Странно было вот еще что: в кассы гастронома деньги за заказы не поступали. Это Вадим Петрович установил точно.

Изучая накладные, Ведерников обнаружил, что гастроному № 1 доставалась львиная доля дефицитов из того, что отпускалось всему городу.

— Хочу посоветоваться, — сказал Ведерников, заходя в кабинет к Синицыну. Тот сидел за столом и из большой, чуть ли не литровой чашки с наслаждением пил чай.

— Садись. Чаю выпьешь?

— Ты же знаешь, что чай я не пью. Только кофе.

— Ох, испортишь ты себе моторчик, Вадик.

— Зато я курю всего четыре сигареты в день. А ты две пачки, — отпарировал Ведерников и похлопал светлыми ресничками.

Они были старые друзья, кончили один институт и одновременно приехали в Угорье.

— Закопался в бумажках? — спросил Синицын.

— Ты же знаешь: я люблю копаться в бумажках. Иногда такое выкопаешь! Недаром говорят: что написано пером, не вырубишь топором. Я, Яша, вот о чем думаю: почему Семен Перегудов, ведь ты его чуть не с пеленок знаешь, почему он не пришел к тебе и не рассказал о своих сомнениях по поводу тухмановских заказов? Вот на словах все за порядок, за честность. А как дела коснется — моя хата с краю. Ведь если б не трагедия с Машей Постниковой и не их ссора, так бы никому ничего и не сказал. А ведь парень-то порядочный, честный.

— Кто-то когда-то придумал, что лезть в чужие дела нехорошо, — проговорил Синицын. — Вообще-то верно. Но непорядок — это уже не чужое дело, а общее. Однако люди боятся, что вдруг ошибутся, вдруг незаслуженно обвинят кого-то. Ведь совестливость и сострадание свойственны русскому человеку.

— Понесло тебя в философию, — покачал головой Ведерников.

— Философствовать всегда полезно!

— И чего хорошего ты в этом находишь? — спросил Вадим Петрович, с жалостью глядя, как Синицын, жмурясь от удовольствия, отхлебывает чай. — Ну никак не понимаю. Я, конечно, не по поводу Семена к тебе пришел. Тут вот цифирки интересные у меня нарисовались. Полькин за год получил пятьдесят тонн кур второго сорта. По имеющимся у меня данным, в продажу пустил все как первый сорт. Деньги получали сами продавцы, а в кассу сдали, как будто продавали второй сорт. Полькин, таким образом, положил в карман пятьдесят тысяч… На пять тысяч получил дефицитных продуктов, которые вроде бы в кафетерий передал. А контрольные закупки показывают, что из одной порции, допустим, икры делали две… Значит, половина деликатесов оставалась неучтенной и он их на сторону пускал.

— Полагаешь, в продуктовые заказы вкладывал?

— Полагаю… А Полькин клянется, что не клал, что заказы больше пятнадцати рублей не стоили. И те, кто наборы брал, тоже утверждают, что деликатесов не было, наборы стоили 15—20 рублей. В то же время Тухманов своему шоферу то баночку икры подарит, то сервелата палочку… Почему они скрывают? Полькина выгораживают? Но ведь Полькин — вор, это ясно, а они, воры, какие посты занимают?

— А Постников что говорит?

— Постников сказал, что всем ведала жена, он к этому не касался.

— А жена?

— Так она ж на Украину уехала к родителям. Взяла отпуск на два месяца.

Синицын поставил на стол чашку, утер носовым платком свои пышные усы.

— Действительно, непонятно, почему они такой глухой стеной встали. В конце концов ничего особенно преступного нет, что Полькин устроил для них у себя стол заказов.

— Шоферы, которые коробки с продуктами получали в магазинах и отвозили на дом, в один голос утверждают, что коробки были тяжелые, порой килограммов по десять весили, что и коньяк там был, и вино. Тухманов не отрицает, что иногда просил положить ему вино, так как он восточный человек и не может, чтоб в доме у него не стояло несколько бутылок. Остальные утверждают, что вино не брали…

— Тоже понятно. Выпивка сейчас не поощряется.

— Так раньше по-другому смотрели. Что-то тут, Яша, не то, а в чем дело, понять не могу. — Ведерников похлопал ресничками и вздохнул. — Завтра в изолятор поеду, Полькина допрашивать.

Если б Ната и ее подруга Варя, секретарша Постникова, или сам Постников увидели сейчас Павла Николаевича Полькина, вряд ли они узнали бы его в седом небритом человеке, одетом в мятый костюм. Вадим Петрович тоже удивился тому, как быстро и резко сдал его подследственный.

Полькин смысл жизни видел в удовольствиях и развлечениях и в возможности ни в чем себе не отказывать. Ради этого он готов был работать как вол. Надо заметить, что он добился почти всего, о чем мечтал. У него была просторная, красиво и удобно обставленная квартира, «Жигули» последней марки, красивая и преданная любовница. Он мог позволить себе любой кутеж в ресторане или, если возникло желание, слетать на пару дней в горы, покататься на лыжах, или в Ригу, послушать органную музыку в Домском соборе. Костюмы он носил или импортные, или шил в Доме мод у знаменитого Зайцева…

Сейчас, лишенный привычных удобств, комфорта, заключенный в камеру, он судорожно искал способ вырваться отсюда, выкрутиться из того положения, в которое он попал. Раньше деньги открывали ему любые двери. Здесь денег у него не было, а если б и были, их некому было дать. Когда его арестовали, надежда, что Постников или кто-то еще выручит его, почти растаяла. Он понял, что надеяться надо только на себя.

Ведерников печально глядел на Полькина, помаргивая ресничками.

— Хотите курить? — наконец спросил он.

— У меня нет сигарет…

— Берите, — Ведерников вынул из кармана пачку «Дымка» и спички. Сам он тоже закурил свою вторую сигарету за этот день. — А ведь много у вас, Павел Николаевич, накручивается… Печкин признался, что по вашему указанию срезал с кур государственное клеймо и на некоторые тушки ставил свое: «первый сорт». Пятьдесят тысяч вы на этом деле в карман положили. Только за год, — подчеркнул Ведерников и посмотрел на Полькина. Тот даже не шелохнулся. Ведерников вздохнул: — Недовложения продуктов в кафетерии доказаны и тоже в кругленькую сумму оборачиваются.

Полькин мучительно думал. Дорого бы он дал за то, чтоб знать, что еще известно Ведерникову, который поначалу показался ему недотепой. Значит, от группового хищения ему уже не отвертеться. А за групповое — он знал — мера наказания более суровая. Но Печкин, болван, признался… Никуда не денешься. Пятьдесят тысяч — сумма большая, только если б она вся ему одному доставалась.

— Как будто вы наше торговое дело не знаете, Вадим Петрович, — горячо заговорил Полькин. — Если б порядок был. А то ведь директор как юла крутится. То машина сломалась, не на чем товар везти. Значит, «левую» ловишь, а за нее рублики чистоганом… Вынь да положи. И немалые денежки. То грузчик запил. Кого-то уговариваешь, и тоже не бесплатно. Если хочешь, чтоб магазин план выполнял, много кому заплатить надо. Кому деньгами, кому коньяком, кому духами. Сами знаете. Иначе дело не двинется… Думают, раз директор, то куры денег не клюют. А где мне взять-то? Вот и крутишься.

— Не надо, Павел Николаевич. — Ведерников сидел, сложив руки на животе. — Торговое дело я, конечно, знаю, поэтому говорите правду. Чистосердечное признание всегда лучше. Поверьте. И учитывается при вынесении приговора. Вы же понимаете, что за ваши дела орден вам не дадут. Любишь кататься, люби и саночки возить. Вам деликатесов очень много отпускалось, а в кафетерии вы лишь часть использовали. Куда остальное-то девалось?

Полькин молча закурил новую сигарету.

— Я вот не могу понять, за что это директор Курортторга Кирпичников так к вам милостив был. Все лучшее в ваш гастроном отпускал.

— Не знаю, — сказал Полькин. — Ему виднее, кому что отпускать.

— И птицу второго сорта в основном вам отпускал. Почему?

— Не знаю, — снова проговорил Полькин.

— Иван Иванович Постников постоянно брал у вас продуктовые наборы. Икру, сервелат и прочие радости земные вы ему продавали?

— Иногда.

— Как же иногда? Постниковой дочке в Москву за два года более трехсот банок деликатесов направили. Это уж не иногда. Вот вы говорите, что каждый заказ рублей двадцать стоил. Значит, за год получается тысяча рублей, а за два — уже две. Наборы эти у вас семь человек получали — выходит, за два года четырнадцать тысяч. А в кассу эти деньги не поступали. Значит, тоже в карман положили?

Полькин решительно загасил сигарету о пепельницу.

— Никто из них денег за продукты не платил.

Ведерников удивленно захлопал ресницами.

— Как не платил? — переспросил он. Такого еще ему не приходилось встречать — директор магазина совершает хищения для того, чтоб бесплатно кормить чужих людей. — Почему не платили?

— Не платили, и все!

— Не понимаю.

— А что было делать, Вадим Петрович? Приказывают. Они — начальство, как откажешь. Тому же Кирпичникову. Начальник торга. Он для нас и бог и герой.

— Станет Кирпичников из-за двадцатки мелочиться. Не выдумывайте, Полькин.

— Из-за двадцатки? — насмешливо переспросил Полькин. — Да за двадцатку я ни одного набора не делал. От шестидесяти рублей до ста пятидесяти… Вот как…

— Ой, Полькин! — усомнился Ведерников. Он не верил Полькину. — На сто пятьдесят рублей продуктов на семью на целый месяц можно купить.

— Смотря какие продукты. Ясно, что не пшено и маргарин они у меня брали. Икру, коньяк, шампанское, балыки… Да что говорить, — Полькин махнул рукой. — Вот куда денежки шли…

— Так, — сказал Ведерников, не удержался и закурил третью сигарету, которая полагалась ему после обеда. — Так-так… Допустим, Кирпичников над вами начальник. А Постников при чем тут?

— Он же нас курирует. Что хочешь может с нами сделать… Стал бы я иначе с этими курами мараться. Где бы еще я взял деньги, чтоб их «кормежкой» обеспечивать.

— Ну а Тухманов?

— Тухманову наборы выдавать Кирпичников распорядился. Он же строительством ведает. А торговле всегда строители нужны: склады, магазины строят. Да, если б только эти продуктовые наборы… Как из Москвы кто из начальства приедет, сразу звонят: «Паша, организуй стол в ресторане». Организуй — значит обеспечь угощение и выпивку по первому разряду и оплати все. А как ты вывернешься, никого не интересует.