– Вы едите вместо него, что ли? – удивился Бладнер. – Послушай, нам трудно будет выдать тебя за водителя грузовика, ты на него совсем не похож, понимаешь? Ты слишком субтильный, и одежка на тебе не та. А если твой диетолог будет повсюду таскаться за тобой, то мы точно влипнем. Понимаешь?

– Нет, – ответил Римо.

– Ну, ты похож не на бизнес-агента, а на какого-нибудь брокера или вроде того. На клерка или на кого-то из фирмы модной одежды. Понимаешь?

– Кажется, – ответил Римо.

– У меня хорошая репутация, меня уважают, и не хотелось бы этого лишаться. Нас считают настоящими мужчинами, и мы этим гордимся. Понимаешь?

– Нет.

– Ладно. Тогда коротко об истории нашего профсоюза. Когда мы, водители, только начали объединяться, хозяева компаний стали нанимать гангстеров, чтобы не допустить создания профсоюза. Нанимали они крутых ребят, с револьверами, кастетами и трубами. Водители быстро сообразили: чтобы выжить, надо уметь постоять за себя. После этого и повелось, что интересы водителей в профсоюзе защищают те, кто может быть жестким и решительным. А по тебе этого не скажешь, ты выглядишь таким… средненьким. Не обижайся, в чем-то другом ты, наверное, сможешь преуспеть, но среди наших будешь выглядеть чужаком. Поэтому держись поближе к Тони и Полу, они настоящие ребята и последят, чтобы ничего не случилось. Особенно за тем, чтобы ты меня не подставил.

– Точно, Эйб, – в унисон отозвались Тони и Пол. – Держись рядом, парнишка, и с тобой ничего не случится.

– Если он только опять не съест какую-нибудь гадость, – сказал Чиун

– Ладно, он вообще не будет есть, доктор, – пообещал Бладнер. – Так и договоримся, будь рядом с моими парнями, делай свои дела, а потом побыстрее отваливай. Твоя фамилия быстренько исчезнет изо всех документов. Идет?

Римо кивнул. Главное – выполнить задание: убивать всех, чья гибель может помешать транспортным профсоюзам объединиться в суперсоюз. Таков был план в общих чертах. На крайний случай было предусмотрено ликвидировать руководство всех четырех профсоюзов, поскольку без этих людей, на то, чтобы снова организовать объединение, потребуются годы и годы. Во всех этих ужасах должен оказаться виновен Эйб-Ломик Бладнер, ведь профсоюзное движение сможет существовать дальше только в том случае, если все убийства предстанут результатом внутрипрофсоюзной борьбы. Если в них заподозрят внешние силы, и особенно правительство, то начнется такая заваруха, от которой страна долго не сможет оправиться.

Предстоял традиционный ежегодный съезд водителей, но, по сведениям из источников Смита, в пятницу с его трибуны руководители трех других профсоюзов транспортников должны объявить об объединении. Поэтому приказ был прост: если до этого дойдет – перебить всех четверых, а тогда можно даже и «засветиться», пусть Римо примут за убийцу, которого нанял Бладнер. Это никого не удивит.

– Идет, – ответил Римо Бладнеру.

Чиун наблюдал за Станциани, наслаждавшимся беконом с картофелем. На лице старого корейца было такое выражение, словно Станциани заглатывал живую змею. Бладнер щелкнул пальцами.

– Сейчас увидите, – сказал Бладнер и подозвал официанта. – Принесите мне большую миску взбитых сливок, свежих вишен и немного вишен консервированных. Еще понадобятся толченые орехи – миндаль, кэшью и арахис, а кроме того – горячий шоколад. И принесите еще круглых пирожных с корицей.

Повторив заказ и особенно то, что орехи должны быть истолчены помельче, официант удалился.

– Так. Одну штуку съешь ты. Тони, одну – Пол. Доктор не будет, а ты, Римо?

– Он не хочет, – сказал Чиун.

Бладнер пожал плечами. Римо смотрел на стоящие в вазочке на столе маргаритки.

– За кого мы будем голосовать? – спросил Римо.

– За Джетро, за Джина Джетро, – ответил Бладнер, положив вилку на недоеденную горку вкуснейшей, поджаристой картошки по-домашнему, источавшей великолепный аромат.

– Вы думаете, он победит?

– Не-а. В нем что-то есть, но профсоюзу и так неплохо. Вот мы нужны союзу, а он нужен нам. А ты, если хочешь, голосуй за Джетро.

– По уставу, – сказал Римо, не отрывая взгляда от бекона в тарелке собеседника, – я обязан выражать свое мнение при голосовании абсолютно вне зависимости от вознаграждения или любого давления. Свободное честное голосование.

– Ты только никому этого не говори, Римо, а то нас засмеют. Меня просили ввести тебя в наш круг, а не испортить все дело. Не заставляй нас краснеть из-за твоих дурацких разговоров, больше ничего от тебя не требуется. У нас итак хватает проблем, а тут еще такого как ты приходится выдавать за профсоюзного функционера. Так и договоримся.

– Точно, – хором подтвердили Станциани и Барбетта. – Точно.

– Вот именно, – согласился Бладнер с теми, кто согласились с ним.

– Вы будете доедать оставшийся картофель? – поинтересовался Римо у Бладнера.

– Нет, а что? Хочешь сам доесть?

– Он не хочет, – вмешался Чиун.

– Ну, ладно. А что, парни, вы, наверное, гордитесь вашим новым зданием? Построили его действительно быстро, – сказал Римо.

– Новым зданием? – удивился Бладнер.

– Да, за городом. Прекрасный дом. Я, наверное, теперь могу называть его нашим зданием.

– Нет у нас здесь никакого здания, наша штаб-квартира в Вашингтоне, в столице.

– Понятно, – сказал Римо. – Когда я могу встретиться с Джетро?

– Встретишься. Он тебе должен понравиться. Ты не обижайся, но вы чем-то похожи.

– Вот повезло парню, – сказал Римо и усмехнулся, заметив недоуменные лица Барбетты и Станциани.

Бладнер стал рассказывать о распорядке съезда.

– Завтра вечером, после выборов, состоится прием. Сегодня – посвящение, официальное открытие и отчет о работе в прошлом году. Это не в счет, туда можно и не ходить. Завтра – выдвижение кандидатур и голосование. Вот там надо быть обязательно. Тебе выдадут значок и все такое, Голосовать будешь за Джетро. Запомни, за Джетро.

К столу подошел официант с полным подносом. Римо сначала почувствовал запах шоколада, а потом – аромат консервированных вишен. Взбитые сливки – белоснежная гора сладости – слегка подрагивали в серебряной миске. В другой – жирная, маслянистая ореховая паста. Пирожные с корицей – круглые и воздушные. Римо ухватился обеими руками за металлическую ножку стола – ножка теперь поддерживала и стол, и Римо.

Чиун пробурчал что-то по-корейски. Римо разобрал только что-то насчет «собачьего помета».

Бладнер аккуратно развернул пирожное-рулет, превратив его в полоску, смешал шоколадную начинку с консервированными вишенками и добавил ореховой пасты. Намазал полоску красно-коричневой сладостной смесью и завернул ее снова. Сверху украсил свое творение вишнево-шоколадным пралине, на поверхности которого бугрились кусочки орехов. Таким манером Бладнер приготовил еще три чуда кондитерского искусства и после этого тщательно облизал ложку. Но этим дело не кончилось: на вишнево-шоколадные верхушки пирожных мастер с любовью водрузил холмики воздушных взбитых сливок, а на них – свежие вишни.

Стол неожиданно дернулся. «Дон Даниш» задрожали, но остались целы. Римо вынул руку из-под стола: в волнении от увиденного он случайно переломил железную ножку.

– Вернемся в наш номер, – сказал Чиун, – я не могу спокойно смотреть, как люди развращают свои желудки.

– Погоди немного, Чиун, – взмолился Римо. Если бы только знать, что «Даниш» не причинит вреда! За него Римо готов был отказаться от всего, что любил и во что верил. От родины. От КЮРЕ. От отца с матерью, если бы он их знал. От детей, если бы они у него были. А уж от Чиуна – с радостью и с криками «ура!»

– Вы собираетесь их есть? – спросил он Бладнера.

– Ага, – ответил Бладнер. – Если хочешь, я могу сделать еще.

– Нет, не надо, я просто посмотрю.

Бладнер раздал пирожные, вилкой отделил от своего треугольный кусочек и поднес ко рту. Из взбитых сливок показалась вишенка и чуть было не упала, но все исчезло во рту Бладнера.

– А-а-р-рх! – вырвалось у Римо.