– Во всем этом нет причины для ненависти, Бром О'Берин.

– О, да! Но дослушай до конца мою историю. Как только у нее на голове оказалась корона, Катарина вдруг вспомнила, что Туан – второй сын, а значит, он наследует только уважаемое имя, и не более. Тогда она заявила, что он не любит ее и мечтает лишь о троне. Она больше не желала его знать и отослала прочь, заклеймив гневом и презрением, причем, казалось, без всякой на то причины, хотя вся правда известна только им двоим.

Она изгнала Туана в Дикие Земли, назначив цену за его голову, дабы он или скитался там среди варваров и эльфов, или умер.

Бром снова замолк.

– И милорд Логайр поднялся во гневе? – подстегнул его Род.

– Да, – проворчал Бром, – а с ним все его вассалы и половина знати королевства. «Если Туан зашел слишком далеко в своих ухаживаниях, то он заслужил гнев и презрение. – молвил Логайр, – но в изгнание отправляют только за измену».

«А разве посягательство на ее корону – не измена?» горячо возразила Катарина.

Тогда Логайр встал и с холодной гордостью в голосе сказал, что Туан искал только любви Катарины, но его слова не встретили поддержки, ибо тот, за кого королева выйдет замуж, станет королем, и Катарина указала ему на это.

Логайр с печалью в голосе ответил, что его сын не изменник, а глупец, который вздумал ухаживать за легкомысленным и избалованным ребенком, но тут Катарина вновь закричала: «Измена!», и я не успел удержать ее.

– И все же ты считаешь, что она любит и Туана, и герцога?

– Да, иначе к чему такая резкость?

Бром снова замкнулся.

Род прочистил горло и сказал:

– Туан, кажется, не слишком долго пробыл в изгнании...

– Да. – Уголки рта Брома опустились. – Этот дурень поклялся, что останется неподалеку от нее, хотя и рискует при этом головой. Но пока не отменена награда за его поимку, ему придется влачить жизнь вора или убийцы.

Род кисло улыбнулся.

– И в один прекрасный день ему пришла в голову мысль, что нищие будут доставлять меньше хлопот, если о них кто-нибудь позаботится.

Бром кивнул.

– Так нищие стали силой, с которой приходится считаться. Но Туан клянется, что он сделает все возможное, чтобы прикрыть королеву с тыла. Он утверждает, что все еще любит ее и будет любить, даже если она готова огрубить ему голову.

– А Катарина, конечно, считает, – рассудил Род, – что у него есть веские причины ненавидеть ее.

– И она права. Однако, мне кажется, Туан по-прежнему любит ее.

Они подошли к двери караульной. Род положил руку на засов, улыбнулся Брому и печально покачал головой.

– Безмозглые они оба, – сказал он.

– И самые нежно любящие друг друга враги на свете, – слегка раздраженно улыбнулся в ответ Бром. – А вот и твоя казарма. Спокойной ночи.

Бром развернулся на каблуках и зашагал прочь. Род посмотрел ему вслед, мысленно ругая себя и качая головой.

– Какой же я дурак, – пробормотал он. – Я-то думал, что Бром О'Берин поддерживает королеву потому, что влюблен в нее. Ну, ладно, Векс тоже порой ошибается...

В казарме от большой свечи остался лишь огарок. На Грамарае отсчет времени велся по огромным свечам, раскрашенным в полоску – шесть красных и шесть белых колец. Одна свеча зажигалась на рассвете, другая – двенадцать часов спустя.

Судя по стоящей в казарме свече, сейчас было три часа утра. У Рода тут же стали слипаться глаза. А когда он вспомнил, что час на Грамарае минут на двадцать длиннее Стандартного Галактического, его веки просто налились свинцом.

Он поплелся к своей койке и вдруг обо что-то споткнулся. Предмет под его ногами тихо охнул. Род совсем забыл, что Большой Том обычно спал на полу подле его кровати.

Великан сел, зевнул во весь рот и почесался. Он поднял голову и увидел Рода.

– А-а, добрый вечер, хозяин! Который час?

– Девять часов вечера, – мягко ответил Род. – Спи, Большой Том, я не хотел тебя будить.

– Я здесь для этого и нахожусь, хозяин. – Он помотал головой, чтобы окончательно проснуться.

Род внезапно понял, что глаза у него совершенно ясные. Это было весьма подозрительно. В мозгу Рода замигала лампочка, сон сразу как рукой сняло, и он, как и подобает полевому агенту, мгновенно насторожился.

Но, чтобы не спугнуть Большого Тома, он постарался выглядеть еще более сонным, чем на самом деле.

– Нелегкая выдалась ночка, Большой Том, – пробормотал он и рухнул лицом вниз на койку. Он надеялся, что Том оставит его в покое и снова завалится спать. Но тут Род услышал тихое беззлобное хихиканье у изголовья кровати, и великан стал стягивать с него сапоги.

– Немного покуролесил, хозяин? – шепотом спросил он. – Ручаюсь, обслужил по крайней мере пару девок.

– Разбуди меня, когда будут зажигать свечу, – буркнул в подушку Род. – Я должен прислуживать королеве за завтраком. Большой Том стянул с него другой сапог и, посмеиваясь, улегся.

Род подождал, пока Том снова не захрапит, затем приподнялся на локтях и посмотрел на него через плечо. В общем-то, этот увалень казался вполне преданным и безнадежно глупым, но временами Рода обуревали сомнения...

Он позволил голове вновь плюхнуться на подушку, закрыл глаза и приказал себе уснуть.

К несчастью, положение «дух первичен, а материя вторична» сегодня ночью не оправдывалось. Все его чувства, казалось, обострились до предела. Род был готов поклясться, что ощущает щекой каждую нить подушки, слышит мышь, грызущую плинтус; лягушку, квакающую в пруду; веселый смех, приносимый порывами ветра. Он резко открыл глаза. Веселый смех?

Скатившись с постели, Род подошел к высокой амбразуре окна. Кто, черт возьми, мог устроить пирушку в такое время?

Луна выглянула из-за зубчатого верха северной башни. На ее фоне мелькали силуэты юнцов, лихо кружащихся в некоем трехмерном танце. Некоторые из них, кажется, летали верхом на помеле. Ведьмы. В северной башне...

И вот Род карабкался по истертым ступеням винтовой лестницы башни. Чем выше он поднимался, тем ближе, казалось, придвигались гранитные стены. Род напомнил себе, что поскольку эльфы объявили его чародеем – невежественные юнцы! – он вполне мог принять участие в этой пирушке.

Но его желудок не поддавался на уговоры, настойчиво требуя драмамин* [30]. Во рту было сухо, как в пустыне. Да, эльфы признали Рода чародеем, но уведомили ли они об этом ведьм?

Вновь нахлынули давно забытые страхи его детства, перемешанные со сценами из «Макбета», где ворожили ведьмы.

Впервые задумавшись над этим, Род не смог припомнить ни одной ведьмы – филантропки, кроме Гиавды Доброй, которую, собственно, и ведьмой-то назвать нельзя.

Его утешало лишь одно – эти ведьмы, по всей видимости, пребывали в добром расположении духа. Сверху по колодцу лестницы струилась мелодия старинной ирландской джиги, сопровождаемая звонким жизнерадостным смехом.

Свет факелов заливал стену над его головой. Он преодолел последний виток спирали и вошел в огромный зал башни.

Ну а там все весело кружились или, точнее, парили в некоем трехмерном хороводе. Сквозь клубы дыма от факелов он мог разглядеть пары, лихо отплясывающие на стенах, потолке, просто в воздухе и, при случае, на полу. Повсюду стояли группки болтающих и хихикающих людей. Одеты они были вызывающе ярко, даже, черт возьми, крикливо. Многие из них держали в руках кружки, содержимое которых время от времени пополнялось из огромного бочонка, стоявшего рядом с лестницей.

Все они были очень молоды, совсем еще юнцы. Род не заметил среди них ни одного, кто перешагнул бы порог совершеннолетия, Он замер в дверях, внезапно почувствовав, что ему здесь не место. Среди них он выглядел как классная дама на выпускном балу, то есть неизбежное зло.

Доивший бочонок юнец успел заметить Рода и ухмыльнулся.

– Привет! – крикнул он. – Что-то ты припоздал. – И в руке Рода оказалась полная до краев кружка.

– Я и не знал, что приду, – пробормотал Род.