На уроке химии мы, наконец-то, увидели в действии "умную доску". Учитель показал на ней перечень металлов и предложил расположить их в порядке нарастания реактивных свойств. Чтобы увидеть что-то, интересующиеся девочки подошли поближе — доска-то маленькая, издалека ничего не видать.

Большинство осталось на своих местах, продолжив заниматься своими делами. Потом на умной маленькой доске задачку решили, показав, как здорово по экрану перетаскиваются крестики.

Между тем, рядом висела огромная «олдскульная» доска, на которой всё то же самое можно было написать маркером, и написанное увидели бы даже двоечницы с последней парты. Но нет — давайте портить детям глаза во имя торжества прогресса. Это же так интересно!

На уроке алгебры тоже мерцала "умная доска", однако дети на нее даже не смотрели, прекрасно обходясь бумажным раздаточным материалом на парте. Дабы не ударить в грязь лицом перед дорогими гостями, сопровождающие попросили учительницу показать — как она обычно использует этот чудесный агрегат.

Учительница вывела на экран график y=x2 и несколько формул, среди которых эта самая y=x2 тоже имелась. Оказалось, что для проверки знаний можно вызвать ребенка к доске и грозно потребовать с него перетащить на график формулу, которую он считает правильной. При этом учительница радостно подцепила и потащила y=2X, а класс радостно грохнул.

Вообще, ара… английские дети порадовали полным отсутствием зажатости. Подумаешь какая-то комиссия пришла… Продолжаем орать, как и раньше! И почему-то на алгебре орали громче, чем, к примеру, на химии и, тем более, дизайне. Не иначе как от учителя кое-что зависит.

Что и говорить, техническое оснащение школы Элен Вилкинсон производит впечатление. Когда в каждом классе по "умной доске", проектору и два лазерных принтера (один цветной и А3!) — это очень круто.

Только вот учителя у них точно такие же, как наши — усталые, с покрасневшими глазами, растрёпанные… Когда первый раз зашел в учительскую, глазам не поверил: всё как в саратовской гимназии № 1, только между обшарпанными столами поставили стандартные офисные перегородки.

Как они справляются с этим многоязычным воинством, прибывшим из таких разных во всех отношениях стран — ума не приложу. Однако результаты говорят сами за себя. В главном холле школы стены украшены именами всех лучших учениц за всю ее историю, так вот до начала девяностых там преобладают вполне традиционные английские имена, где-то до 95-го года они довольно часто встречаются, а потом — как отрубило. Специально записал имена последних лучших выпускниц: 2001 — Abuk Mabil, 2002 — Huda Salmasi, 2003 — Asmaa Hakim, 2004 — Suhila Malik, 2005 — Danyah Aumeed, 2006 — Aswiny Uthayakumar, 2007 — Marina Mansour. На 2007-м список обрывается: то ли его составителя хватил удар, то ли решили выбор лучшей выпускницы занятием неполиткорректным.

Возникает вопрос: если в образцово-показательной школе доля «понаехавших» составляет 75 процентов, то что же творится в менее благополучных? И куда подевались дети коренных жителей Соединенного Королевства? Неужели все учатся в частных школах? Или их, коренных, просто не осталось?

Честно скажу — я не могу сформулировать выводы по итогам визита в настоящую английскую школу. Прикольно, конечно, что правительство может себе позволить напичкать классы дорогущей техникой. Но ни разу, ни разу я не сказал про себя: "эх, а вот если бы у нас в восьмидесятых было ТАКОЕ, всё сложилось бы иначе". Я не смог полюбить "умные доски". Мне показались ужасно примитивными пластиковые поделки (даже лучшие из них, висящие на стене в качестве образца), которые английские девочки выжгли лазером на дорогущей машине. Мне печально слышать нескладухи, сыгранные очень взрослой девочкой на отличной MIDI-клавиатуре, подключенной к могучему «маку».

Техника предоставляет массу возможностей. Но в массе своей учителя пока не умеют (и не хотят?) ими пользоваться. И пока от системы образования откупаются дорогими подарками, как нерадивые родители от капризного ребенка, ничего действительно хорошего и интересного в школе не произойдёт.

Ни у них, ни у нас.

К оглавлению

Герои детективных романов в совпадения не верят. Если городской совет отдал выгодный подряд на невыгодных условиях подозрительной фирме, семейное состояние городского головы умножилось, а журналист, пытавшийся опубликовать разоблачительный материал, вдруг умирает от редкой болезни, значит, впереди триста-четыреста страниц увлекательного расследования, по окончании которого Шерлок Холмс растолкует своему биографу Ватсону изначально скрытую, но безусловно существующую взаимосвязь между этими и многими другими событиями.

Но жизнь много затейливее детективного романа, и в ней происходит такое, что требует целой бригады Холмсов, усиленной Прониным и Пафнутьевым. И, вполне возможно, они сделают вывод: совпадение, леди и джентльмены, совершенно невинное совпадение. Подряд не такой уж и выгодный, условия вовсе не плохие, а журналист с детства страдал идиосинкразией к яблочному пирогу с медом и сливками.

Ладно, оставим подряды Чичикову и Коробочке.

А как вам такое совпадение: Иван Александрович Гончаров долго и трудно пишет роман «Обрыв», роман, который должен явить собой magnum opus, вершину литературного творчества писателя. И вдруг в романе Ивана Сергеевича Тургенева "Дворянское гнездо" он видит если не копию, то явное подобие своего произведения. Другой роман Тургенева, «Накануне» ещё более поражает Гончарова. Как? Почему? Это же всё мое!

Дело усложнялось и тем, что писатели того времени имели обыкновение читать друг другу вслух, а если друг далеко, то пересылать по почте или с оказией свои произведения ещё до публикации, проверяя на коллегах верность слога, характеров, сюжета, прося советов и исправлений. Не был исключением и Гончаров, поверявший собратьям по перу, в том числе и Тургеневу, замыслы «Обрыва» вплоть до мелких деталей. Иван Сергеевич не раз пенял Ивану Александровичу на слишком уж неторопливую работу, призывал поскорее завершить «Обрыв» и осчастливить отечество новым шедевром. Но автор «Обломова» и сам был отчасти Обломовым, к тому же, вынужденный служить, работал над романом от случая к случаю, уделяя творчеству столько времени, сколько мог. Тургенев же, как человек свободный и финансово независимый, уделял литературе столько времени, сколько хотел. То ли услышанное нечувствительно усвоилось Иваном Сергеевичем, то ли по иной причине, но и сам Тургенев ощущал, что да, сходство есть, и даже выпустил некоторые сцены, слишком уж созвучные гончаровским. Это не помогло, разгневанный Иван Александрович потребовал справедливости — и получил её в виде третейского суда. Судьи, свои же братья-литераторы, пришли к выводу, что имело место совпадение: поскольку произведения основывались на реалиях нашей, российской жизни, то и общие места в них получились самым естественным путем.