То есть, реформаторы и их западные советники совершили ошибки, которые можно было предсказать чисто логическим путем, то есть ошибки тривиальные. Чтобы их не видеть, надо было впасть в аномальное, болезненное состояние сознания. Но надо же когда-то заняться лечением, надо же иметь хоть минимум интеллектуальной совести!

Не может врач, на руках которого из-за его ошибки умер пациент, не задуматься о сути этой ошибки, не раскопать ее причин. Это было бы противоестественно, противоречило бы главным нормам врачебного сознания. Но ведь элита западного сообщества экономистов как раз и выступила в роли врача, давшего рецепт для излечения болезни нашего хозяйства. И вот, совершены тяжелые ошибки, хозяйство загублено — и никаких признаков рефлексии.

Вместе с параличом производства произошла деформация общества, пресекающая всякие надежды на успех либеральной реформы. Обокрав население, реформаторы уничтожили то, что называли «средним классом». Удушив его, они получили больную социальную структуру («двойное общество»): кучку сверхбогатых и массу обедневших людей. Структура потребления в таком обществе при рыночной экономике совершенно не стимулирует производство.

Массы людей сегодня вычеркнули из списка своих потребностей товары, которые до 1991 г. считались нужными — холодильники, стиральные машины, мотоциклы и т. д. А значит, стало ненужным и их производство. Небольшая прослойка богатых полностью удовлетворяет свой спрос за счет импорта. И вот вывод социологов ВЦИОМ — Т. И. Заславской и ее сотрудников: «В последние годы в нашей стране наблюдается снижение социальных запросов населения вследствие постепенного свыкания с бедностью и утраты надежд на восстановление прежнего уровня жизни»… «Сужение спектра потребностей населения является проблемой долговременного характера, и ничуть не меньшей, а может быть и более серьезной, чем непосредственное сокращение рыночного потребительского спроса».[5] Это — признание одного из ведущих идеологов реформы в ее крахе.

Создав уродливую экономическую систему, новый режим поставил страну на грань полного краха, характер и последствия которого даже трудно себе представить. Народы России внезапно попали в ту совершенно новую категорию людей, которых на Западе уклончиво называют «социальными общностями, которые нет смысла эксплуатировать».

Все эти процессы были предусмотрены, поддавались прогнозу и были поразительно точно предсказаны ответственными специалистами — социологами и технологами, экономистами и криминалистами. Эти предупреждения были отброшены без всякого диалога. Когда сегодня читаешь труды экономистов из команды Горбачева, которые объясняли в 1989–1991 г., как следует ликвидировать советскую хозяйственную систему и перейти к свободному рынку, становится страшно. Их рассуждения напоминают речь безумца, обычным словам у них придается странное значение, критерии здравого смысла отброшены напрочь. Мы в горячке тех дней этого не замечали, так надо хоть сегодня вникнуть! Ведь эта безумная логика и до сих пор действует.

Массивные, тяжелые процессы в российской экономике набирают темп, и инерция их очень велика. Хорошие цены на нефть, прирост ВВП — все это на фоне массивных процессов деградации как рябь на океанской волне. Известный американский советолог С. Коэн [Steven Kohen] писал в 1998 г.: «Проблема России состоит в беспрецедентно всеобщей экономической катастрофе в экономике мирного времени, находящейся в процессе нескончаемого разрушения… Катастрофа настолько грандиозна, что ныне мы должны говорить о не имеющем прецедента процессе — буквальной демодернизации живущей в XX веке страны».[6]

С. Коэн не говорит очевидного: в XXI веке промышленно развитая страна не может пережить «демодернизацию» — она гибнет.

На слушаниях в Госдуме в 2002 г. были названы расчеты: чтобы запустить (не восстановить, а лишь «вновь запустить», как заглохший двигатель) хозяйство России на рыночных основаниях, потребуется 2 триллиона долларов. Министр экономики Греф с этой цифрой согласился. Простой подсчет главных, массивных потерь хозяйства за 12 лет реформы показывает, что такой суммой не обойтись. Ведь по сравнению с теми средствами, которые Россия потеряла из-за разрушения производства, доходы от нефти — крохи. Почему же экономисты не сделают и внятно не объяснят людям расчет средств, необходимых для того, чтобы в рамках рыночной экономики вывести Россию хотя бы на стартовую позицию для устойчивого экономического роста?

Здесь мы переходим к нашей главной теме: какую роль сыграло в российской катастрофе сообщество западных экономистов, исповедующих принципы неолиберальной экономической теории, принявших активное участие в разработке доктрины реформ в России и осуществлявших научное сопровождение реформы и консультирование практических политиков. Какова позиция этого сообщества сегодня, когда стал очевидным крах их доктрины с тяжелейшими последствиями для мирного населения? Где систематический анализ причин этого краха и истоков столь фундаментальных ошибок?

Любое научное сообщество, уходя в такой ситуации от подобных вопросов, теряет свой научный статус, превращается в клику циничных манипуляторов, выполняющих политический заказ под прикрытием авторитета науки.

Реформы, начатые в России 15 лет назад, поставили страну на грань разрушения и причинили населению тяжелые массовые страдания. Если отставить предположения о том, что доктрина этих реформ является плодом сатанинского заговора против России, остается признать, что ее замысел включал в себя ряд ошибок фундаментального характера.

Сейчас некоторые авторы программы реформы наивно пытаются представить ее результат как следствие непредвиденных обстоятельств и чуть ли не стихийных процессов. Они отказываются от диалога и анализа дефектов философского и интеллектуального основания реформы. Это лишь усугубляет российский кризис. Роль этого философского и интеллектуального основания, в построении которого приняли участие виднейшие экономисты, очевидна, она отражена в множестве текстов, выступлений и организационных шагов. Дж. М. Кейнс [J.M. Keyenes], один из крупных мыслителей прошлого века, сказал: «Идеи экономистов и политических философов, правы они или нет, гораздо более могущественны, чем это обычно осознается. На самом деле вряд ли миром правит что-либо еще».

Одной из главных идей, положенных в основание российской реформы, сводилась к переносу в Россию западной, даже англо-саксонской, модели экономики.

Эта идея выводилась из, казалось бы, давно изжитого в просвещенном сознании примитивного евроцентристского мифа, согласно которому Запад через свои институты и образ жизни выражает некий универсальный закон развития в его наиболее чистом виде. Американские эксперты, работавшие в Москве, пишут: «Анализ экономической ситуации и разработка экономической стратегии для России на переходный период происходили под влиянием англо-американского представления о развитии. Вера в самоорганизующую способность рынка отчасти наивна, но она несет определенную идеологическую нагрузку — это политическая тактика, которая игнорирует и обходит стороной экономическую логику и экономическую историю России».[7] Один из этих экспертов, М. Интрилигейтор [Michael D. Intriligator], предупреждает: «Запад должен осознать свою подлинную роль в провале „шоковой терапии“».

Никаких шансов на успех такая реформа не имела. Народное хозяйство любой страны — это большая система, которая складывается исторически и не может быть переделана исходя из доктринальных соображений. Выбор за образец для построения нового общества России именно Соединенных Штатов Америки — страны, созданной на совершенно иной, нежели в России, культурной матрице — не находит никаких рациональных объяснений. Трудно сказать, какие беды нам пришлось бы еще испытать, если бы у реформаторов действительно хватило сил загнать нас в этот коридор.