– Когда ты голоден – ешь доброкачественную пищу, – изрек Чиун, сорвал несколько лепестков стоящих на столе маргариток и подбросил их в воздух. Римо мгновенно измельчил их кончиками пальцев так, что никто даже не заметил движения его рук.

Бладнер передал Римо его профсоюзную карточку, делегатский значок и шляпу с надписью «Джетро!», и Чиун с Римо поднялись в свой номер. Носильщики как раз в это время затаскивали багаж Чиуна – здоровенные лакированные сундуки. Им тут же было приказано в первую очередь распаковать и установить видеомагнитофон, который мог быть подключен к любому телевизору. Но Чиун повсюду возил с собой собственный телевизор: как-то раз в мотеле под Вашингтоном телевизор оказался неисправен, и Чиун из-за этого пропустил пятнадцать минут телесериала «Психиатр Лоуренс Уолтерс». Римо не понимал, как можно пропустить что-либо в «мыльной опере», раз там вообще ничего не происходит. Дважды с интервалом в год ему случайно пришлось посмотреть отдельные серии, и, несмотря на перерыв, все было понятно.

У Чиуна по этому поводу было иное мнение, и после случая в мотеле он неделю не разговаривал с Римо. Римо был единственным человеком, которому было не все равно, разговаривает с ним Чиун или нет.

Телевизор был установлен и переключен на канал с «мыльными операми». Через полчаса должен был начаться «Лоуренс Уолтерс», а после него – «Пока Земля вертится» и «Возвращение в Друри-виллидж.» На упражнения оставалось тридцать минут. Чиун заставил Римо заняться падением с одновременным продвижением вперед – одним из основополагающих приемов. Чиун утверждал, что такому падению нужно переучиваться всякий раз, когда улучшаются навыки обучаемого. Римо находил это утверждение абсурдным, пока не понял, что на вид простой акт падения и одновременного продвижения вперед имеет много различий и тонких вариаций.

Затем Римо принялся за упражнения для рук, торса, шеи, бедер, ног и закончил дыхательными упражнениями, которыми он занимался ежедневно в течение последних лет, с того самого времени, когда зажили ожоги на запястьях, лодыжках и на лбу, полученные на электрическом стуле. С тех пор Римо, который до этого звался Римо Уильямс, который был когда-то жив, у которого было другое лицо, который был полицейским, неожиданно приговоренным к смертной казни за преступление, которого он не совершал, к электрическому стулу, на который уже шестьдесят лет до этого не сажали полицейского, да и вообще поговаривали об отмене смертной казни, – с тех пор Римо каждый день выполнял дыхательные упражнения.

При этом он дышал так, как мало кто на свете: напрягая до боли легкие, растягивал их до предела, с каждым днем – все больше и больше, приучая кровеносную систему с каждым разом все более эффективно воспринимать все меньшее количество кислорода, соответственно перестраивая нервную систему.

Он был весь в поту, когда закончил. Приняв душ, Римо облачился в серый двубортный костюм и рубашку с галстуком в полоску, но, припомнив, как выглядели Бладнер и его люди, снял галстук.

– Чиун, я пошел на съезд. Что у вас сегодня на ленч?

– «Дон Даниш», – ухмыльнулся Чиун.

– Перестань издеваться!

– «Дон Даниш», – повторил, хихикая, Чиун. – Как можно есть пищу с таким названием?

– Чиун, я разобью телевизор! Я не шучу. Так чем ты меня будешь сегодня кормить?

– Рис, вода и три унции сырой рыбы, но не трески, она слишком жирная. Не смей есть чешую.

– Какого черта я стану есть богом проклятую чешую?

– Всякий, кто готов съесть «Дон Даниш», сожрет и рыбью чешую, – ответил Чиун. – Хе-хе!

– Хе-хе! Хорошо бы, чтобы перестали показывать «Пока Земля вертится»!

В зале Римо появился заблаговременно. На церемонию отбытия обычно собиралось мало народу – несколько делегатов с женами, действующий президент профсоюза со своими сотрудниками. Перед началом совершалась служба для верующих – иудаистов, протестантов и католиков. Никто из священнослужителей особенно не распространялся о Господе: речь в проповедях в основном шла о профсоюзном движении и сексе, о профсоюзном движении и социальном развитии, о профсоюзном движении и благотворительности.

Римо поговорил с делегатами, но никто ничего не слышал о новом здании на окраине Чикаго. Римо спросили, как идут дела в Нью-Йорке.

– Отлично, – отвечал Римо.

– Как поживает Эйб?

– Хорошо. Он отличный парень.

– Ага, отличный. А как Тони и Пол?

– Великолепно. Они сегодня будут здесь.

– Билли Донеску?

– У него все в порядке, но он не приехал.

– Я знаю, что он не приехал, – отвечал коллега-делегат, – он умер пять лет назад. А ты кто такой, черт тебя побери? Ведь ты не водитель!

– Не приставайте ко мне с этой чепухой, я водитель в душе, – ответил Римо.

Делегат обратился к начальнику охраны. Тот призвал на помощь двух охранников. Эти двое позвали еще пятерых, и Римо повели к выходу, но там произошло нечто непонятное: охранники попадали с болезненными повреждениями в паху, у начальника охраны оказалась сломанной ключица, их помощники-делегаты недосчитались нескольких зубов. Насвистывая, Римо направился обратно в зал.

– Настоящий парень, – сказал делегат. – Настоящий, хотя с виду и не скажешь. Эйб на этот раз нашел себе настоящего парня.

Слухи об этом – а действительно важные слухи и новости среди водителей расходятся моментально – дошли и до Эйба-Ломика Бладнера, который в это время готовился к важному вечернему заседанию на съезде. Новость принес делегат из Луизианы – рыжеволосый, ширококостный, с сильным акцентом. Время от времени Бладнер оказывал ему небольшие услуги.

– Ты молодец, – сказал южанин с усмешкой, – ты в самом деле молодец!

– В чем дело? – спросил Бладнер

– Твой новый бизнес-агент. Что за парень!

У Бладнера перехватило горло, и он откашлялся.

– Римо Джоунс? Он был на заседании?

– Так же наверняка, как и то, что мул – кастрированный жеребец!

«Ох уж эти южане, – подумал Бладнер. – Кастрировать беззащитных животных! Слава Богу, что они больше не делают этого с неграми!»

– Погоди, – сказал Бладнер. – Он нормальный парень, только с виду немного странный. Но и Джетро такой. Каждый ведет себя так, как захочет.

– Да, этот парень на все сто.

– Точно, он – гробовоз.

– Что такое «гробовоз»?

– А что такое «на все сто»?

– Это значит, что он настоящий парень.

– И гробовоз то же самое.

– Я таких, как он, раньше не встречал. Он на все сто.

Бладнер удивился:

– Ты это про Римо Джоунса говоришь?

– Ага.

– Эй, Пол, Тони! Вы слышали?

– Слышали, – донеслось из соседней комнаты, где телохранители играли в карты.

– Что ты еще знаешь, рассказывай, – предложил Бладнер.

– Вы, ребята из организации пятьсот двадцать девять – настоящие парни, – сказал делегат-южанин, – да, настоящие!

– Приходится, – ответил Эйб-Ломик Бладнер, – жизнь заставляет.

На съезде, кроме Римо, присутствовали и другие люди, работающие на КЮРЕ, но, в отличие от него, они понятия не имели, кто их настоящий хозяин. По всей стране шел сбор информации, но куда ее направляли, никто не знал. За созданием суперпрофсоюза, которому под силу поставить страну на колени, следили множество глаз и ушей. И день ото дня эта информация, попадающая в конце концов в санаторий Фолкрофт, на стол доктора Харолда Смита, становилась все тревожнее. План монополизации всей транспортной системы Америки казался неуязвимым.

Один из служащих профсоюза, отвечающий за подготовку электронного табло для голосования в зале съезда, подметил, что чересчур уж гладко все проходит. Никто не пытался подстроить что-нибудь, никто не предлагал взяток, не появлялись неизвестно откуда взявшиеся электрики с непонятными документами. Шла обычная, рутинная проверка оборудования.

Этот служащий позвонил по телефону-автомату и рассказал обо всем человеку, который, как он говорил, писал книгу о профсоюзном движении. Служащего не особенно интересовало, для чего может понадобиться такая информация, лишь бы платили вовремя. А деньги поступали в срок, причем в конвертах, так что налоги с них можно было не платить.