– Нет настроения после ночного кошмара. Боюсь, не только у меня. – Он внимательно посмотрел на меня.

– Вы и правда думаете, мистер Дрейк, что вас и того солдата кто-то умышленно хотел отравить? – спросила миссис Тессинджер.

– Понятия не имею. У властей, похоже, другое мнение.

– По-моему, мистер Дрейк предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом, мама. Ему, должно быть, неприятно об этом вспоминать.

– Дело было неприятное, – заметил я. – А вспомнить можно. Хотя тема не из веселых.

– Тедди, прошу вас, расскажите мистеру Дрейку и мисс Томпсон ваши забавные истории. Этот человек – настоящее сокровище, – объяснила она нам.

– Но мы уже слышали эти истории, мама.

– Я уверена, что мисс Томпсон и мистер Дрейк не слышали. А если даже и слышали, то Тедди их так прелестно рассказывает, что стоит послушать еще раз. Тедди, я настаиваю.

С деланой улыбкой Тедди стал рассказывать длинную, запутанную историю про человека, который, работая в зоопарке, никак не мог запомнить названий животных. Миссис Тессинджер тихонько посмеивалась. Рита смотрела в окно. Мери наблюдала за всеми тремя с едва заметной улыбкой.

Тедди рассказывал хорошо, но я не мог сосредоточиться. Что-то все время отвлекало меня, какое-то мимолетное событие, отложившись в подсознании, настаивало на своей значительности и шумно требовало, чтобы о нем вспомнили. Когда мимо нас по проходу прошли Андерсон и мисс Грин, на которой весело, как бубенчики на лошади, позвякивали искусственные украшения, я понял, в чем дело.

Незадолго до смерти Хэтчер упомянул об Андерсоне. Внезапно ко мне пришла твердая уверенность, что Андерсону что-то известно, а то, что он отпирался, лишь укрепило ее.

Андерсон сидел за несколько столиков от нас, и со своего места я мог видеть лишь его широкую, безразлично повернутую ко мне спину.

Мне захотелось встать и подойти к нему. Но я остался на месте и, разглядывая жирные складки на его красноватой шее, думал о том, что творится сейчас в его коротко стриженной расчетливой башке.

Мери под столом взяла меня за руку.

– Что случилось, Сэм? – прошептала она.

– Ничего. Я просто задумался.

– Очень плохо, что ты совершенно не умеешь переключаться.

– Не умею.

История Тедди закончилась, и мы все, кроме Риты, признательно рассмеялись. Девушка, словно желая убедить сама себя, что она жива, стала торопливо произносить пространный монолог о том, что ее ждет в Ла-Жолла и как там будет чудесно. Миссис Тессинджер и Тедди обменялись долгими многозначительными взглядами.

Затем Тедди рассказал о том, как во Франции ему пришлось побывать почти у самой линии фронта. Миссис Тессинджер кокетничала с ним напропалую.

Тедди, по сравнению с собой вчерашним, как-то увеличился в объеме, будто его надули воздухом; он вызывал у меня большую симпатию, пока был поменьше.

Соблюдя приличия, мы с Мери попросили извинить нас и вернулись в наш «пульман». Когда там появился Андерсон с мисс Грин, я, подойдя к нему, сказал, что нам с ним хорошо бы потолковать.

– Ну конечно, дружище, – согласился он. – В любое время. Я слышал, ночью в поезде у вас были неприятности.

– Неприятности – не то слово. Если вы не против, пройдем в курилку? Там сейчас как раз свободно.

– Вы не возражаете, мисс Грин?

– Не обращайте на меня внимания. У меня есть журнал с романтическими историями.

После того как мы уселись в курилке и Андерсон запыхтел сигарой, я сказал:

– Рядовой Хэтчер, солдат, скончавшийся прошлой ночью, кажется, вас узнал. Вы были с ним знакомы?

– Он, должно быть, ошибся. Я говорил вам, что никогда его раньше не видел. – Гладкая пухлая физиономия Андерсона сохраняла безмятежное выражение. Но светло-голубые глазки насторожились.

– А как вы выбирались из Шанхая? – Я попробовал взять его на пушку.

Предварив свой ответ паузой соответствующей длины, он произнес фразу, содержавшую в равных пропорциях недоумение и досаду:

– Я никогда не был в Шанхае. И куда это вы, собственно говоря, клоните?

Я примостился на кожаном сиденье рядом с Андерсоном, вполоборота к двери. В коридоре было тихо и безлюдно, но по едва уловимым признакам я понял, что кто-то там есть. Встав, я шагнул к выходу и снова столкнулся лицом к лицу с черноволосым.

– Нечего ходить за мной тенью, надоело! Убирайтесь вон! – обрушил я на него всю накопившуюся во мне злобу.

Лицо его даже не дрогнуло. Он вежливо произнес:

– Извините. Я и не подозревал, что в этом поезде командуете вы.

– Дело не в том, командую я или нет. Но если вы опять начнете подслушивать, я вам врежу.

– Если вы мне врежете, как вы любезно изволили заметить, то я позабочусь, чтоб вас арестовали. Или дам сдачи.

Его темные глаза были злыми, спокойными и безразличными. Мне захотелось тотчас же поставить фонари под обоими. Но, если бы я осуществил свое намерение, береговой патруль снял бы меня с поезда. Я чуть не задохнулся от охватившей меня жгучей ярости. Оставив смуглолицего там, где он стоял, я повернулся к нему спиной и снова вошел в курилку.

– Позвольте дать вам небольшой совет, – произнес Андерсон, остававшийся все это время на своем месте со своей сигарой во рту. – Вы ужасно взвинчены, и я не могу вас за это винить. Но если вы будете ни с того ни с сего наносить людям оскорбления, то наживете себе кучу неприятностей. Только что вы, можно сказать, обвинили меня в причастности к смерти солдата. А еще через минуту набросились на молодого человека за то, что тот якобы подслушивал. Я понимаю, вам вчера пришлось несладко, но ведь это не повод, чтоб совсем свихнуться.

Нравоучения обычно оставляют меня равнодушным, так случилось и на этот раз. Но я был вынужден ответить Андерсону:

– Пожалуй, вы правы.

– Вам лучше немного отдохнуть, – сказал он покровительственно, перед тем как уйти. Меня так и подмывало толкнуть его, сбить с ног и, вывернув карманы, найти доказательство неизвестно чего. Я сдержался.

Мне до смерти хотелось предпринять что-то еще, но выглядеть идиотом было неприятно, поэтому я сидел, курил и ждал, пока немного отпустит, чтоб можно было заснуть. Потом я позвал проводника, чтоб он постелил мне постель. Эдварде остановился в дверном проеме с каменным лицом и исподлобья посмотрел на меня.

– Что случилось? – спросил я.

Подойдя ближе, он огорченно просипел:

– Мистер Дрейк, вы обещали никому не говорить, о чем я вам рассказал.

– Я и не говорил. Хотя не обещал. Я сказал только, что не назову своего источника информации.

– Вот именно, сэр. Вы обещали никому не говорить, что мне кое-что известно о «Черном Израиле».

Он обернулся, словно опасаясь, что люди из «Черного Израиля» столпились у двери, чтобы уничтожить его.

– Не говорил и не собираюсь говорить.

– Может, вы и не говорили, сэр, – продолжал проводник с недоверием, – но один человек знает. – Он кивнул в сторону гостиной.

– Кто именно?

– Мистер Гордон знает, что я рассказывал вам о «Черном Израиле».

– А кто это, мистер Гордон?

– Темноволосый мужчина из гостиной «Б».

– Он?

– Да, сэр. Он спрашивал меня сегодня о «Черном Израиле». Я ответил ему, что ничего не знаю. Зря вы ему рассказали, мистер Дрейк. Не нравится он мне.

– Мне тоже. И поверьте, я ни слова ему не сказал. Ни ему, ни всем остальным.

– Да, сэр, – согласился он с вековой обреченностью черного, доверившегося белому и поплатившемуся за это.

– Не знаю, почему он вас расспрашивал, только я тут совершенно ни при чем. Он не мог нас подслушать в тамбуре, потому что я за ним наблюдаю…

– Наблюдаете? Кто он такой, мистер Дрейк?

– Не знаю. Хочу выяснить. Мне самому все это совсем не нравится.

Проводник стал стелить мне постель, а я постучал в дверь гостиной «Б». Темноволосый человек открыл дверь, он был в рубашке с короткими рукавами. Левое плечо на рубашке смялось, вероятно, под ремнем кобуры.