— Ты очень помог мне, Джек.

— Я уже говорил тебе, что ни во что не вмешиваюсь.

— Какое вранье, — возразила Лорел, сверкая глазами. Она была не совсем уверена, стоит ли топтать неровную почву их внезапно возникших отношений, но она точно знала, что делать в споре.

— Ты везде бродишь у самого края, Джек, и с «Френчи», и с Делахаусами, и с Болдвином, и со мной. Ты слишком большой трус, чтобы сделать что-нибудь большее, чем намочить штаны.

— Трус? — спросил он, вперившись в нее глазами, услышав это слово. Он называл себя различными словами, некоторые из них были даже лестными, но слово «трус» среди них отсутствовало.

Лорел давила, стреляя вслепую, сражаясь инстинктивно. Ее методы были немного грубоватыми, злыми, однако она никогда не могла бы удержать свое сердце от борьбы. Сейчас оно ввязалось в драку, переполненное новыми эмоциями. Слова вылетали из ее губ еще задолго до того, как она даже пыталась поймать их.

— Каждый раз, когда у тебя есть шанс сделать доброе дело, ты поворачиваешься задом и пускаешься наутек.

— Шанс сделать что-нибудь хорошее? — резко спросил Джек. Сердце сжалось в его груди. — Какой шанс? Имеешь в виду нас?

Она прикусила язык. Джек выдохнул ругательство и отвернулся от нее. Стараясь выглядеть непринужденным и безразличным, он вытряхнул сигарету из пачки и стал катать ее губами по рту.

— Подумаешь, ну трахнулись пару раз. И что? Она с трудом сдержала нахлынувшие слезы.

— Я пришла сюда за помощью потому, что думала, что мы друзья.

Джек сделал обиженный выдох и покачал головой:

— Я не способен помочь кому-либо. Даже себе.

Лорел попыталась собрать свое самообладание.

— Неужели? Хорошо, прости меня за просьбу нарушить твой дурацкий кодекс поведения, — усмехнулась она.-Я просто хочу зайти к Джимми Ли Болдвину и спросить его, не была ли моя сестра привязана к его кровати две прошлые ночи подряд. Я просто обойду весь этот чертов приход, стучась в каждую дверь, пока не найду ее. В любом случае большое спасибо. К сожалению, мне больше незачем тебя утруждать, — с горечью выдохнула она и резко выбежала из кухни.

Неприятная тяжесть повисла где-то в его груди.

— Это то, что я тебе все время и говорю, мой ангел, — пробормотал он, повернулся и пошел на поиски спичек.

Куп уставился в ящик шкафа для нижнего белья, хмуро взирая на весь набор — практичные хлопчатобумажные жокейские шорты и боксерские трусы, а также на маленькие шелковые вещицы, купленные ему Саванной. Он вынул узенькую белую набедренную повязку и, покачивая головой, помахал ею. Как же глупо он себя чувствовал, надевая ее. Он был для этой штучки слишком крупным, слишком пожилым и слишком представительным. Но, кинув ее в мусорную корзинку позади себя, сразу же испытал легкое сожаление.

Она не вернется. Решающее сражение состоялось. Все было кончено, навсегда.

Он уставился в окно, и ему подумалось, что все слишком плохо. Он любил ее. Если бы она сумела принять его любовь такой, какой она была, и найти счастье. Но именно ее мятежность и бескомпромиссность и были теми качествами, которые привлекли его к ней с первого взгляда.

Ему необходимо было смягчить боль, причиненную уходом Саванны. Он смотрел в окно, и в его воображении возникали разные эпизоды, связанные с этой женщиной. Он видел ленту реки, ее буйно заросшие берега. Это была Атчафалайа, дикая и знойная непредсказуемая и изысканно-изменчивая, как Саванна.

Ему подумалось, что следовало бы записать возникшие образы, но он не смог заставить себя сесть за свою записную книжку. Образы ушли, и он сосредоточился на процессе сбора вещей. Пять пар трусов, пять пар носков, галстук, подаренный Астор на Рождество, еще до того, как она забыла его имя.

Астор. Боже, как она была похожа на Саванну. Она всегда несла свою хрупкость, как прекрасный букет из орхидей, приколотый к корсажу, как будто это был отличительный знак настоящей леди, знак хороших манер. Жесткость и стоическая сила были внутри ее. Она бы, конечно, не одобрила Саванну, не могла бы простить ей все грехи.

Звонок в дверь бесцеремонно вторгся в его раздумья. Куп оторвался от вещей и, открыв дверь, увидел стоявшую на крыльце женщину с большими мужскими очками на лице.

— Мистер Купер, меня зовут Лорел Чандлер, — сказала она деловым тоном.

— Да, пожалуйста, — сказал он и отступил в сторону. — Может быть, вы войдете?

— Я буду кратка, — ответила Лорел, не делая попытки войти. — Я ищу свою сестру.

Куп вздохнул тяжело, устало, как будто кто-то взвалил на его плечи тяжелую ношу.

— Да-да, пожалуйста, мисс Чандлер, входите. Боюсь, что я сильно спешу, но мы можем поговорить, пока я укладываю вещи.

Лорел, уже приготовившаяся невзлюбить его, прошла за ним в прихожую прелестного старого дома, хранящего и фамильные ценности, и неподвластное времени чувство одиночества. Дедушкины часы у подножия лестницы отсчитывали улетающие секунды, отмеряя время, отведенное этой семье. Все было на своих местах, все было отполировано до блеска, но некому было всем этим любоваться. У Купера и его жены детей не было.

Она бросила на Конроя Купера тяжелый взгляд. Он встретил его, глядя на нее поверх очков в тонкой золотой оправе такими голубыми, такими теплыми и грустными глазами, каких она до этого не видела никогда. Он улыбнулся, сожалеюще и задумчиво. Теперь было совсем нетрудно понять, что привлекло ее сестру. Он должен нравиться женщинам. Волевой подбородок и мальчишеская улыбка. Сильный мужчина атлетического сложения, с лицом, испещренным линиями прожитой жизни. Уже не красавец, по все еще интересный. Он стоял, слегка наклонив голову в сторону, одетый в мятые брюки военного образца с закатанными штанинами. Серая футболка с выцветшими буквами обхватывала его плечи и свободно спадала на его брюки.

— Я уверен, что вы хорошо осведомлены о наших взаимоотношениях с вашей сестрой, — произнес он, растягивая слова. Его удивительно мягкий, катящийся голос обволакивал Лорел, как карамель, подтаявшая на солнце. Но она была безразлична к его воздействию. — И поэтому вы слишком низкого мнения обо мне.

— Вы гуляка, мистер Купер, а что вы хотите, чтобы я думала о вас?

— Я любил Саванну, как мог, пока пытался сдержать обещание, данное другой женщине, которая больше не помнит ни меня, ни чего-либо другого, связанного со мною.

Лорел сжала губы и уставилась вниз на свои туфли, уклоняясь от открытого взгляда голубых глаз.

— Саванна однажды сказала мне, что вы мыслите абсолютными категориями. — произнес он, — прав или неправ. Виновен или невиновен. Жизнь не черная или белая, как вам этого бы хотелось, Лорел. В действительности жизнь не такая совершенная, какой представляется нам в молодости.

— Любил, — повторила Лорел, решив положить конец его рассуждениям. Она подняла голову и снова посмотрела на него резким, пронизывающим взглядом. — Вы сказали «любил». В прошедшем времени.

— Да. Все кончилось. — Он провел рукой назад по своим светлым волосам и взглянул на свои часы. — Я совсем не хочу казаться грубым.

Она прошла за ним в спальню, и какое-то странное чувство охватило ее. Мебель была массивная. Запах кожи и крема для обуви подчеркивал резковатый, но ослабевший лесной привкус лосьона после бритья: Как в комнате отца, перед тем как Вивиан провела в ней генеральную уборку и поселила там Росса.

На кровати, на белой простыне, стояла пустая открытая сумка. Купер подошел к шкафу и выбрал три рубашки, которые он аккуратно повесил в черную складную сумку для одежды, прикрепленную к двери шкафа.

— Она хотела, чтобы я взял ее с собой в эту поездку, — сказал он. — Конечно, я должен был сказать ей «нет». Она прекрасно знала границы наших взаимоотношений. Если вы думаете, что она спокойно реагирует на такие известия, то мне следует проинформировать вас, что у меня была коллекция антикварных кружек для бритья, оставленных мне моей бабушкой. Я хранил ее здесь. — И он указал на шкаф с витриной. Шкаф был пуст, и Лорел легко представила себе, как Саванна одну за другой швыряла в Купера антикварные кружки.