– Откудова кепочка? – спросил я, стараясь, чтобы по голосу он не догадался о зависти, которая уже пожирала меня изнутри.

– Ирландия, Витя, всё та же Ирландия, – беззаботно ответил Володя, ещё не зная, не чувствуя, не догадываясь, что скоро, совсем скоро придётся ему с этой кепочкой расстаться.

– Хорошая кепочка, – сказал я тусклым голосом, но на этот раз Володя что-то всё-таки уловил и бросил на меня искоса взгляд скорее недоумённый, чем опасливый.

– Да, мне она тоже нравится, – беззаботно ответил он и предложил выпить кофе в забегаловке у самого метро. И пока заказывал кофе и распла- чивался у кассы, я не удержался и кепочку его, оставленную на спинке стула, примерил. И быстренько, даже как-то воровато, глянул на себя в оконное стекло. Ничего я там не увидел, но красный лоскут не просто отразился в стекле, он там, в соседнем пространстве, полыхнул на секунду обжигающе алым цветом, будто кто-то сатанинским взглядом мне подмигнул этак заговорщицки. Ничего, дескать, разберёмся.

Володя принёс кофе, я привычно разлил в чашки стограммовую бутылочку коньячка, напиток получился на удивление удачным и мы немного посплетничали, но невинно, можно даже сказать беззлобно. Скорее одобрительно посплетничали, поскольку ни у него, ни у меня не было ни малейшего повода завидовать кому бы то ни было.

Вот написал эти слова и тут же спохватился – был всё-таки повод для зависти, у меня появился этот повод именно в этот день – да, ребята, кепочка. Была уже осень, по большому витринному стеклу струились потоки воды, и мы не торопились, пережидая дождь. А когда уже собрались выходить и начали одеваться, я, признаюсь, малодушно и корыстолюбиво сделал вид, что перепутал наши головные уборы и как бы невзначай снова надел кепочку с красным лоскутом. И в ту же секунду почувствовал, что меня обдало жаром, как если бы вас неожиданно обняла красавица, по которой вы подыхаете каждый божий день. Вам знаком этот жар, который вдруг возникает где-то в глубинах вашего потрясённого организма, знаком? Значит, вы счастливый человек. Этот исходящий от вас жар не может не ощутить и женщина, она тоже не в силах уже ему противиться.

Кепочку пришлось вернуть, мы вышли на улицу, Володя, не задерживаясь, направился к входу в метро, я поплёлся следом, и было у меня такое чувство, будто уводят от меня, навсегда, по взаимному согласию уводят… Да, ребята, да, ту самую женщину, которая одним прикосновением локотка ли, коленки вызывает в вас тот самый внутренний жар, от которого сама же и вспыхивает…

Ладно, отвлёкся, немного…

В следующую среду, едва войдя в кабинет к Володе, я сразу бросил взгляд на вешалку – кепочка была на месте. И я, сам того не замечая, облегчённо перевёл дух.

– Прижилась кепочка, – сказал я фальшивым голосом, вешая куртку на крючок.

– А что с ней сделается, – ответил Володя, не прекращая разговора по телефону.

– Этот красный лоскут прямо-таки светится в твоём кабинете!

– Красный потому что, вот и светится… – легко ответил Володя, не чувствуя ещё никакого подвоха в моих словах.

– Примерьте, Виктор Алексеевич! – великодушно сказала Валя, выглянув из-за компьютера. – Она вам пойдёт.

– Вы думаете… – затравленно проговорил я – и к вешалке, надел кепочку, подошёл к зеркалу, не без опаски посмотрел себе в глаза. Первое ощущение – ужас. В зеркале был не я, на меня из тусклого стекла смотрел чужой, незнакомый мне человек. Постепенно я начал узнавать его, я вспомнил свою фотографию двадцатилетней давности, на которой я выглядел примерно вот так же...

Все свои снимки я делю на две категории – те, на которых я могу себя терпеть и те, на которых терпеть себя не могу. Так вот, на этом снимке я себе даже нравился. Я смотрел на себя откуда-то из прошлого века, и понимал, теперь только начал понимать ту женщину, которая тогда, в начале девяностых, иногда позванивала мне по телефону. А я был лёгок, беззаботен и глуп. Не думаю, что я так уж поумнел за эти годы, но что протрезвел, это точно.

Обречённо сняв кепочку, я прощально взглянул на свою мгновенно постаревшую, хорошо мне знакомую физиономию сегодняшнего дня и, с трудом добредя до вешалки, повесил её на тот же крючок, с которого снял минуту назад.

А когда по дороге к метро я снова заговорил о кепочке, Володя резко остановился, сорвал кепочку с головы и, сжав её в кулаке, протянул мне.

– На! Дарю! Только давай уже, наконец, поговорим о чём-нибудь другом!

– Спасибо, – смиренно ответил я и, не решившись надеть кепочку тут же, немедленно, сунул её в сумку и задёрнул молнию. Кофе в нашей забегаловке мы взяли молча, не говоря ни слова, я разлил из мерзавчика коньяк по чашкам, и хотя напиток был ничуть не хуже, чем обычно, разговор не получался. В метро мы разошлись по своим направлениям и попрощались, лишь сдержанно кивнув друг другу. Не холодно, нет, но осталось ощущение, будто мы стали свидетелями чего-то важного, нами не понятого, но при этом оба сознавали – будет продолжение.

И началось.

Как и всё в этом мире, началось всё с совершенно невинного и незначащего моего наблюдения – мне перестали уступать место в метро. То ли действительно поизносился, то ли выглядел гораздо хуже, чем себя чувствовал, но только с какого-то момента я обратил внимание, что вежливых, воспитанных юношей и девушек в общественном транспорте резко прибавилось. И даже зрелые мужчины, в силе и соку, тоже уступали место, ещё горячее от их пылающего зада, уступали, дружески похлопывая меня по плечу – не переживай, дескать, все там будем.

Однажды случился конфуз – в метро я засмотрелся на красавицу, вполне по-мужски засмотрелся. И женщина, не выдержав моего, как мне казалось, восторженно-бесстыдного взгляда, поднялась и лёгким движением руки предложила сесть на её место…

Этот случай меня отрезвил, и постепенно я стал привыкать к вежливости наших граждан, тем более, что из динамиков постоянно грохотали призывы уступать место старцам, больным и беременным. Поразмыслив, я решил, что попадаю всё-таки в первую категорию. К старцам. Поскольку еду в метро самостоятельно, то, видимо, на больного не тяну, а уж к беременным, по понятным причинам, тоже отнести себя не имею права.

Ну, что ж, старец, так старец.

Так вот, стоило мне надеть ирландскую кепочку с красным лоскутом над правым ухом, как все мои льготы в метро разом кончились. Более того, если я успевал сесть на свободное место, на меня уже поглядывали не то чтобы укоризненно, а осуждающе, расселся, дескать, не может женщине место уступить! Но самое странное – я заметил, что поднимаюсь охотно, и постоять несколько остановок мне совсем не в тягость…

Как-то несколько лет назад, под горячую руку, а если точнее выразиться, то под хорошим таким жизнерадостным хмельком я, получив гонорар, небольшие в общем-то деньги, тут же, в ближайшем магазине, какие силы меня туда затолкали – понятия не имею, так вот в этом самом магазине я купил себя на эти деньги костюм. Серый костюм, в тонкую, почти неуловимую красную полоску. И до того я в нём, в этом костюме, хорошо и удобно разместился, что отказаться от него у меня уже не было никаких сил.