— Ничего страшного. Я все готова сделать, чтоб родителям побыстрее вернули деньги и иконы.

«Вернули, — подумала Кузьмичева, — скорая какая! Но, в общем-то, она права. За то нам и зарплату платят, чтоб быстро преступников находили».

— Вопрос вам, возможно, покажется странным… Мне бы хотелось поподробнее узнать о Марьяне Русаковой.

— О Марьяне? — Тоня даже засмеялась. — Да вы что, неужели вы думаете, что это Марьяна залезла в квартиру?

— Вы считаете ее честным человеком?

— Конечно. Она всегда точно отдает долги и — и…

— Что «и»?

— Ну просто смешно думать на Марьяну.

— Она замуж не собирается?

— Все девушки собираются. Вопрос в том, есть ли за кого? Она хорошенькая, но жениха у нее нет.

— И ни с кем не встречается?

Тоня задумалась.

— Лично я не знаю. Думаю, что если б кто-то был, она б рассказала. Вообще-то Марьяна с кем попало не встречается. Ей хочется пожить за границей, значит, должен быть соответствующий муж. Правда, она как-то говорила, что если бы могла уехать одна, то уехала. Одна ее подружка уехала, пишет, что довольна, устроилась хорошо.

— Вы с ней дружите?

Тоня пожала плечами.

— А кого из ее знакомых вы могли бы назвать?

— Девочки из школы: Тоня Лескова, Оля Ткачук… После школы за ней ухаживал наш одноклассник Сережа Леонидов, даже предложение ей делал. Она вообще-то не очень коммуникабельная.

— Вы когда-нибудь разговаривали с ней о покупке дачи, об иконах, их ценности?

— Ну что вы! С какой стати! В основном разговоры о модах, о тряпках, где что можно купить. Потом мы встречались иногда в парикмахерской.

— В парикмахерской?

— Да, нас причесывает один парикмахер! Кстати, он сначала пытался ухаживать за Марьяной. Но это, как говорится, «попытка с негодными средствами», хотя деньги у него водятся.

— Откуда у него деньги?

Тоня чуть ли не с жалостью посмотрела на Кузьмичеву.

— Да он за одну стрижку десятку берет. К нему за месяц записываются.

— А кто вас с ним познакомил? Русакова?

— Нет, что вы! Он принимает только по рекомендации постоянных клиентов. А откуда у Марьяны деньги, чтоб ходить к нему часто?..

— И давно вы его знаете?

— Пять лет, как переехала в свою квартиру. Парикмахерская у нас в доме.

«А гастроном рядом, — подумала Кузьмичева. — Вполне мог провожать ее».

— Он работает каждый день или сменами?

— Нет, с девяти до шести, в субботу и воскресенье выходной… Директор ему все разрешает.

— Как его зовут?

— Володя.

— А почему вы сказали, что его ухаживания это «попытка с негодными средствами»?

— Так он парикмахер! А она дипломата ищет или иностранца.

— Кстати, иностранки причесываются у него?

— Конечно. С одной он даже дружит, бывает у них в доме… Он и Марьяну как-то туда водил.

— Иконы он не собирает?

— Ну что вы! Он помешан на технике. Без конца системы меняет на еще более модные. Одну ему, по-моему, муж этой иностранки продал…

— А вы об иконах в парикмахерской никогда не говорили?

— Ну разве вспомнишь все, о чем от нечего делать разговариваешь в парикмахерской. Возможно.

— А о поисках дачи?

— Безусловно. Я всех спрашивала. И Володю просила. Он даже пытался помочь мне. У него родственница живет в Переделкино, он часто бывает у нее и спрашивал там у всех…

После разговора с Тоней у Ефросиньи Викентьевны отчаянно разболелась голова. Она выпила одну таблетку анальгина, потом другую, чашку горячего кофе, и лишь после этого ей стало полегче.

Версия выстраивалась довольно стройная. Тоня разболтала парикмахеру об иконах и деньгах. Он уговорил Марьяну выкрасть ключи у тети Шуры, вошел в квартиру, унес иконы и деньги, а ключ Марьяна вернула на место. Все это возможно. Но у любого преступления должен быть мотив. Зачем это нужно Марьяне? Она же не может воспользоваться лишними деньгами, не вызвав подозрения. Это место было самое уязвимое.

— Что-то у вас очень вид озадаченный, — сказал Королев, увидев входящих к нему в кабинет Ефросинью Викентьевну и Петрова. Он взял сигару, хотел раскурить, но, поймав умоляющий взгляд Ефросиньи Викентьевны, положил обратно на стол, достал из пачки сигарету. — Придется тебе все-таки подарить противогаз, чтоб не лишала меня маленьких старческих радостей, — проворчал он.

— Можно подумать, что я день и ночь у вас в кабинете просиживаю. Курите на здоровье, когда меня нет, — сказала Кузьмичева. Помолчав, добавила: — Гнедков по фотографии опознал Владимира Шарова, парикмахера.

— Не ошибся? Все же он из окна его видел.

— А он дядька дотошный. Бывший разведчик. Не поленился и по моей просьбе возле парикмахерской утром погулял, когда народ на работу шел. И узнал Шарова.

— У парикмахерской он был до того, как фотографии видел, или после?

— До того. Но это еще ничего не значит. Допустим, Шаров вышел из подъезда с портфелем. Это ни о чем не говорит. Он скажет: был у любимой девушки.

— А билет в третью зону? — спросил Королев. — Родственницу-то в Переделкино установили?

— Пока нет. В общем, кроме билета, ничего нет. И главное, никак не могу понять, зачем Русакова в это ввязалась. Никаких причин не вижу. Если б ей за это дали билет в Париж, тогда б еще поняла.

— А может, обещали, — заметил Петров.

— Кто? Парикмахер Шаров? Он еще не консульское управление.

Светловолосая девушка в комбинезоне из блестящей материи сидела напротив Кузьмичевой. Глядела чуть испуганно, но пыталась улыбаться. Правой рукой она теребила кольцо на пальце левой.

— Вы Русакова Марьяна Александровна? — спросила Кузьмичева.

Марьяна кивнула.

— Вы знакомы с Курдюмовой Галиной?

Марьяна опять кивнула.

— Знакомы?

— Мы учились вместе в школе.

— Часто видитесь?

— Относительно.

— А Назарову Александру Степановну знаете? Это ее соседка.

— Да, знакомы, — тихо проговорила Марьяна.

— А зачем вы брали у нее ключ от квартиры Рогожиных?

— Я не брала.

— Брали и передали его Владимиру Шарову.

— Я ничего не брала.

Кузьмичева смотрела на девушку, ей было, скорее, даже жаль ее. Она все еще не могла понять: зачем она пошла на преступление?

— Пятого сентября утром к вам приходил Шаров?

— Не знаю. Я в это время была на работе.

— Вы действительно были на работе, но в начале одиннадцатого он выходил из вашего подъезда с большим портфелем.

Марьяна пожала плечами.

— Не знаю. Можно мне закурить?

— Нет, — сказала Кузьмичева. — Я не терплю табачный дым. — Про себя подумала: «А она более крепкий орешек, чем я предполагала. Но ведь действительно фактов у меня маловато». — Марьяна Александровна, вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний. Зачем же вы говорите неправду? Ведь вы принимали участие в ограблении квартиры.

— Я никого не грабила, — сказала Марьяна. Губы у нее дрожали.

— Ладно, — Кузьмичева нажала кнопку. Вошел дежурный. — Проводите гражданку. Пусть отдохнет и покурит. А ко мне пригласите Шарова.

Марьяна вдруг побледнела. Она хотела что-то спросить, но сдержалась и вышла из кабинета.

Шаров оказался высок ростом, худощав, черноволос. «Красивый мужчина», — отметила про себя Кузьмичева. Вот Марьяна и выходила бы за него замуж, денег у него много, наряжал бы как куклу. Шаров тоже разглядывал Ефросинью Викентьевну, машинально отметил ее отнюдь не изысканную стрижку. Избалованный женщинами, готовыми на все ради того, чтоб он красиво стриг и причесывал, он к слабому полу относился чуть презрительно.

— Что вы делали второго сентября? — спросила Ефросинья.

— Второго? Не вспомню.

— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить.

— Второго? Это, кажется, был выходной? Вроде ничего. Отдыхал.

— А что вы делали на Киевском вокзале?

— Ах да, ездил на дачу!

— В гости?

— Да, пожалуй. К родственникам.

— В какое место?

— Почему вы об этом меня спрашиваете?

— Видите ли, в этом кабинете вопросы задаю я. Так в какое место вы ездили?

— В Переделкино.

«Билет его, — подумала Кузьмичева. — И рост подходящий».

— А что вы делали пятого сентября?

— Работал.

— С утра?

— Нет, во вторую смену.

— А с утра?

— Спал, я люблю поспать. — И он широко улыбнулся.

— Пятого сентября в начале одиннадцатого вы выходили из подъезда дома, где живет ваша знакомая Марьяна Русакова.

— Я думаю, это ошибка. Меня с кем-то спутали.

— Есть два свидетеля.

— Возможно, я заходил к Марьяне.

— Зачем?

Шаров ухмыльнулся.

— Просто поболтать.

— Но она в это время была на работе.

— Ну… Не застал и ушел.

— А что лежало в портфеле, который вы несли в руках?

— В портфеле? Ах да! Я собирался потом зайти в чистку.

— Зашли?

— Конечно.

— В какую? Адрес? Что сдавали?

— Возле парикмахерской у нас есть чистка.

— Все это мы проверим. Это ваш портфель?

— Я чужого не беру.

— А где он сейчас?

— Да где-то валяется. На работе, кажется.

— В этот день произошло ограбление квартиры Рогожиных, что напротив квартиры Русаковых.

— Уж не хотите ли сказать, что я ограбил эту квартиру? — вызывающе спросил Шаров.

— Хочу. Ключ от нее вам дала Русакова.

— Вранье. Я честный человек.

— Вы какой номер ботинок носите?

— Сорок третий. Хотите мне что-нибудь предложить?

— Не паясничайте. — Она сняла трубку телефона, набрала номер. — Петров! Выясни в химчистке возле парикмахерской, какие вещи сдавал гражданин Шаров пятого сентября.

— Я без квитанции сдавал, меня там знают.

— Кому? — холодно спросила Кузьмичева.

— Не знаю, как ее зовут. Приемщица причесывается у меня. Может побояться сказать, что приняла без квитанции.

Ефросинья Викентьевна снова сняла трубку.

— Петров! Ты еще не уехал? Возможно, что вещи сдавались без квитанции. Так что там было, Шаров?

Шаров нахмурившись сказал:

— Костюм, пальто.

— Костюм и пальто, — повторила Кузьмичева в трубку.

— Так вот, Русакова, — проговорила Ефросинья Викентьевна. — Шаров не отрицает, что в день ограбления, пятого сентября, он заходил к вам утром.

— Ну и что?

— Зачем он мог прийти к вам, если знал, что в это время вы были на работе?

— Откуда я знаю?

— Вы что, поссорились?

— Почему вы так решили?

— Ну после этого случая он перестал провожать вас, бывать у вас.