– Вы мистер Гордон, если не ошибаюсь?

– А вы, насколько мне известно, мистер Дрейк? Вы пришли, чтобы попросить прощения?

– Успеется, еще попрошу. Почему вас интересует «Черный Израиль»?

– Я социолог.

– Вы можете это доказать?

– Конечно нет. А зачем?

– На всякий случай.

– Ну тогда признаюсь вам, что я не социолог. А вот психология меня интересует. Причем как психолога в данный момент больше всего меня интересуете вы.

– Мы прямо-таки синхронно мыслим, мистер Гордон. Дело в том, что меня в данный момент ужасно интересуете вы.

– Вы интересуете меня вот в каком смысле, – продолжал он сдержанным тоном, вполне соответствовавшим его холодному взгляду, – в каком безумном бреду пришло вам в голову, что вы не только имеете право задавать незнакомым людям вопросы личного свойства, но и можете безнаказанно угрожать?

Он с шумом захлопнул дверь прямо у меня перед носом. Я удержался и не пнул ее ногой, хотя еще никогда в жизни мне не было настолько плевать на законы и правила цивилизованного общества. Вернувшись в курилку, я снова стал курить одну за одной. Ярость низвела мои чувства до животных инстинктов, и ей был необходим выход. Однако я поджал хвост и, за неимением другого занятия, стал мысленно играть в шахматы, причем половины фигур у меня не хватало, доску я плохо видел, а неизвестный противник делал три хода в ответ на мой один.

Зашедшее в тупик воображение отказывалось поддаваться иллюзии поступательного движения. Мне осточертело монотонное покачивание поезда, глупейшее продвижение по пути наименьшего сопротивления к неизбежному концу. Казалось, меня загнали в ловушку и заперли.

Я сидел долго, и в конце концов к двери подошла Мери в купальном халате.

– Ты не собираешься лечь спать, Сэм? Уже очень поздно. И потом, мне не нравится, что ты сидишь тут один.

– Конечно, я иду спать.

Постели были готовы, и шторки задернуты на ночь. К моей полке как указатель была приставлена лесенка.

– Спокойной ночи, Мери, – сказал я и поцеловал ее.

Она прильнула ко мне, и ее губы стали податливыми. Не отрывая их от меня, она пробормотала:

– Сэм. Иди ко мне.

Лежа вместе, мы смотрели, как за поднятой оконной занавеской мимо нас, подобно плохо освещенной диораме, проплывает Нью-Мехико. Неяркий звездный свет придавал пространству зеленоватый оттенок морского дна. Диковинная страна, игравшая в разгар дня всеми красками, по ночам превращалась в однообразное подлунное пастбище. Но, поскольку на моем плече покоилась голова девушки, все, что я видел, принимало женские очертания и наполнялось загадочной, чувственной красотой.

– Поездки на поездах странно действуют на меня, – сказала Мери. – Появляется ощущение, что я оторвана от реального мира, одинока и ни за что не отвечаю. Время, проведенное в поездах, все равно что антракт в жизни.

– Страна Кокейн, – сказал я. – Ты выйдешь за меня замуж, если я попрошу?

– Только не спрашивай сейчас, – ответила Мери сонно. – Опусти занавеску и спроси меня в темноте, люблю ли я тебя.

В ту ночь мне не снились страшные сны.

В шесть чувство долга взамен будильника заставило меня проснуться. Еще не открыв глаз, я ощутил рядом теплое ритмичное дыхание Мери. Открыв их, я увидел очертания ее сонного лица, белого с жемчужным отливом в предрассветной мгле. Осторожно, боясь потревожить ее, я отыскал свою одежду и слез с полки.

Проход между зелеными шторками был пустынен и тих, словно тропинка в лесу, скрывавшем тайную жизнь. Время от времени чей-нибудь протяжный храп взрывал тишину, будто падающее дерево. Я хотел поскорей одолеть этот опасный путь, но не успел добраться до конца вагона, как одна шторка, отодвинувшись, выпустила наружу маленького проворного человечка в полосатой пижаме, который стал спускаться с полки по лесенке спиной ко мне: точь-в-точь медведь из улья. Я знал, что это полка миссис Тессинджер. Человечек, лохматый, с опухшими глазами, но бодрый, оказался Тедди Траском.

Приложив палец к губам, он осмотрелся. Я молча последовал за ним в мужской туалет. Там он сказал:

– Пойман с поличным. Ну и ладно.

– Спите, где вам нравится. Но мне казалось, вы обхаживаете Риту.

– Так и есть. Умоляю, не сболтните при Рите, что я спал с ее мамашей. Она перестанет с ней разговаривать.

– Я смущен не меньше Риты.

– А я вдвойне.

Я наполнил умывальник водой и развернул кусочек мыла.

– Я был уверен, что вам нравятся молоденькие.

– Да, но там не сработало. Боже мой, меня, можно сказать, изнасиловали. Правда, тут сработало нормально. Не могу пожаловаться.

Льющаяся из металлического бачка вода показалась мне отчего-то особенно прозрачной и горячей. Голова у меня была ясная, и соображал я быстро. Довольно гадкий и весьма нелепый роман Тедди Траска и миссис Тессинджер показался мне необыкновенно забавным. Я был бодр и в то же время спокоен, готов ко всему.

Примерно через час, когда мы с Тедди сидели за ранним завтраком, я смог поподробней расспросить его о коде.

– Вы говорили, что предлагали свой код связистам. Как по-вашему, можно его передать по радио?

– А почему бы, собственно, и нет? – ответил Тедди, охотно поддержав свою любимую тему. – Можно выйти в эфир и передавать время от времени одни гудки. Враг не догадается, что вы ведете передачу, а если и узнает, то услышит один и тот же звук через неравные промежутки времени. Этим мой код и отличается от всех прочих. Сами сигналы не имеют значения, важны только промежутки времени между ними.

– Тот же принцип используется в сигнальных гудках. Шестисекундный гудок означает одно. Гудок, длящийся двенадцать секунд, – совсем другое.

– Верно, тот же самый принцип, – согласился Тедди.

– Допустим, армия воспользуется вашим кодом. Не слишком ли много времени потребуется для передачи краткой информации? И не окажется ли ее объем слишком ограниченным?

Попивая черный кофе, Тедди закурил сигарету.

– Конечно, с этим я вынужден согласиться. Возможно, это одна из причин, почему армия от него отказалась. И потом еще – у меня нет военного звания, я даже не младший лейтенант. Но не забывайте, что в эфире код можно отработать куда тоньше, выверив по часам до одной пятой секунды. Таким образом, вы получите пятьсот значений на сто секунд, если примете за единицу времени пятую часть секунды.

– Но все равно ваше сообщение сведется к пятистам значениям, причем, если ваше значение окажется пятисотым, вам придется ждать сто секунд между сигналами. То есть вам понадобится сто секунд.

– И здесь вы тоже правы. Получается медленно. Но я полагал, что таким может быть код специального назначения.

– Вы не думаете, что криптоаналитик противника достаточно быстро сумеет разобраться в вашем перечне значений?

– А вот тут, молодой человек, вы ошибаетесь. Если у вашего вражеского криптоаналитика нет сверхъестественного чувства времени, ему ни за что не догадаться, что он слышит код. В этом-то вся прелесть! Таким кодом смогут пользоваться в партизанской войне разведчики на вражеской территории. Но, допустим, у этого криптоаналитика ухо все равно что хронометр или он чертовски догадлив и начал засекать время между сигналами, – вы его все равно обдурите.

– Хотите сказать, что эти ваши заранее закрепленные значения вы можете менять через регулярные интервалы?

– А почему бы и нет? – спросил Тедди торжествующе. – Значения можно менять хоть каждый день. Как по-вашему, на флоте моим кодом могли бы заинтересоваться? Я все-таки считаю, что он открывает большие возможности.

– Не исключено, но я за флот не отвечаю. Не знаю, что вам скажут в управлении связи, если вы туда обратитесь. Возможно, сочтут, что тут не соблюдены основные принципы безопасности, потому что, во-первых, код знаете вы, а во-вторых, другие люди. Например, я. Военно-морские коды придумывают морские офицеры и прошедшие проверку гражданские, причем все обязаны держать их в секрете.

– Бог ты мой, я об этом не подумал! – Довольный блеск в глазах Тедди погас, будто закатились два маленьких солнца. – Ладно, ничего не поделаешь, наверное, у военных это все есть. Может, таким кодом сейчас и пользуются, просто я об этом ничего не знаю.