-вторых, времени, оказывается, осталось не так много, этот злобный старик уже поторапливал его. Конан подробно рассказал обо всем, что случилось за последний месяц, особенно тяжело продираясь сквозь подробности, связанные с Зенобией. В комнатушке стало уже совсем темно, поэтому киммериец, к счастью, не видел лица Кастеджо в это время. Какой-то непривычный звук, похожий на всхлип, почудился ему на мгновение, но Конан не стал спрашивать друга, что с ним.

— И вот теперь, когда ты все знаешь, — закончил свой рассказ киммериец, — я предлагаю тебе идти с нами. Зубник, конечно, неплохой парень, но с тобой мы точно одолеем этого водяного ублюдка.

Кастеджо ответил не сразу. Затем раздался тяжелый вздох, и, положив свою здоровую руку на руку Конана, он медленно проговорил:

— Не сочти меня трусом, друг, я думаю, у тебя были возможности убедиться, что это не так, но… Гардевир, — так ведь звали того мага? — сказал тебе правильно: кто-то должен остаться с Зенобией. Если уйду я, кто останется с моим Шамаром? Он каждый день все сильнее погружается в воду! Там люди! Я должен вернуться. Пойми меня и не осуждай, — Кастеджо помолчал еще немного и, словно отвечая на немой вопрос друга, добавил: — Я и здесь-то очутился — искал тебя, мне сгоряча показалось, что это ты во всем виноват, прости меня, но я тебя знаю, вечно ты что-то делишь с волшебниками! Теперь я все понял. Еще раз, прости мне мое недоверие. — И сильно сжал руку друга.

Они долго еще сидели молча. Конан знал, что сейчас он отправится в путь, и эта встреча может оказаться последней. Его заполняла странная смесь решимости и горечи, злости и печали.

Так, рука в руке, их и застали вернувшиеся Оллердалек и Зубник. Издалека можно было разглядеть колеблющийся свет и услышать нестройное пение.

— Поскольку мой новый друг, хм, повредил дверь в крысятник, — заплетающимся голосом начал хозяин хибары, — то я позволю себе войти без стука. Господа обсудили все свои дела? Господа желают вина и песен? — Этот кривлявшийся горбатый шут умел моментально разрядить любую тяжелую обстановку. — Мы с приятелем выучили несколько превосходных зембабвийских народных песен!

Светильник, поставленный на стол, помог увидеть сразу две удивительные вещи: во-первых, совершенно пьяного Зубника и, во-вторых, ослепительную улыбку Оллердалена, во рту которого красовались новехонькие белые зубы!

Они попрощались совсем коротко, непривычным было рукопожатие левых рук, забинтованную правую Кастеджо неловко прижимал к себе. Никто уже не уговаривал Конана остаться на ночь в Саусалье, киммериец сразу по приходу слуги приказал Оллердалену собирать припасы и грузить бесчувственного Зубника в лодку. Сна не было в помине, а ночной реки он не боялся, — если уж Од'О так понадобился именно король Аквилонии, пусть заботится об этом сам.

Строгое лицо Кастеджо и непроницаемое — горбатого певца Оллердалена, стоявших на берегу, быстро скрыла ночная тьма. Небо было ясное, и скоро на их путь легла блестящая лунная дорожка. Усталость, но не физическая, а душевная, все же давала о себе знать. «Спешить, — думал Конан, сидя ни корме и глядя вдаль, — Мне надо спешить»

Ночь прошла спокойно, несколько раз на! короткое время Конан проваливался в тяжелый сон, моментально просыпаясь от любого тихого всплеска. Необычно было ночью идти по реке, особенно неприятным это стало после захода луны. По расчетам киммерийца, до Мессантии им еще предстояло не меньше семи дней пути. Вынужденное безделье злило Конана, о том, что он будет делать, достигнув моря, не хотелось даже думать. Куда ведет их лодку злобный демон? Какие гнусные цели преследует? От безответных вопросов голову начинало ломить, стараясь отвлечься, он начинал смотреть по сторонам, хотя что можно увидеть темной южной ночью с середины широкой реки? На дне лодки похрапывал Зубник, изредка жалобно вздыхая во сне.

Утренний туман, накрывший реку, заставил киммерийца поплотнее закутаться в теплый плащ. Бледно-голубое сонное небо обещало жаркий день, а пока сырость пробирала до костей. Слуга подобрал под себя ноги, холод добрался и до него. Далеко на берегу уже распевались ранние птицы. Конан наклонился вперед, и, усмехаясь про себя, накрыл ноги слуги толстой курткой. Когда он выпрямился, то от неожиданности вздрогнул. Бесшумно рассекая речной туман, совсем рядом с ними шла лодка. Огромная, богато убранная, с сидящими по бортам темнокожими гребцами, она легко догнала их простую посудину и теперь шла борт о борт, словно для того, чтобы ее можно было лучше рассмотреть. Конан несколько раз сильно ущипнул себя за руку, но фантастическое зрелище не исчезло: на роскошном сидении, украшенном причудливой резьбой, в полупрозрачном платье, которое струилось, меняя цвета, сидела Зе-нобия и задумчиво перебирала в руках ожерелье. Ни один солнечный луч еще не коснулся драгоценных камней, но оно горело в руках темноволосой красавицы, бросая разноцветные блики на ее лицо. Вот она улыбнулась спокойной счастливой улыбкой и, повернув голову, подставила губы целующему ее мужчине. Задохнувшись, Конан, не веря своим глазам, увидел того, кто властно обнял ее за плечи.