Карл действительно послал за Нелл в тот вечер, но тайно. Уилл Чэффинч пришел к ней домой сказать, что Его Величество хочет, чтобы она навестила его через боковой вход.

В приподнятом, хорошем настроении Нелл готовилась к визиту; вскоре она уже поднималась потайной лестницей в королевскую спальню.

Карл был рад видеть ее.

– Мы давно не виделись, Нелл, – сказал он, – в интимной обстановке, но я часто о вас думал и всегда с величайшей нежностью.

От этих слов выражение лица Нелл невольно смягчилось, хотя она и думала: «Правда ли? Или это один из тех случаев, когда его стремление быть добрым заставляет говорить неправду?»

Но, возможно, его величайшее обаяние и выражалось в том, что он мог заставить верить всему хорошему, что он говорил, пока был рядом, и только после расставания с ним начинали появляться сомнения. «Государственные заботы», – с легким сердцем говаривал он.

И на самом деле, размышлял он, то, что не позволяло ему встречаться с Нелл, действительно было делом большой государственной важности: почти все последнее время он проводил с Екатериной, своей женой.

Он выполнил свой долг, решил он, и улыбнулся. Он горячо надеялся, что старания не окажутся бесплодными.

«Мне нужен законный сын», – говорил он себе сто раз на дню. Каждый раз, когда он видел своего брата Джеймса, каждый раз, когда видел своего красивого отпрыска, молодого Монмута, вышагивающего при дворе с желанием, чтобы никто ни на секунду не забывал, что он сын короля, Карл говорил самому себе: «Я должен иметь сына».

Положение дел было явно ненормальным. У него много здоровых детей, среди них есть и сыновья, достигающие зрелого возраста, многие повторяют черты его лица, но все они незаконнорожденные дети. Не было ни одной любовницы, которая не родила бы ребенка, как она божилась, от него. Клянусь, думал он, я настоящий жеребец. И все же в моей законной постели или я бесплоден, или Екатерина. Бедная Екатерина! Ей так же страстно хочется иметь ребенка, как и мне. Почему же, почему, ради всего святого, все наши усилия не приносят успеха?

Подчиняться зову долга – это тяжкий труд; проводить длинные ночные часы с Екатериной – надоевшей, навязчивой Екатериной, когда такие великолепные создания, как Барбара, такие очаровательные, хорошенькие куколки, как Молл Дэвис, и такие необыкновенно миловидные девушки, как эта маленькая Нелл, могут быть доставлены по одному его слову!..

Когда он в тот день видел на сцене Нелл, поднимающейся с носилок и кажущейся воплощением очарования, остроумия и всего самого восхитительного и забавного в этом мире, он решил избежать исполнения долга в ту ночь.

– Моя дорогая жена, – сказал он Екатерине, – я рано лягу сегодня вечером. Я чувствую себя нездоровым.

Как она встревожилась, его бедная жена! Но он никогда не болел. Ни у кого при дворе не было более крепкого здоровья. В игре в теннис он превосходил всех; если после полудня он бывал в театре, а вечером развлекал дам, то утро он часто посвящал плаванию, рыбной ловле или парусному спорту. Он позволял лениться своему уму, телу же – никогда. Он мало спал, утверждая, что часы, проведенные в бессознательном состоянии, являются потерянными часами; он еще не настолько насладился всем тем прекрасным, что может предложить жизнь, чтобы тратить столь длительные периоды жизни на сон. Ему просто не нравилось то, что он называл «эта глупая, грубая штука, полагаемая делом», и он больше предпочитал принимать «свое обычное лекарство на теннисном корте» или на лошади.

Может быть, он поступил неразумно, ссылаясь на здоровье. Екатерина была сама заботливость, простая душа, которой предстояло еще многое узнать о нем, и с его стороны было очень глупо, что он не мог себя заставить сказать, как это обычно говорил милорд Бекингем своей жене, или милорд Рочестер – своей, что ему изредка необходимо побыть в другой компании. Ему приходится лгать, так как, если не лгать, он обидит ее, а видеть, что она обижена – значит портить себе удовольствие; а что он не терпел, так это портить себе удовольствие.

При следующей их встрече она будет надоедать ему своей заботой, а ему надо будет выдумывать боль в голове или в каком-нибудь другом месте и точно запомнить признаки недомогания. Ему, может быть, даже придется согласиться выпить лечебный напиток «поссет», приготовленный ею лично, ибо она, простодушное создание, всегда была готова демонстрировать свою супружескую преданность…

Но довольно этих раздумий; вот она – Нелл, восставшая из мертвых. Прелестнее, чем когда бы то ни было, с глазами, в которых светятся ум и добрый юмор.

Эта малышка Нелл нравится мне все больше, – думал король; убрав с кровати одну из множества болонок, которые всегда находились у него в спальне, он нежно обнял Нелл, и Нелл ответила ему тем же.

Они предавались любви. Потом задремали и, проснувшись, увидели у постели жену Уилла Чэффинча.

– Ваше Величество! Ваше Величество! Прошу вас, проснитесь. Сюда идет королева. Она несет для вас поссет.

– Прячься, Нелл! – велел король.

Нелл выскользнула из постели и как была, нагая, спряталась за балдахином.

Екатерина вошла в комнату, едва Нелл успела спрятаться; с длинными, красивыми волосами, покрывающими плечи, она подошла к постели. Ее бесхитростное лицо было взволновано.

– Я не могла заснуть, – сказала она. – Я только и думала о том, как вам больно.

Король взял ее руку, когда она села на постель и тревожно на него посмотрела.

– О, – ответил он, – о боли можно сожалеть лишь потому, что она нарушила ваш сон. Она прошла. Я уже даже забыл, где она была.

– Я очень рада. Я принесла вам это лекарство. Уверена, что при необходимости оно немедленно вам поможет.

Нелл, слушая, думала: «Вот король и королева Англии, и он обращается с ней так же очаровательно любезно, как и со своими шлюхами».

– А вы, – говорил он, – в это время должны отдыхать в своей постели. Иначе мне придется приносить вам лекарство, если вы будете бродить в одном пеньюаре.

– И вы это сделаете, – ответила она. – Я знаю. У вас самое доброе сердце на свете.

– Прошу вас, не будьте обо мне столь высокого мнения. Я этого не заслуживаю.

– Карл… Я останусь с вами сегодня ночью… Неожиданно наступила тишина, и, не в силах удержаться, Нелл раздвинула складки балдахина и посмотрела в проделанную ею щелку. Она увидела, что одна из королевских болонок вскочила на королевскую постель с ее туфелькой в зубах и положила ее там, как бы предлагая туфельку Нелл королеве Екатерине.

Нелл одним взглядом охватила всю сцену – замешательство короля и лицо королевы, покрасневшее от унижения.

Королева быстро обрела чувство собственного достоинства. Она уже не была той неопытной женщиной, которая когда-то упала в обморок при встрече с Барбарой Каслмейн, когда та в насмешку поцеловала ей руку.

Она сказала резко:

– Впрочем, не останусь. Хорошенькая дурочка, которой принадлежит эта туфелька, может простудиться.

Король ничего не ответил. Нелл услышала, как дверь закрылась. Она медленно приблизилась к постели. Король нежно поглаживал уши той маленькой болонки, которая их выдала… Он задумчиво смотрел перед собой, пока Нелл устраивалась рядом.

Потом он сочувственно обернулся к ней.

– На свете случается много странных вещей, – сказал он. – Многие женщины добры ко мне: я – король, а проявлять доброту к королям выгодно, поэтому тут нет ничего удивительного. Но для меня остается тайной, почему эта добрая и достойная женщина, моя королева, любит меня?

Нелл ответила:

– Могу сказать вам, государь.

И она ему это сказала; ее объяснение было понятным и остроумным. Она помогла ему вновь обрести прежнее добродушие…

Вскоре после этого Нелл обнаружила, что ждет ребенка от короля.

Теперь, когда Нелл забеременела, она уже не могла исполнять свои прежние роли. О ней позаботился Уилл Чэффинч, который ведал соответствующими статьями королевских расходов, и она переселилась в район Ньюменз-роу, находившийся рядом с Уэтстоунским парком.