В эту минуту мне пришло в голову, что Серега Корзунов не знает, где я сейчас нахожусь. Он звонит, думая, что я где-то рядом, в Питере.

Сказать ему? Или не говорить?

Я вспомнил о том, что видел расписание в аэропорту: самолеты местных линий летают с континента на Крит чуть ли не каждый час. А кроме того, ходят паромы, и не один. Это значит, что я при всем желании, даже если немедленно все брошу и сорвусь с места, не смогу встретить Зою с ее греком.

А если так, зачем обнадеживать Корзунова? Он в Питере, а я здесь, но от этого ничего не меняется.

— Ладно, — сказал я. — А чего ты хочешь от меня? Ты хочешь сказать, что это Зоя убила Димиса Лигуриса?

— Может, и не сама, — крикнул Сергей. — Может, это ее грек, а она только пособница. Впрочем, что зря говорить, их уже тут нету. Упустили.

«Это в Питере их нету», — хотел было ответить я, но сдержался.

А здесь, на Крите, они как раз очень скоро появятся. Интересно, с чем? И как это отразится на мне?

«Хёндай-атос» ждал меня на стоянке перед гостиницей. Ключ от машины вручил мне портье, а карта острова уже лежала приготовленная на переднем сиденье. На Крите любят туристов и действительно стараются им угодить.

В России, например, туристов не любят — это известно. В сознании каждого русского человека глубоко укоренилась мысль о том, что «мы делаем ракеты и перекрыли Енисей» и что у великой державы есть задачи поважнее, чем угождать каким-то там иностранным туристам.

А вот у Греции ничего этого нет — ни ржавых ракет, ни мировых амбиций. Поэтому простые люди тут думают не об имперском величии, а о том, что сделать, чтобы туристу понравилось и он приехал еще раз.

Кое-как сориентировавшись на узких улицах Ираклиона, я вырулил на главную площадь с памятником, увидев который так резко затормозил, что чуть было не стал причиной аварии. Передо мной на фоне ярко-голубого неба высился памятник Ленину!

Бронзовый Владимир Ильич строго смотрел на уродливое нагромождение зданий-коробок и явно не одобрял увиденное.

— Не может быть! — сказал я себе, стряхнув первоначальное оцепенение. — При чем тут Ленин? Я же не в Туле и не в Воронеже. Он тут и не бывал никогда. Или бывал? Но все равно — почему?

Я не мог успокоиться до тех пор, пока не вылез из машины и не подошел поближе. Так и есть: обман зрения. Это не Ленин, а некий Ванзелос — видимо, здешний политический деятель, судя по костюму и выражению лица. Но до чего похож! Просто брат-близнец. Видимо, греки так же вздрагивают в России при виде понатыканных всюду бронзовых Ильичей…

А вот с дорогами оказалось плохо. Стоило выехать из Ираклиона, как выяснилось, что горные дороги — и сами по себе вещь неприятная, а если они к тому же узкие и с крутыми поворотами, то расслабиться невозможно.

До Маллии я как-то доехал, но когда, следуя карте, углубился в горы центральной части острова, пот начал заливать мне глаза. На многих участках местных дорог две машины не могут разъехаться. С одной стороны скала, с другой — обрыв, и если две машины встретились, то одной из них нужно сдавать назад до километра и застывать на пятачке где-нибудь на краю пропасти. А если сзади едет следующая машина?

Наверное, местные водители привыкли к подобным вещам, но без серьезного навыка ездить таким образом — сущее наказание.

К тому же с каждым километром пути места вокруг становились все глуше и безлюднее. Дороги вьются по горам, уводя в сторону от морского побережья, где много людей и где кипит жизнь. В этом отношении Крит напомнил мне Россию, где большие города похожи на европейские и американские — высотные дома, потоки машин, сверкание офисных и магазинных витрин. А стоит отъехать подальше, как начинаются безлюдные деревни, бездорожье, нищета, и люди уже плохо понимают, что такое Интернет…

Пейзаж был живописный: пасущиеся на горных склонах стада овец, выжженная солнцем земля и редкие деревушки с белыми домиками, притулившимися между скал, — все это немедленно вызывало ассоциации с лирическими кадрами из «Крестного отца», где Майкл Корлеоне бродит по Сицилии, и со старым эротическим фильмом «Греческая смоковница», на который в начале девяностых ломился в видеосалоны бывший советский народ.

Дорога требовала постоянного напряжения, но голова при этом оставалась свободна — ведь за рулем человек использует не мозг, а рефлексы, нервную систему. Я неотрывно думал о Зое. Неужели я ошибся, утратил нюх? Ведь я общался с этой девушкой дважды, и в последний раз между нами даже пробежала какая-то искра, большая, чем просто взаимопонимание и приязнь. Она сама шла на контакт со мной, мне казалось, что она открыта и искренна.

И что же получается? Из слов Корзунова выходило, что Зоя — совсем не та, за кого себя выдает, и не такая, какой хочет казаться.

Тайные встречи с неким греком, а затем скоропалительный отъезд вместе с ним сюда, в Грецию. Точнее, на Крит, в чем я ни минуты не сомневался. Все это свидетельствовало против нее. Неужели она имеет отношение к гибели Димиса?

Конечно, при моем опыте не приходится сомневаться в коварстве и злобном хитроумии человеческой породы. Всякое уже видел, но сейчас я был обескуражен. Какую изобретательность и актерское дарование нужно иметь, чтобы столь долгое время не вызывать в отношении себя никаких подозрений! Ведь Зое удалось водить за нос даже уголовный розыск, и это при том, что она была тем самым человеком, который обнаружил мертвое тело. А в милиции очень любят таких людей — они первые кандидаты на задержание и предъявление обвинения в убийстве.

И я тоже попался на ее удочку. Наверное, подпал под влияние женских чар…

«Но какие у Зои были мотивы для убийства? — спрашивал я себя и сам же отвечал: — Да какие угодно. Откуда мне сейчас знать? Научная зависть, ревность, мало ли еще что».

Меня очень смущал незнакомый грек, с которым она секретно встречалась и с которым вскоре должна была объявиться здесь. Какова его роль в этой истории?

— В любом случае, — сказал я себе с тяжелым вздохом, — мы скоро увидимся, и я смогу задать Зое свои вопросы. Вот только успею ли?

В том, что мы очень скоро увидимся, я не сомневался ни минуты. Но где и при каких обстоятельствах?

Один раз я остановился. Увидев по карте, что до нужной мне деревни уже близко, я свернул к одиноко стоявшему дому, на крыше которого было написано «Таверна». Здесь мое появление вызвало ажиотаж: никто не ожидал внезапного посетителя.

Это был обычный частный дом, в котором жили большая семья, а также много разных животных, начиная с собак и заканчивая козами и свиньями. Перед домом в тени плодовых деревьев стояло два столика, за один из которых мне было предложено сесть. Разговаривал со мной сам хозяин — толстый небритый грек в расстегнутой до пупа рубашке и с зубочисткой во рту.

— Кали мера, капитано! — приветствовал он меня, и я даже вздрогнул: откуда этот житель гор может знать о моем милицейском звании? Только через мгновение я догадался, что «капитано» — просто вежливое обращение к незнакомцу.

Мусака — сытный омлет с овощами, запеченный в тяжелой чугунной сковородке, и густой кофе с сильным ароматом корицы стали моим ленчем. Все время, пока я ел, хозяин молча сидел на крыльце дома и наблюдал за мной. Наблюдал без всякого интереса, просто для развлечения и для порядка. Приняв заказ, он больше не сдвинулся с места. Обслуживали меня откуда-то взявшиеся две женщины — старая и молодая, в длинных крестьянских юбках и в черных платках. Они сновали бесшумно и проворно, постоянно кося глазами в сторону хозяина. Можно было догадаться, что это — его жена и дочь.

Греция — наполовину восточная страна, в которой, как и в России, большая часть населения еще не знает, европейцы они или азиаты. И если в городах полно девушек в самых откровенных нарядах, пьющих коктейли с сигаретой в зубах и отплясывающих на дискотеках, то в ста километрах от этих же самых городов царят совсем другие нравы. Безмолвные женщины с натруженными руками, повязанные платками до самых глаз, — покорные жены и дочери. Мир, где все еще властвует домострой и куда не заглядывают шустрые корреспондентки журнала «Вог»…