— Я не понимаю, почему мир не желает нам помочь? — продолжал Башир. — Палестинцы обучают в своих лагерях террористов со всего мира. Палестинцы как микробы: где они появляются, там начинает литься кровь.

Кристина с интересом смотрела на Башира. Она представляла его совершенно иным человеком. Она многое о нем знала, прочитав в своем кабинете в Кельне все, что о нем было написано.

Башир с детства имел неукротимый характер. В школе у него были постоянные неприятности, он не мог спокойно сидеть за партой. Закончить школу оказалось для него непростым делом.

Он мог запросто унизить и ударить человека, но с годами стал разумнее, научился сдерживать себя, старался не повышать голоса.

Башир начинал войну всего с пятьюдесятью бойцами, которых он перебрасывал из района в район, туда где фалангисты терпели поражение. Очень скоро старшее поколение признало его способность быть лидером.

Он и старался вести себя как хозяин столицы и страны. Открыл свой телевизионный канал и купил две радиостанции, одна из которых передавала только его любимую классическую музыку.

Башир старался даже контролировать цены в Бейруте. Каждый день его радиостанция передавала цены, установленные примерно на сто наименований товаров. Торговцы, которые нарушали правила, могли угодить за решетку.

Городские магистрали в Восточном Бейруте не справлялись с потоком машин, поэтому по приказу Башира устраивались стоянки, которые предоставлялись в пользование инвалидов — ветеранов его армии.

Башир следил за расписанием поездов и сам регулировал трудовые споры. Он не знал усталости и иногда бывал жесток и беспощаден.

Башир Амин рассказывал Кристи:

— Мои войска вынуждены были заменить государство, которое палестинцы разрушили вместе с сирийцами. Мы восстановим Ливан, когда удастся выбить из страны сирийцев и палестинцев.

— И все-таки я не могу понять, — сказала Кристина, — почему вы так ненавидите палестинцев?

На памяти Олега Червонцева заместителей резидента не убивали. Разведчики вообще не нападают друг на друга. Это глупо и себе дороже. Значит, Федоровского убили террористы?

Червонцев с тоской представил себе, сколько неприятностей его ждет. Сегодня он весь день проведет у шифровального аппарата, отвечая на запросы центра и объясняя, почему резидент игнорировал предупреждение о возможности терористических актов.

Москва пришлет людей, чтобы провести расследование. Заодно они захотят проверить, как работает резидентура. В любом случае с резидента взыщут за неспособность обеспечить безопасность личного состава. Резидент полный хозяин у себя в резидентуре, но он и отвечает за все.

«Черт бы подрал этого Федоровского, — подумал Червонцев, — и дня не проработал, а столько проблем устроил!»

Встречать Игоря Мокеевича Федоровского послали вчера Вострухина. Федоровский прилетел без жены, объяснил, что она присоединится к нему попозже, когда завершит дачный сезон и сдаст внуков молодежи.

Отдыхать после дороги крепкий, моторный Федоровский не захотел, оставил вещи в квартире и двинул сразу в посольство. Федоровский был назначен заместителем резидента, и часок они с Червонцевым поговорили наедине, посмотрели друг на друга и пришли к выводу, что сработаются.

Звание у них было одинаковое — оба полковники, но заместитель оказался на шестнадцать лет старше резидента, следовательно, подсидеть своего начальника не мог, а по характеру низенький, подвижный, веселый Федоровский понравился Червонцеву.

Как ни странно, раньше они не встречались, хотя работали по соседству: Федоровский всю жизнь на немецком направлении, Червонцев — на испанском.

Когда остались одни, Федоровский откровенно сказал резиденту:

— Ты на меня можешь положиться, не отдыхать приехал. Я пятнадцать лет в центре штаны просиживал, соскучился по оперативной работе. Все, что хочу, это повкалывать напоследок всласть. Мне же до пенсии три года. Последняя командировка, надо выложиться, потом будет что вспомнить.

О том, что ему ко всему прочему предстоит самому напрямую работать с Кристиной фон Хассель, Федоровский резиденту не сказал. Чем меньше людей знает о ценнейшем агенте, тем лучше.

Червонцев вызвал всех сотрудников резидентуры, представил их Федоровскому. Часов в семь Федоровский по традиции спросил резидента:

— Может, посидим, отметим?

Червонцев разрешающе кивнул. Федоровский распаковал сумку, выставил подарки с родины — коньяк, жестяную, похожую на противотанковую мину, банку с селедкой, две буханки черного — ещё мягкие, грибки домашнего засола. Коля Барабанов развернул скатерку, притащил рюмки, тарелки — это хозяйство за ним было. Кузьмищева, как самого молодого, сгоняли в лавку.

Пили умеренно, приглядывались к новому начальнику. Федоровский легко опрокинул три стопки и не опьянел, а как-то воодушевился:

— Эх, ребята, вам не понять, как я этого дня ждал.

Коля Барабанов, привыкший угождать начальству, раскладывал всем грибки и огурчики. Вострухин, разливая, согласился с Федоровским:

— Страна хорошая, богатая.

Кузьмищев и Барабанов заржали. Жена Вострухина, которая в Москве была билетером в кинотеатре, ежедневно прочесывала универмаги и в преддверии скорого возвращения на родину совершала оптовые закупки.

— Все, — говорила она, втискиваясь после обеденного перерыва с тяжелой сумкой в консульство, где работали посольские жены. — Вопрос по пуловерам закрыла. Дешевые взяла, но с дорогой серии. Завтра постельным бельем займусь.

— Акимовна, как же ты с продавщицами-то объясняешься? — спрашивали её более молодые жены, которые старались выучить хотя бы несколько фраз на местном языке.

Вострухина делилась:

— Улыбаешься, на свою грудь показываешь. Она видит, что большая, и несет нужный размер. Главное — улыбайся. Нация лживая, ласку любит.

Прикончили вторую бутылку, запели. Репертуар обычный — «Каховка», «Дорогая моя столица», «Артиллеристы, Сталин дал приказ», «Широка страна моя родная». У Вострухина был высокий тенор, Коля Барабанов подтягивал. Федоровский вдохновенно подпевал, хотя слух у него отсутствовал.

Кузьмищев вышел в коридорчик покурить. В посольстве он занимался культурой и наукой. В резидентуре — внешней контрразведкой, отвечал, стало быть, за противодействие вражеской агентуре. Благодушный Федоровский, напевая под нос, вышел за ним. Светловолосый, с пшеничными усами Кузьмищев нравился стареющим женщинам и немолодым начальникам.

— Не курите, Игорь Мокеевич? — протянул пачку Кузьмищев.

— Да мне сейчас ни водка, ни сигареты не нужны. Я и так доволен. Вернулся на оперативную работу! А уж думал, и не дождусь. Столько лет сиднем сидел. Другие вербовали, а я шифровки читал, с утра до вечера бумаги носом рыл.

Федоровский заговорил о наболевшем:

— Я убил бы его собственными руками, если бы он попался мне в руки. Я бы убивал его медленно, чтобы понял, что он с нами сделал.

Пятнадцать лет назад, когда подполковник Игорь Федоровский, быстро делавший карьеру, уже исполнял обязанности заместителя резидента в Швейцарии, сбежал к американцам подчиненный ему майор Василий Шпагин. Москве пришлось отозвать практически весь состав резидентуры и послать туда молодежь из тех, кого Шпагин не знал. Федоровский стал невыездным.

— Да не я один, а весь мой отдел. Какие ребята без дела остались! Кто лучше всех знал язык? Мои ребята. Кто лучше всех вербовал? Мои ребята. Всем Шпагин жизнь поломал.

Федоровский вздохнул:

— Я же был лучшим вербовщиком в резидентуре. Когда он убежал, мне было тридцать четыре. Я возглавлял группу и вербовал. Я был уверен в себе. С резидентом, послом, в центре с кем угодно мог говорить на равных, и они признавали за мной это право. Пока он не ушел. И нас всех вывели из дела. Мои лучшие годы из-за него пропали.

Кузьмищев вежливо курил в сторону, левой рукой отгоняя дым. На лице у него было написано восхищение Федоровским.

— Еще поработаете, Игорь Мокеевич, развернетесь.

Это было накануне вечером, а сейчас Кузьмищев дважды объехал вокруг дома, где поселили Федоровского, но полиции не было видно. Червонцев, врач и Косенко вышли у подъезда. Кузьмищев покатил машину на стоянку.