На этот раз Ефросинья Викентьевна застала своего сына и Приятеля сидящими на полу. Напротив, на детском стульчике, восседала двухлетняя Клавдия, упитанная краснощекая девица со жгуче-черными очами. Именно очами, а не глазами.
— О! — обрадовалась Ефросинья Викентьевна. — А у нас, оказывается, гостья! Здравствуй, Клавдия!
— Здравствуйте! — громко ответила Клавдия. Говорила она басом. Дочь любимой подруги Ефросиньи Викентьевны совсем не была похожа на своих сухопарых родителей.
— Откуда она взялась, Вика? — спросила Ефросинья Викентьевна.
— Нюра привезла. Сказала: «На полчасика». У них с дядей Костей билеты в театр на спектакль «Дефицитный». А тетя Тома на собрании застряла. Сейчас приедет, уже звонила. Нюра велела мне Клавдию нянчить.
— Не надо меня нянчить, — заявила Клавдия. — Я не маленькая.
И слезла со стула.
— Мам, — сказал Вика, — жарко как! Можно мы пойдем погуляем?
— Еще чего!
— А чего?
Ефросинья Викентьевна засмеялась, взяла Клавдию на руки, поцеловала в красную тугую щечку.
— Ах ты, моя толстоморденькая, умница моя, красавица. — Клавдия любила, когда ее хвалили и целовали, и от удовольствия закрыла глаза.
Ефросинья Викентьевна присела на диван, посадила Клавдию на колени, а Викентий примостился рядом. Приятель на всякий случай отошел подальше и развалился у порога, щуря зеленые глаза, изображая всем своим видом обиду: «Пришла, мол, тут и все испортила».
— Чем займемся? — спросила Ефросинья Викентьевна у детей.
В передней хлопнула дверь, раздался веселый голос Аркадия:
— Ау, кто дома?
— Все дома, папа, все! — закричал Вика, подпрыгивая на диване.
— Какая идиллическая картина! — воскликнул Аркадий, входя в комнату. — Давайте я вас сфотографирую.
— Фотографируй, — разрешила Ефросинья Викентьевна.
Аркадий уже раскрыл фотоаппарат, который почему-то всегда оказывался у него под рукой.
— Посади рядом со мной Приятеля, — посоветовала Ефросинья Викентьевна. — Потом будешь всем показывать карточку, и все поймут, что твоя жена вполне женственная женщина, а вовсе не фельдфебель в юбке, как некоторые про меня говорят.
— Кто это так говорит? — недовольно спросил Аркадий. Однако взял в руки кота и попытался посадить его на диван рядом с женой. Но кот фыркнул и вырвался. Он совершенно не желал находиться рядом с Ефросиньей Викентьевной. — Кто так говорит, интересно?
Ефросинья Викентьевна неопределенно пожала плечами.
— Сам знаешь — кто! — Конечно, она имела в виду старшую медсестру Танечку, которая работала у Аркадия в отделении невропатологии. И, как досконально было известно Ефросинье Викентьевне, кокетничала с ее мужем, а про нее распускала слухи, что она сухарь и недостойна Аркадия. Ох и ревновала Ефросинья Викентьевна своего мужа к красивой Танечке! Аркадий и представить себе не мог, что его жена может ревновать, потому что он считал, что его Фрося в некотором роде немножко суховата, что, впрочем, вовсе не мешало ему любить ее.
— Готово! — сообщил Аркадий, несколько раз щелкнув затвором фотоаппарата. — Все свободны! Корми меня, жена! Я голодный.
— Потерпишь. — Ефросинья Викентьевна с сожалением пересадила Клавдию на диван. Ах, как хотелось ей иметь кроме Вики такую славную дочку. Но разве это возможно при ее работе? — Сначала я детей покормлю.
— А разве вместе нельзя?
— Нельзя! У меня сегодня плов. Клавдия тоже просить начнет, а ей нельзя.
— Можно! — заявила Клавдия. — Давай плов.
— Удивительное дело, — сказала Ефросинья Викентьевна, направляясь с Аркадием в кухню. — Вика и Клавдия ни в каком родстве не состоят, а обжоры оба отменные.
— У них духовное родство.
— Набивать пузо — это, по-твоему, духовность?
Аркадий рассмеялся.
— Между прочим, я сейчас встретил одного одноклассника Вики и узнал кое-что интересное о нашем сыне.
— И что же? — спросила Ефросинья Викентьевна, ставя на плиту кастрюли.
— Одноклассника зовут Петя. Ну мы разговорились о том о сем…
— С какой стати ты вдруг разговорился с Викиным одноклассником?
— Да ты его знаешь. Они из одного детского сада.
— Ах, Петя Бачило! Знаю, синеглазенький такой.
— Во-во! Так вот, оказывается, когда в буфете на завтрак дают булочку, наш сын съедает не только свою, но и Петину, и еще чьи-то…
— Что? — Ефросинья Викентьевна резко обернулась.
— Не волнуйся. Без спросу он не берет. Он все делает по принципу одного героя Зощенко, который говорил: «Разрешите, я докушаю?» Многие ребята не любят булочек…
— А Петя, выходит, ябеда?
— Наоборот. Он просил меня об одолжении: не говорить его маме, что он свои булочки скармливает Вике. А то ему попадет.
— Ай да Вика! Ну я ему задам!
— Попробуй только! Тогда я ничего не буду тебе рассказывать. Это же тайна! Ты выдашь Петю, который мне ее доверил. Уж как-нибудь я эту тему сам с ним проработаю.
— Какой канцелярский подход к воспитанию ребенка! — поморщилась Ефросинья Викентьевна. — Веди детей. Все готово.
Накормив детей и мужа, Ефросинья Викентьевна оставила Аркадия на кухне мыть посуду, потому что это была его обязанность, а сама пошла в комнату, пообещав Клавдии почитать сказку. Но едва они выбрали книжку и уселись на диван, как пришла Тамара Леонидовна, тетка подруги Нюры и бабушка Клавдии.
Вика очень любил тетю Тому и сразу же полез к ней целоваться. Но Клавдия отпихнула его и сказала своим басом:
— Не тр-рогай мою бабушку. А то как дам!
— Клавдия! — строго заметила тетя Тома. — Не хами!
Клавдия была ревнива и оберегала от Вики свою личную собственность, коей считала бабушку.
— Как вела себя наша барышня? — спросила Тамара Леонидовна.
— Прекрасно! Ты чего это вдруг надулась, Клавдия? — спросила у девочки Ефросинья Викентьевна.
— Не замай! — проговорила Клавдия.
— Выраженьице! — Тетя Тома покачала головой. — А все от Нюрки. Докторскую защищает скоро, а жаргон как у дворника.
— Зачем это вы профессию, тетя Тома, оскорбляете? — засмеялся Аркадий. — Дворник нынче редкость. Его скоро в Красную книгу занесут.
— Ладно тебе! — Тетя Тома поправила свое старомодное пенсне и брошку у воротника блузки. — Пошли, Клавдия, и спасибо за приют.
— Давайте я ее на руках отнесу, — предложил Аркадий.
— Не надо. Пусть ножками ходит. При таких родителях надо сызмальства учиться преодолевать трудности. Дай бог мне еще несколько годков пожить и девочку на ноги поставить. А то ведь они готовы были ее еще в пеленках с собой по экспедициям таскать.
— Чем это они вас так разгневали? — смеясь спросила Ефросинья Викентьевна. Она ни капли не верила недовольной воркотне тети Томы.
— Разгневаешься! Это ведь надо придумать: Клавдию Вике подбросить! Ведь знали, что у меня конференция, я задержусь, а подвернулись билеты в театр, и ребенка побоку. Родители называется! Один ветер в голове.
— Тетя Тома, но Клавдия меня слушается. Я уже три раза ее нянчил. — Вика попытался заступиться за Нюру и дядю Костю.
— Никого она не слушается!
— Но им же надо было идти в театр!
— Вика! — строго сказала Ефросинья Викентьевна. — Не встревай! Разве ты не видишь, что тетя Тома шутит!
Конечно, Тамара Леонидовна только делала вид, что сердится на племянницу. На самом деле она гордилась ею: в тридцать семь лет почти доктор геологических наук. Нюра и Ефросинья были для тети Томы эталоном современных молодых женщин.
— Ну что ж, Клавдия? — спросила тетя Тома. — Пойдем, наконец?
Но Клавдия не двинулась с места, потом протянула руки Аркадию и потребовала:
— Неси!
— Характер! — сварливо заметила Тамара Леонидовна. — Весь в мамочку. Послал бог родственничков.
— Что ты с собой сделал, скажи на милость? — Капитан Кузьмичева неодобрительно оглядывала Валентина. Судя по всему, с утра он побывал в парикмахерской.
— Нравится? — ухмыльнулся Валентин. — То, что ты видишь сейчас у меня на голове, называется «остромодная» стрижка.
— Какой болван придумал это выражение — «остромодная»? Я бы ему суток десять дала, чтобы не уродовал язык. Ну зачем ты позволил издеваться над собой?
— Сама сказала, что я с моими лохмами похож на молодого петуха. А оперативный работник не должен быть похож на петуха. Даже молодого.
Ефросинья Викентьевна покачала головой.
— Хорош! По-моему, тебе надо купить тюбетейку и носить ее, пока не отрастут волосы.
— Еще чего! Я за стрижку четыре с лишним рубчика отдал, а если еще тюбетейку покупать — это какие же будут расходы!
Ефросинья Викентьевна рассмеялась.
— А столько вся твоя голова не стоит!.. Я еще раз перечитала письмо матери Маши Постниковой. Ты ведь знаешь мою дурацкую привычку все считать?
— Почему же дурацкую? Королев называет это «ухватистостью». В хорошем причем смысле.
— Не льсти! Я вот на что обратила внимание: Постникова очень часто посылала дочери посылки, в письмах предупреждала об этом и всегда перечисляла, что посылает… Я посчитала: получилось, что за три года она послала 76 банок тушенки, 49 банок икры, 52 банки креветок и крабов, 36 банок ветчины, языка. Ну и еще кое-какие дефицитные консервы.
— Ого! — присвистнул Валентин.
— В свободной продаже эти продукты не бывают. Где она брала столько? А с другой стороны, к убийству это вроде никакого отношения не имеет. Но не натолкнулись ли мы еще на что-то?
— Нам бы с убийством сначала разобраться, иначе Королев с нас головы поснимает.
— Это верно, — вздохнула Кузьмичева. — Какие у тебя новости?
— Парни — знакомые Маши — все ребята приличные. Ни с кем никаких конфликтов пока не обнаружено.
— Надо продолжать отрабатывать связи Постниковой. Я думаю, ты будешь это делать в Москве, а я поеду в Угорье.
— Почему ты все на Угорье тянешь? Считаешь, что убийца приехал оттуда? Но ведь Маша все лето была в Угорье, и если кто задумал ее убить, зачем надо делать это в Москве?
— Не тяну я на Угорье… Но ведь кто-то позвонил в институт и оставил номер телефона.
— Убийца не станет оставлять такой след.
— Я понимаю, что ты, Валя, прав. В чем-то прав, — поправилась Кузьмичева. — Так некстати все… У Вики только начался учебный год…