— Что у тебя руки такие загребущие, надо вязать тихонечко! — Голос у тети Нюши был сердитый, а глаза веселые-веселые, и улыбалась она заразительно весело.

— А если я не могу тихонечко? — отвечал, нимало не смутившись, Николай Викторович.

Снопы вязали и тугие и совсем растрепанные. Когда их набралось достаточно, тетя Нюша приступила ко второму уроку. Она взяла сноп, поставила его колосьями вверх, к нему прислонила другой. Ребята подтащили еще снопы. Тетя Нюша со всех сторон прислонила их к первым двум. Из девяти снопов получился шалашик. Десятый сноп она надломила пополам, распушила колосья и водрузила сверху в виде крыши колосьями вниз. Так получилась «бабка». Снопы в «бабке» хорошо высохнут, и вода с них во время дождя будет свободно стекать.

Ребята разделились: часть продолжала вязать снопы, иные занялись «бабками».

— Не так, — учила тетя Нюша, — все снопы под одну крышу. Ой, какая баба пьяная!

Соломенное сооружение Ленечки рухнуло. Вова воздвиг «бабку» лохматую и кривобокую.

Но скоро мы все научились вязать тугие снопы, ставить ровные «бабки».

— Ну, дело наладилось, — весело сказала тетя Нюша, — поеду посмотрю, как комбайн работает.

Она уехала на велосипеде. Поле запестрело голубыми и красными майками, золотыми шалашиками «бабок». Мои «бабки» мне казались самыми красивыми.

Трактор все тарахтел, объезжая уменьшающийся нескошенный участок, косилка все махала своими «руками».

Мы скоро сделали открытие: тракторист, проезжая мимо нас, оказывается, подмигивает и машет рукой не всем нам, а только одной Гале. Завидев трактор, мы поднимали головы, следили за ним и потихоньку пересмеивались. Галя делала вид, что тракторист нисколько ее не интересует.

Дед-прицепщик наконец заметил проделки своего напарника, затопал белыми валенками и проворчал:

— Давай, давай, кончать надо! Чего на москвичку загляделся?

Тракторист скосил всю рожь и, помахав последний раз своей избраннице, уехал.

— Пока все бабки не поставим, не уйдем! — крикнул Николай Викторович.

Никто ему не ответил, все продолжали еще усерднее нагибаться…

Подъехала на велосипеде тетя Нюша.

— Уже кончаете? Ну, молодцы! Завтра на другое поле переходить. — Она улыбнулась и поправила выбившуюся из-под платка прядь волос.

Пришли мы домой усталые, ныла спина, от соломы распухли руки. Но утомление это неизъяснимо приятно растекалось по всем членам.

Уничтожив уйму картошки, мы принялись за лакомое для туриста внеочередное блюдо — яичницу-глазунью. Дежурные сумели раскокать шестьдесят четыре яйца, не разбив ни одного желтка, и поставили прямо на пол колхозную сковородищу размером чуть побольше богатырского щита.

Следующие два дня, несмотря на жаркую погоду, мы работали с еще большим старанием. На третий день во время обеда подъехал на машине бригадир, грузный мужчина в темной толстовке. Он показался мне очень живым и общительным. Его прищуренные глаза, румяные, круглые щеки, пышные моржовые усы — все посмеивалось, глядя на нас.

— Здравствуйте, приятного аппетита! Так вот вы какие, москвичи!

— Садитесь с нами кушать! — крикнула Танечка.

— Нет, спасибо! — И вдруг лицо бригадира сделалось сразу строгим, озабоченным, и даже усы обвисли. — За ваш труд благодарим, конечно, — торопливо сказал он, — да ведь машина за вами пришла, вы как-нибудь поскорее…

Мы узнали: машина должна успеть сегодня вечером отвезти колхозников в районный центр. Туда впервые за время существования этого центра приехал на гастроли настоящий цирк, с учеными собачками и даже с морским львом.

Всевозможные наши вещи — распотрошенные рюкзаки, куртки, кеды, одеяльные чехлы, несвернутые палатки, посуда и все прочее — в полнейшем хаосе сплошь завалили оба класса школы и сени.

Началась сумасшедшая скоростная погрузка. Иные ребята, хватая подряд что попало, торопились к автомашине, другие стояли в кузове, принимали и пытались хоть кое-как разложить вещи. Грузчики бежали за новыми связками одежды.

— Я говорю, свертывай палатки, — шепотом понукал Николай Викторович. — Вова, чего стоишь?

— Где мой купальник? Кто стащил мой купальник? — басом возмущалась Лида.

— Николай Викторович, Николай Викторович, я сейчас, я быстренько, — прыгал вокруг автомашины Гриша.

Четыре девочки в неистовой спешке мыли в школе полы, четыре мальчика расставляли парты.

Постепенно собралась толпа провожающих. Несметное количество ребятишек всех возрастов окружило нас; приплелся бородатый дед-прицепщик в своих белых валенках; явились звеньевая тетя Нюша и сторожиха школы тетя Настя.

Николай Викторович и я крепко пожали всем взрослым руки.

На машине мы разместились поплотнее и поближе к переду.

Шофер, молодой парень в цветастой тюбетейке, медленно обошел машину, деловито постукал каблуком по скатам, проверил борта.

— Ты смотри там, поскорее! — кричали из толпы девушки, лузгая семечки.

Шофер невозмутимо посмотрел на часы, не торопясь сел в кабину.

— Погостите у нас еще! — махала нам вслед тетя Нюша.

— До свидания, до свидания! — кричали мы.

Мы покатили по сельской улице и у последнего дома свернули налево, вниз к реке. Спуск был крутой, но шофер почти не тормозил. Через реку мы переедем вброд. Шофер с ходу въехал в прозрачную воду. Стайки рыбок прыснули в стороны, вода забурлила, замутилась…

«Му-у-у-чители! Му-у-у-чители!» — человечьим отчаянным плачем рыдала машина, пересекая реку; добралась до середины русла и вдруг забуксовала.

Мы затихли и, замирая от ужаса, глядели, как машина едва-едва продвигалась вперед и все плакала: «Му-у-у-чители! Му-у-у-чители!»

Все глубже зарывались передние колеса. Вода клокотала, поднимая желтую пену. Машина захлебывалась…

Бац! Точно хлопнул выстрел.

Мотор замолк. В глушитель попала вода. Первые тридцать секунд мы сидели как окаменелые.

Незнакомый голос Николая Викторовича нарушил молчание:

— Ребята, все вылезайте!

Скинув кеды, начальник похода первый спрыгнул в воду. Ребята спешно разулись, поддернули шаровары, один за другим попрыгали в воду и окружили машину.

— Доктор, протяните ноги, — коротко приказал подошедший к борту Николай Викторович. — Я вас перенесу.

— Что вы! Что вы! Мне, право, неудобно!

— Очень удобно! Пока вас не увидели деревенские, — торопил Николай Викторович.

Я осторожно перекинул через борт сперва одну ногу, потом другую, обнял Николая Викторовича и превратился в живой рюкзак на его плечах. Он подхватил меня под коленками и, колыхаясь, понес. За своей спиной я услышал чей-то сдавленный смешок. Наконец Николай Викторович потихоньку спустил меня на зеленый берег. Я уселся на бугорке и стал наблюдать.

Нахмуренный шофер с трудом стянул свои хромовые сапоги и побрел по воде к радиатору. Тюбетейка с его головы слетела, кудлатые черные волосы растрепались.

Все наши окружили машину. Перед залило до самых фонарей, залило подножки; задние колеса наполовину ушли в воду…

Николай Викторович попробовал было приподнять машину сзади. Рессоры скрипнули, колеса дернулись, но с места не сдвинулись.

А уже сверху, с горы, кубарем летели все провожавшие нас ребятишки. За ними торопились взрослые: бригадир, тетя Нюша, тетя Настя, дед-прицепщик и другие.

— Что ж ты, голова садовая! Правее бы надо! Там совсем мелко! — стыдил шофера дед-прицепщик.

И каждый взрослый, когда подходил к берегу, непременно бросал презрительное: «Правее бы надо!»

Шофер, весь потный, растрепанный, позабыл о своей медлительной важности. Ни на кого не глядя, он наклонился над радиатором и стал что-то там протирать тряпкой.

Ленечка, держась за поднятые шаровары, осторожно подошел к нему и деловито спросил:

— Товарищ шофер, скажите, пожалуйста, мы скоро поедем дальше?

Тот зловеще промолчал.